Владимир Васильевич Гриньков "Шоумен. Министерство мокрых дел"

Шоумен. Министерство мокрых дел
Владимир Гриньков

Шоумен #4
Телевизионщика Женю Колодина просят по дружбе снять очередной розыгрыш не где-нибудь, а в солидном банке. Такие истории добром не кончаются.

Владимир Гриньков

Шоумен. Министерство мокрых дел

* * *

Я не знаю в жизни ничего более неожиданного, чем неприятности. Никогда не успеваешь к ним подготовиться – они возникают внезапно, не заботясь о том, что ты ещё не оклемался от предыдущих. Со счастливыми случайностями как-то не так удачно получается: они приходят не часто, не так неожиданно и быстро растворяются в потоке суеты. А вот у неприятностей удар точный – они бьют сразу и наотмашь.

Мы сидели вдвоём со Светланой в офисе нашей студии. Если вы решили, что мои мысли о неприятностях – это о Светлане, то ошиблись. У нас с ней полное взаимопонимание, крепкая любовь (в далёком прошлом) и столь же крепкая дружба (это сейчас). Такими подругами мужчины не разбрасываются, их ценят, и я не исключение. Так что Светлана для меня – друг, почти сестра и заодно коллега.

Светлана разбирала поступившую почту. Я же творил. Творческий процесс протекал следующим образом. Я сидел, развалившись на диване, и смотрел в потолок. У нас на носу была съёмка очередного выпуска программы "Вот так история!". Сценарий готов, участвующие в сценах люди замерли в положении высокого старта, герой программы уже давно созрел (хотя лично он о том даже не догадывался), а я всё тянул. Не могу точно определить причину внезапно охватившего меня ступора, но "добро" на съёмку я не давал. Что-то мне в сценарии не нравилось.

– У нас график, – спокойно напомнила мне Светлана. – Сроки.

Сказала без укора и нажима. Надо, мол, снимать – только и всего.

Я оторвался от тяжких дум и посмотрел на неё. У Светланы сейчас был вид делопроизводителя какой-то заштатной государственной конторы. Только чёрных нарукавников не хватало для полного сходства.

– Что с почтой? – спросил я, только чтобы не отвечать на хотя мягко, но прозвучавший в её словах укор.

– Пишут, – ответила она неожиданно резко.

– Подбрасывают новые идеи? – я попробовал придать своему вопросу игривость.

– В каждом втором послании, – коротко отозвалась Светлана.

– Озвучишь? – не унимался я.

– Соседа вот своего предлагают разыграть. У него машина, и в эту машину прямо на его глазах въезжает "КамАЗ», – печально ответила она.

– Да, это свежо, – заскучал я.

Светлана вздохнула и одарила меня взглядом, в котором читалось бесконечное сочувствие.

– У тебя нехорошее настроение, Женька, – осторожно сказала она.

– Ты чертовски проницательна, – машинально ответил я.

Больше всего мне хотелось, чтобы меня все и навсегда оставили в покое.

Светлана с хрустом вскрыла очередной конверт. Видимо, она всё-таки разозлилась.

– Всё нормально в нашем сценарии, – сказал я примирительно. – Всё хорошо. Всё гладко. Это-то и не нравится!

– Сценарий как сценарий, – монотонным голосом ответила Светлана, читая свежевскрытое письмо.

– Изюминки нет.

– А вот ещё! – сказала Светлана, пробежав глазами текст очередного послания. – Предлагают закатать в банки с этикеткой "Тушёнка" красную икру.

– И что?

– И так продавать.

– А смысл?

– Ну, покупает человек якобы тушёнку, приносит её домой, открывает, а там вместо тушёнки …

– Как же мы это снимем? – я не дал ей договорить. – Ну, купил, бросил в сумку, принёс домой. Как снимать его, если он сидит за бронированной дверью своего жилища? Откроет втихаря нашу "тушёнку" и помчится за следующей банкой. Этак на него красной икры не напасёшься. Хотя…

Я развеселился.

– Если вот только эту икру продавать не в жестяных банках, а в стеклянных …

– В прозрачных, что ли?

– Ну! Видно же, что икра. А на этикетке написано большими буквами: "Тушёнка говяжья". А? И цена – не как у икры, а как у тушёнки. То есть почти даром. Вот это нормально!

– Неплохо, – оценила Светлана, вскрывая очередной конверт. – Камеру прячем где-нибудь за спиной продавца и снимаем лица покупателей крупным планом.

– Покупатели продавцу: "Это всё-таки икра или тушёнка?"

– А он им в ответ: "Читать умеете? Написано же!"

Было видно, что и Светлану развеселила эта идея.

– Ага! И на ценнике тоже печатными буквами крупно: "Тушёнка говяжья".

– В общем, не верь глазами своим, – резюмировала Светлана и развернула присланную по почте газету.

– Да, из этого сюжета что-нибудь можно вытянуть …

Кажется, эта идея мне начинала нравиться.

– Жень! – вдруг всполошилась Светлана. – Как твое отчество? Иванович?

Я даже не сообразил, что у неё изменился тон, и ответил беспечно:

– Иванович.

Она опустила газету, и только тогда я увидел её лицо. На нём не осталось и тени недавней улыбки, лишь какая-то гримаса.

– Что за чушь? – сказала она с досадой и почему-то со смущением.

Если бы не выражение её лица, я бы не сдвинулся с места. Но лицо уж больно было нехорошее. Я подошёл к столу и взял газету из Светланиных рук. Светлана вроде бы пыталась мне её не отдать, но у неё не получилось.

"Это" я увидел сразу. Небольшое, окаймлённое траурной рамкой сообщение было обведено красным фломастером. Чтобы, значит, долго не искали.

"Трудовой коллектив и друзья скорбят о безвременной кончине своего товарища – Колодина Евгения Ивановича и выражают искренние соболезнования родным и близким покойного".

Подобных сообщений я перевидел тысячи, но это было особенное, потому что Колодин Евгений Иванович – это я.

– Может, речь не о тебе? – неуверенным голосом предположила Светлана.

– Тогда почему эту газету прислали в конверте именно к нам в офис? Да ещё обвели сообщение фломастером?

Я не нуждался в Светланином сочувствии.

И вдруг мне стало по-настоящему плохо. Да, обо мне речь. Я умер. Вот так дела!

***

У Кости Жихарева было удивительное и редкое по нынешним временам свойство. Он давал деньги, ничего не требуя взамен. Жихарев был бизнесменом средней руки, имел в Москве три фирменных мебельных салона, и на нашем горизонте появился совершенно случайно. Я познакомился с ним при подготовке съёмок очередного сюжета. По сценарию предполагалось разыграть одну очень небедную даму. Дело должно было происходить как раз в мебельном салоне. Дама приезжает туда, чтобы купить спальный гарнитур по совершенно сумасшедшей цене – этот гарнитур она присмотрела уже давно. Продавцы вьются вокруг неё, лепеча комплименты её вкусу.

Дама, зная цену льстивой вежливости алчных продавцов, пропускает всё мимо ушей, деловито оформляет покупку, и вот тут-то, когда она уже отдала деньги, начинается самое интересное. За те пять минут, пока ей выписывали чек и пересчитывали толстенные пачки купюр (а гарнитур, скажу я вам, стоил никак не меньше трёх новеньких "Мерседесов"), выставочный образец гарнитура подменили. Внешне он, конечно, был как и прежний, но только внешне. И когда покупательница идёт к выходу из мебельного салона (гарнитур в разобранном виде ей должны доставить чуть позже, прямо со склада), она проходит мимо выставочного образца, а там крутится один из продавцов. Продавец будто бы случайно открывает дверцу платяного шкафа, и внутри наша дама вместо виденного ранее великолепия видит грубого изготовления нешпонированные полки из древесно-стружечной плиты и прочие безобразия. Не веря увиденному, она приближается, продавец запоздало пытается прикрыть дверцу, а та дверца вдруг отрывается и – ба-бах! – об пол, при этом разлетается вдребезги зеркало. Ещё бы дверце не оторваться, если она держалась на ещё тех петлях да на кривых гвоздях вместо шурупов. Продавец заливается краской от смущения и бормочет что-то об этих чёртовых поляках, которые мебель делать не умеют и вообще …

Тут багровеет и наша дама, потому что о польском происхождении гарнитура она слышит в первый раз. До этого речь шла об итальянской мебели, и на ценнике ведь было ясно написано: "Производство: Италия". Дама метнулась к ценнику, а там: "Производство: Польша". Зато цена прежняя – эквивалент трёх "Мерседесов". Ну, внутри гарнитура, вы понимаете, обнаруживается сплошной ужас, совсем не то, что пять минут назад видела наша покупательница, и стоить этот набор древесно-стружечных плит таких больших деньжищ никак не может, но деньги покупательнице возвращать никто не собирается, потому как: "Уважаемые покупатели! Купленные в нашем салоне товары обмену и возврату не подлежат" – выведено крупно на стене печатными буквами.

Понятное дело, истерика, скандал …

Вы видели когда-нибудь разъярённую русскую бизнес-леди? Пахнет она, конечно, "Паломой Пикассо", но свои интересы отстаивает стойко, имея в генах память о битве за жизнь в коммунальной квартире, о грызне в очередях за хозяйственным мылом в семьдесят восьмом году и опыт борьбы за единственную на сто пятьдесят семь желающих путёвку в дом отдыха в поселке Суходядьково. В общем, зрелище получилось не для слабонервных. В тот раз мы отсняли превосходный материал.

А разворачивалось это действо в мебельном салоне, который как раз и принадлежал Косте Жихареву. Костя в тот раз даже не взял с нас денег. То есть договор мы подписали, и сумма там была проставлена, но Костя, после того как понаблюдал за нашей работой, неожиданно сказал мне:

– Денег не надо. Не перечисляйте ничего.

Из любви к искусству, так сказать, действовал. Мне оставалось только его поблагодарить.

А через месяц он позвонил сам.

– Ты говорил, у вас случаются дорогие съёмки, – сказал он.

– М-да, – философски изрёк я в микрофон.

Всё в нашей работе можно если не любить, то стерпеть, кроме поисков этих самых денег, которых всегда не хватает. Возможно, я и ему вскользь сказал об этом.

– Я подумал, что мог бы вам помочь.

– Предлагаешь сотрудничество?

Обычное дело. Бизнесмен даёт деньги, а за это получает рекламное время в нашей программе – в самой популярной и высокорейтинговой телепередаче страны.

– Нет, – добродушно сказал Костя. – Я просто дам денег – и всё.

– И всё? – не поверил я. – И ничего взамен?

– Ничего, – коротко ответила мне трубка.

Ещё с момента первого знакомства с Костей я вынес впечатление о нём как о человеке приятном и лёгком в общении, но чтобы вот так – деньги раздавать – я и помыслить не мог.

Тогда мы не на шутку встревожились. Он действительно ни о чём не просил. Сказал, что даст денег. Ему, мол, нравится наша программа, и он готов стать нашим спонсором.

– За рекламное время? – настаивал я.

– Нет.

– Значит, просто дать информацию о тебе в титрах?

Он подумал и снова сказал:

– Нет.

– Тогда в чём смысл?

– Ни в чём. Просто даю деньги – и всё.