Мой профиль в сети пестрил соответствующими трагическому событию и состоянию фотографиями, которые даже у незнакомых людей вызывали ужас, не говоря уже о близких. Мрачные посты, стихи, откровения.
Я тоже чувствовала себя изгоем, хотя, надо быть честной, добровольно им стала.
Взаимодействие с окружающими являлось болезненным для обеих сторон, т.к. часто я проявляла вспыльчивость, раздражение и агрессию. Ну а на советы некоторых, о том как мне надо себя вести и на слова, как они бы себя вели на моем месте, реагировала мыслью: «Ну что ж, подождем, посмотрим».
И я тоже полагала, что у кого-то возникнет желание, смелость со мной общаться или помогать. Хотя сама к себе подходить вряд ли бы рискнула.
Вот тогда у меня возникла ассоциация с бешеной собакой. В остром горе, мне кажется, я ее очень напоминала. Жалко вроде животное, видно, что мучается, хочется помочь, а подступиться страшно.
Первый новый год
2012-й мы встретили держась за руки.
Помню как сжимала его ладонь и радовалась так, аж дыханье перехватывало. Редко нам удавалось быть вместе в новогоднюю ночь. Олег – военный и часто дежурство выпадало на праздник. Но в этот раз – счастье! Муж успел к бою курантов. В форме, не переодевшись, влетел в комнату. Румяный с мороза, улыбающийся. Сынуля маленький спал в соседней комнате. Вся семья в сборе, родители, дедушка. Счастье. Желание загадала одно: чтоб так и провели этот год, с ним, и в таком настроении – в предвкушении всего самого лучшего.
Через 55 дней муж погиб. И год прошел совсем не так, как мы его встретили, и тем более не так, как загадывала.
Первый Новый год после не забуду никогда.
Самый странный, самый трезвый, самый непонятный день, ночь, утро. Я была снова в родительском доме. Все те же родные лица, но без него. И хотя Олег редко присутствовал на праздниках, в этот раз всё было по-другому. Чувство звенящего одиночества при внешнем благополучии. Сын, родители, дедушка. Ёлка. Праздничный стол. Семья же есть?! Но мы с сыном словно осиротели.
Помню, как возвращались с малышом домой. Как вдвоем проснулись первого января. Как заметно было отсутствие привычных для этого времени забот. Нет салатов, закусок. Холодильник пуст. И жизнь пуста.
Хотя тогда уже 10 месяцев прошло с момента гибели мужа, но было ощущение игры в сюрреалистичном кино. Все какое-то ненастоящее. Люди – не люди. Праздник – не праздник. Реальными были только сын и приближающаяся дата. Годовщина. Страшно, больно.
Много новых годов прошло в тщетных поисках семьи, Олега, ощущения праздника. Пролилось много слез. Но мы смогли. Обнаружить всё внутри. Мы – семья. Олег с нами. Навсегда. Когда поняли это, вернулась радость в нашу жизнь и предвкушение всего самого лучшего. И больше для этого нам не нужен Новый год.
Всем тем девушкам, на чью долю выпало потерять мужа, тем, кто хочет верить, кто надеется обрести душевное равновесие, я желаю от сердца найти, нащупать, почувствовать и научиться снова радоваться новому дню.
У капель дождя вкус черной смородины
Мы шли вдвоём не спеша дождливым ноябрьским вечером по неосвещенной улице маленького военного городка. Моя рука держала крепкую подростковую ладошку. Как быстро летит время. Не так давно это была маленькая нежная детская ручка, а сейчас? Сейчас рядом со мной идёт целый человек. Сын растёт, меняется, появляются новые увлечения, а рассуждения его становятся всё более и более заслуживающими внимания. Интересный, забавный, взрослый мой ребенок.
«Про чё поговорим?!» – практически глотая гласные, в предвкушении традиционной беседы, выпалил Тимур. «Предлагай!» – весело ответила я.
Всегда по дороге куда-либо у нас затевается увлекательный разговор про всё на свете: про Майн Крафт, Гравити Фолз, магию, роботов, дружбу, любовь или что-то еще. Мы выясняем, кто сильней – акула или тигр, дерево или человек. Да, да, не удивляйтесь, ситуации, в которых они могут соревноваться, вполне реальны! Отбросив всё пустое и архиважное, мы тотально друг с другом в эти минуты. Ничто и никто не способен помешать нам на словах «снаряжать» котов в фантастические доспехи и устраивать для них поединки.
Иногда, всё же, мы можем застыть на месте и на что-нибудь уставиться.
– Сколько звезд! Одна только что упала. Посмотри-ка, самолет!
– А вот это облако похоже на динозавра, нет, на собаку, теперь на рыбу, точнее на кита, а сейчас на… Ой, растаяло».
– Погляди вниз, как прикольно замерзла лужа».
– Интересно, котам сейчас не холодно? И как только им не холодно? Надо бы построить для них приют. Потом, попозже, когда раздобудем нефть, продадим, и получим сто тысяч миллионов. И будем всем помогать, всем, всем, и голодных кормить».
– А ещё будем жить у моря.
– А Бог есть? А как он выглядит? А Папа его видит? А видит ли Папа нас?
– Как думаешь, рай и ад существуют? А кошачий рай есть? Здорово если есть, значит наши Черныш с Ксюшей определенно там. А если нет, то они с Папой – тоже хорошо.
– Как думаешь, в прошлой жизни я был котом? Мне кажется я был их предводителем. А в следующей? Кем ты хочешь стать в следующей жизни?
– Мне все равно, главное быть снова с тобой.– ответила я.
– Да, да, это обязательно. Только вот женщиной быть я не хочу, это трудно. Рожать, всё такое…
Дождь не прекращался. Погода стояла до жути промозглая, вдобавок подул ветер. А нам тепло и радостно. У нас разговор.
– Стой, мама стой! Держи зонтик! Вот, вот, тихо, не шевелись! – Сын встал под зонт так, чтобы капли со спицы падали прямо на него, и открыл рот.
– Ммм, а у капель дождя вкус черной смородины! – смеясь, сказал мальчик!
После его слов вдруг я ощутила нереальную по своей интенсивности эйфорию, свободу и благодарность одновременно. Благодарность за то, что могу всё это видеть и слышать, за то, что дышу, за то, что сердце бьется.
У капель дождя вкус черной смородины! Мне показалось в этой фразе торжество настоящей жизни и света, того самого, который внутри и доступен всегда, несмотря на внешнюю «непогоду».
Ничуть не медля, в душевном порыве я обняла смеющегося сынишку и стала целовать его мокрые щеки, носик, глазки.
– Люблю, люблю, люблю тебя!
– Ммм, и я тебя! – сказал он жмурясь и обнимая в ответ ещё крепче. Мы стояли, обнявшись, под зонтиком, посреди тёмной улицы. Нам было тепло и уютно вдвоем.
«Остановись мгновенье, ты прекрасно!» – мелькнула было мысль. И её тут же сменила следующая, о том, что я ничего не потеряю, когда оно пройдет. Да, оно закончится, но следом, сейчас наступит новое и не менее прекрасное.
Нам всегда будет интересно наблюдать за происходящим вокруг. Впереди зима. Скрипучий снег, сугробы, на них следы животных и птиц, ветки деревьев покрытые сверкающим инеем. Всё то же и каждый раз новое небо, солнце.
И мы. там снова будем мы.
А ведь мы друг у друга не завтра, даже не в следующее мгновенье, мы уже друг у друга есть.
Наша любовь.
Наши бесценные разговоры.
Наши волшебные минуты здесь, происходят уже сейчас.
Испытание годовщиной
Для переживающих утрату, даты имеют большое значение. Я встречала людей, которые определенный день недели, когда случилось несчастье, отмечали как поминки на протяжении долгого периода времени. Но самые распространенные вехи – 9 дней, 40, пол года, год. До года (а иногда и после) часто считают по месяцам, отмечают день рождения, годовщины свадьбы, знакомства.
Как мне кажется, это своеобразная возможность выживать в горе. Для меня было важным дожить до дня, когда можно было сказать: прошло столько недель, месяцев; сегодня было бы столько, с тех пор как мы; в этот день ему бы исполнилось и т. д. Это значило преодолеть очередной этап. Даты становились моими опорами, благодаря которым я продвигалась вперед. И вот, вроде только вчера были похороны, а сегодня уже прошел целый год.
По интенсивности переживаний, по количеству событий, по радикальности изменений, первый год, пожалуй, можно сравнить с первым годом жизни после рождения. От части это так и есть. Только это первый год жизни после смерти. И как до года маленький ребенок начинает держать голову, переворачиваться, ползать, потом пробует садиться и делает первые шаги, так и я постепенно осваивалась в новой жизни без мужа, в новом качестве.
Я не знаю вдову, которая спокойно ожидала бы приближение первой годовщины. Часто еще свежи воспоминания о предшествующих событиях. Что происходило за неделю, за день до. Какое было настроение, самочувствие, погода. Я помню, как каждый февраль сравнивала со своим февралем 12-го. Вдовы внутренне готовятся испытать потрясение вновь. Даже организация поминок, ожидание встречи не с самыми приятными людьми, отношения с которыми испортились после трагедии, не сбивают общего тонуса и напряжения.
Женщин, которым предстояло справлять первую годовщину, я старалась успокоить, призывая не бояться, не насиловать себя и не пытаться казаться стойкими, сильными. Плакать в этот день сколько хочется, проорать, если нужно свою боль. От души. Потому что дальше таких возможностей будет всё меньше. Всё меньше будет понимания со стороны. Всё меньше будет разрешения внутри. Годовщина – это возможность «доплакать» всё, что за год не «доплакали».
Годовщина – всегда тяжело. Но часто вдовы отмечают, что ожидание было намного тяжелее самого события. Оказывается, ничего страшнее того, что было пережито за год, в этот день не происходит. Остается растерянность. Год прошел, а что дальше?
Первый год после смерти мужа для меня сравним с жизнью в какой-то запруде, где, не смотря на проблемы, сложности и боль, я уже как-то освоилась. А после года, плотина как будто прорвалась и меня выкинуло в открытое море. Теперь оставались две важные даты: день его рождения и день его смерти. После года поддержка и сочувствие со стороны окружающих заметно слабеет. Все считают, что теперь – то уже можно отпустить. А ты осознаешь себя в ещё большей прострации, потому что спасательных кругов, опор уже не видишь.
Но, если подумать – ощущения знакомы. Они показались мне схожи с теми, которые испытывала пока училась в школе. Первый класс, второй, десятый. И вот он последний звонок, слезы, а потом. Потом экзамены и жизнь, в которой все вокруг и вдруг ожидают от тебя взрослости и самостоятельности. И ты вроде бы училась чему-то 10 лет и что-то знаешь, а всё равно не уверена. Или как когда выходила замуж. Вроде вот он «момент Х», а что дальше? Неизвестность и ответственность. Но если со свадьбой и выпускным нам всё же грезятся впереди радость и праздник, счастливая, свободная жизнь, то с годовщиной трагического события всё обстоит иначе.
В годовщину родные каждый раз оставляли меня одну на могиле мужа минут на пятнадцать – двадцать и ехали на другой конец кладбища, где похоронена бабушка. Думаю, они меня слышали оттуда. Последние два года, я не остаюсь на могиле мужа одна. Жизнь берёт своё. И если раньше нужна была тишина, покой и одиночество, то теперь хочется разговоров, воспоминаний, взгляда понимающих живых глаз напротив, теплых объятий родных людей. Теперь им незачем уезжать. Я не боюсь их напугать. Мне больше не нужно орать свою боль.
Но первую годовщину не забыть никогда. Не забыть собственный крик – животный вопль, который ни с чем не спутаешь, который не имеет ничего общего с киношными «О, неееет». Поминальный стол. Слова друзей. Глаза родных. Именно после первой годовщины я поняла, осознала, что все-таки «научилась ходить». Да, ещё не уверенно, пошатываясь, спотыкаясь и падая, но пошла.
Первая годовщина – больно и страшно, но это очередной этап, каких в нашей жизни было не мало и будут ещё впереди. За этим этапом есть жизнь, какая – зависит во многом от нас.
Не время лечит
Муж погиб в феврале 12-го. Когда я услышала об этом, всё, что мне было нужно – его увидеть. Я считала, что страшнее, уже ничего не случится.
Спустя два дня привезли тело, и меня ждало новое потрясение. Увидеть его мёртвым, было намного страшнее, чем я могла себе представить.
Олега провожали из фойе местного Дома культуры. На ночь гроб оставался там, и я, не спавшая и не евшая двое суток, оставалась с ним. Тогда кто-то из его сослуживцев посоветовал мне сходить домой, отдохнуть, потому как «впереди тяжёлый день – похороны». «Куда уж тяжелее?» – пробормотала я, думая, что не может быть ничего хуже, чем видеть его таким.
Но, когда закрывали гроб, я поняла, что больше не увижу Олега. Никогда. Никаким. Я поймала себя на мысли, что вернулась бы даже в минувшую страшную ночь, лишь бы еще хоть недолго побыть с ним. День похорон оказался несравнимо тяжелее, чем та последняя ночь.
Однако не день смерти, не последняя ночь, не похороны и не поминки оказались самыми сложными после смерти Олега. Впереди было новое бессрочное испытание – жизнь без него.
Вокруг говорили, мол, надо держаться, отвлекаться. «Время лечит», «боль пройдёт». Но, похоже, проходило только время. И чем дальше, тем больше усиливалось, дико рвущее душу, ощущение тоски. Я безумно скучала по мужу. Так жить, казалось, было просто невозможно, невыносимо, нельзя.
Но время шло, а я дышала.
Прошел год, суливший по окончании принести облегчение, вместе с ним – два, три, четыре.
Боль становилась заметно терпимей. Я освоилась, научилась жить, находить разной величины радости и улыбаться, но всё было как-то не так. Не так чтобы плохо, но и не так, как я думала – должно быть.
Не так, как раньше.
Инсайт случился на пятую годовщину.
Приехав с кладбища и едва переступив порог, я разразилась безудержными рыданиями. Я плакала, кричала и злилась. На жизнь, на себя, на Олега. Сколько можно?! Пять лет прошло, а всё ещё так больно! Я устала от того, что по-прежнему ощущала себя «как во сне». Я всё ещё не вполне понимала, где моя реальная жизнь, здесь или там? Да, я приняла новые правила, но словно находилась в ожидании, что вот-вот проснусь и всё будет, как раньше.
Шокированная этими, впервые оформившимися, мыслями, я перестала плакать и произнесла: «Как раньше уже не будет?!»
Когда услышала собственный, ослабленный плачем голос, буквально почувствовала, как начала просыпаться.
Меня осенило, что всё это время я и не жила толком. Я лишь судорожно пыталась вернуть прежние ощущения от нынешней жизни.
Надеялась, что после всех испытаний, вновь вернусь беззаботная легкая я, вероятно, без намёка на травму.
Не знаю, что чувствуют люди, лишившиеся половины тела, но после смерти Олега мне казалось, что я потеряла не только другого отдельного человека, я потеряла как минимум половину себя. И теперь ждала, что со временем недостающие части снова «отрастут», а обстоятельства потери если не сотрутся из памяти, то хотя бы перестанут быть болезненны.
Я скучала по своей половине. Я помнила, как именно было спокойно и хорошо с ней. Оставшейся своей частью, я чувствовала, что утраченной половины нет и понимала, что не будет, но всё равно изматывающе бессмысленно хотела её обратно.
Я хотела обратно своё мироощущение, свою безоблачную жизнь, я хотела обратно себя.
Я будто ждала, что увижу милый сердцу пейзаж, в то время, как оказалась на другом конце света.
Глядя в окно жизни, я рассматривала нарисованное памятью, словно февральским морозом на стекле, своё прошлое.
Только спустя пять лет после гибели мужа, ко мне пришло подлинное осознание, что прошлое прошло, и как раньше больше не будет.
Я перестала ждать.
И тут же медленно, но верно, начал таять мороз на стекле, а за ним, прорисовывался настоящий, как оказалось, не менее прекрасный, вид.
Постепенно проявлялось более отчетливое ощущение себя, как реального целого, а фантомные боли потерянной половины, наконец-то стали утихать.
Я вылезла из своей скорлупы. Вокруг оказался целый мир, а в нём целая я. Разрушилась только хрупкая скорлупка.
Вероятно мне нужна была моя пятилетняя анестезия, чтобы прожить этот срок, сохранив рассудок. Нужно было время, чтобы созреть в своей скорлупе, а после, захотеть выбраться наружу из комфортного, теплого, но ставшего уже тесным мирка, в настоящую, разную жизнь.
Откликнулось одно мудрое высказывание: «Существует достаточно света для тех, кто хочет видеть, и достаточно мрака для тех, кто не хочет.» Видимо пришло моё время «проклюнуться». Не уверена, что хотела увидеть свет, но мрак мне точно порядком надоел. Я не столько хотела проснуться, сколько устала спать.
Слишком затянулось мое нахождение между двумя мирами, и чего я точно не хотела, так по прошествии многих лет, снова пожалеть, что не успела главного.
Любить то, что есть.
Непросто любить жизнь, выкинувшую тебя однажды в море боли и слез, без предупреждения, без инструкций, без спасательного жилета, без жалости. Но «просто» – это вообще не про любовь и не про жизнь, как выяснилось. Наверное поэтому и понадобилось столько времени, чтобы я снова смогла её полюбить. Только теперь моя любовь не имела ничего общего с прошлой легкостью, надеждами и бабочками в животе».
Любить то, что есть, после утраты, в моём случае, – скорее про зрелость, ответственность и трезвый взгляд.
Это не похоже на смирение или принятие, граничащие с добродетелью или просветлением. Я не утратила способность гневаться или грустить, сопротивляться или стремиться к лучшему, но больше не испытываю ощущение дефицита. Жизнь научила тому, что всё, чем я сегодня легко и безвозмездно «обладаю», завтра может так же легко исчезнуть.
И стоит лишь подумать, что терять больше нечего, как она тут же напоминает о своей потрясающей способности меняться в сторону, в которую, казалось, уже некуда.
