Дай мне эту ночь,
Дай мне хоть один шанс
И ты поймёшь:
Я ? то, что надо!»
(В. Сюткин, гр. «Браво»)
? Из французской школы дорога шла прямо на филфак. На иняз.
Классический университет неохотно, но всё же распахнул передо мной свои благородные двери. По факту, это оказались не пропилеи главного здания с памятником Горькому, а скрипучая калитка пятого корпуса, вечно холодного, вечно голодного.
В 1994 году там, правда, было очень холодно. Ветер без труда пробирался к нам на лекции сквозь огромные щели в окнах.
А ещё было голодно. Столовая филологам не полагалась. Зато был буфет.
Если бы я вдруг решила снимать кино про то время, наш буфет стал бы одной из основных локаций. Небольшая комната с парой-тройкой столиков, покрытых сомнительной клеёнкой.
Витрина. На витрине ? сосиски в тесте, пирожное «Картошка» и корзиночки с кремом. Всем перечисленным можно было без труда забивать гвозди.
Даже кремом.
Но после четырёх пар эта витрина казалась скатертью-самобранкой.
Мы были молоды, как на подбор – с чувством юмора.
Мы отлично спелись нашей маленькой французской группой.
И за неимением кетчупа приправляли деревянные хот-доги безудержным смехом. До икоты, почти до слёз. Так смеются счастливые люди.
Мы поступили, мы студенты! Конечно, мы были счастливы.
Хотя тот семестр был, пожалуй, самым трудным.
Нам сразу дали понять: многие должны будут уйти.
Нам сразу внушили: придётся сильно постараться, чтобы заслужить право быть здесь.
Нам сразу объяснили: не прийти на французский можно только по причине перехода в мир иной.
Нас держали в постоянном стрессе. Говорили о конкуренции. Пугали сессией.
Как-то мы должны были писать решающий диктант.
Батареи почти не грели. Мы дрожали от холода (или от волнения?).
И первое, что увидели, открыв дверь в аудиторию…. Петлю на потолке!
Потом оказалось, что это никакая не петля, а электрический провод, к которому забыли приделать лампочку. Но впечатление мы получили неизгладимое.
Если бы я всё-таки снимала кино, та «петля» точно была бы в кадре.
***
? Незаметно наступил декабрь. И так же моментально закончился.
Я решила встречать Новый год со старыми школьными и дворовыми друзьями: отвлечься, отогреться, вспомнить детство.
Мы были у кого-то в гостях.
А потом туда пришёл М.
Проходить не стал. Вызвал меня в подъезд.
В том подъезде, промёрзшем, тёмном, мы провели несколько часов.
Мы говорили, говорили, говорили.
И всё началось сначала.
***
? Помнишь, я рассказывала, что французский можно было пропустить, только если не жив? В ту зиму я целых два раза прогуляла французский.
Оба раза из-за М.
Мы просто не могли друг от друга отлепиться.
У нас было сильное физическое притяжение.
И раньше, в мои 14.
И в 17. Тем более.
Скажешь, повеяло бульварным романом? Пошли мелодраматические штампы?
Ну, пусть идут.
Только так всё и было: когда он прикасался ко мне, по нему пробегал электрический ток. Когда мы целовались, у меня «плыла земля» (а я ведь даже не успела прочесть «По ком звонит колокол», я не знала ещё знаменитую метафору Хемингуэя).
Наступила весна. Почти все из справились с сессией, но нескольким девочками пришлось уйти в педагогический.
Мы с М. стали официальной парой.
В том смысле, что о нас узнали и друзья, и родственники.
В том смысле, что на свадьбу к ребятам из дворовой компании, из «детского садика», мы пришли вместе. И когда кто-то, разглядывая потом свадебные фотографии, сказал про М.: «Ух ты, какой интересный типаж!», ему тут же ответили: «Так, спокойно! Он встречается вот с этой девочкой!»
Да, у нас появились общие фото.
На них он всегда чуть наклонял голову в мою сторону. А я замыкала пальцы вокруг его руки.
У нас появились «наши» кафе и «наши» песни.
Он выучил мой любимый напиток (Мартини Бьянко).
Он знал, что я схожу с ума по клубнике.
Он писал мне милые записки.
А однажды принёс маленькое металлическое сердечко с гравировкой «Вместе навсегда».
***
? Это сердце хранится у меня рядом с его детскими снимками.
И взрослыми снимками, которые я сама сделала на какую-то «мыльницу».
Он такой красивый там. Смотрит прямо в глаза. И улыбается.
Недавно я пожаловалась подружкам, что никак не могу его забыть.
Рассказала про сердечко.
«Так! ? решительно воскликнула одна из них. ? Надо срочно избавиться от железяки! Ты, что, не понимаешь?! В выходные поедем в лес и закопаем под каким-нибудь кустом!» Мы все посмеялись, я перевела тему.
Сердечко «Вместе навсегда» пока со мной.
***
? Спросишь, была ли я счастлива тогда?
Пожалуй.
Но…
Когда я смотрю на нашу историю из сегодняшнего дня, словно с вершины холма на окрестные просторы, то очень чётко вижу: настоящая любовь была в четырнадцать.
В семнадцать был реванш.
Теперь я диктовала условия.
Теперь под меня подстраивались.
Не исключено, что подсознание ожидало компенсации за события трёхлетней давности. Хочешь пример? Родители подарили мне прекрасное персиковое пальто сложной конструкции. Талия выделялась поясом, который надо было аккуратно завязывать, распределяя складки. Каждый раз я возилась с пальто минут по десять, а потом наступала очередь высоких ботинок на шнуровке.
Догадываешься, кто этим занимался?
М. вставал передо мной на колени, нередко ? в присутствии общих друзей ? и терпеливо шнуровал, и смотрел снизу вверх своими глазами холодной осенней воды.
Почему я не могла надеть чёртовы ботинки сама, перед пальтовой эпопеей?
У меня нет ответа. У меня, конечно же, есть ответ.
***
? Знаешь, я много думала про свои четырнадцать.
Меня смущала и восхищала собственная непосредственность.
Меня пугала сила собственных эмоций.
Возможно, впоследствии я неосознанно сдерживала себя, притормаживала чувства.
Потому что…
Потому что я слишком хорошо знаю, как это ? любовь пробивает плотину и сносит всё на своём пути.
Анализируя себя в четырнадцать, я вывела личную формулу любви.
Ну, не формулу, а тест "любовь ? не любовь"…
Любовь – это когда тебе все равно:
? сколько у человека денег
? как он одет (и вообще ? как он выглядит)
? кем он работает, насколько это престижно
