Начинается разговор о войне. Юра рассказывает о последних боях, где участвовал.
– Занимать украинские позиции нет смысла. Сразу попадаешь в огненный мешок. Окопы пристреляны с точностью до метра. Доты бетонированы, внутри противогранатные ловушки. Мы их долбим-долбим, а они продолжают отстреливаться. Пулемет и «граник». Гранатами забрасываем – без толку – отстреливаются. Выкурили «слезняком». Сдались пятеро, четверо простых вэсэушников, пятый – нацик, весь в наколках. «Чего не сдавались?» – спрашиваю. – «Нацик не давал». Нацики у них в каждом подразделении, кем-то вроде комиссаров. И заградотряды из них же стоят. Простых мужиков не жалеют.
Дорога идет через заповедник Аскания-Нова. Ржавые обгоревшие леса, рыжая хвоя, черные стволы по обе стороны дороги.
Вот этот лес и есть символ Херсонщины: высаженный давным-давно ровными рядами лес не погиб, а вцепился корнями в землю и ждет русской весны. Неестественная красота. Неземная стойкость.
– Танк подбить невозможно, – утверждает Юра. – Ездит между бетонными капонирами на том берегу Ингульца, позиций у него четыре или пять, стреляет 6–10 раз навесным огнем, он на семь километров может стрелять, только ствол из капонира торчит, и тут же меняет позицию. Нашей авиации мало, на каждый танк ее не навызываешься. Укров жалко. Атакуют тремя пехотными волнами по пятнадцать человек, как в Первую мировую. Без бронетехники, без ничего. Первая волна остается на перезарядку, вторая и третья выдвигаются вперед, огонь ведет вторая.
– А вы?
– Для нас сигнал к их атаке – прекращение артобстрела. Мы их встречаем, конечно. Потери у них от нашего огня страшные, – Юра вздыхает.
– Жалко их?
– Жалко. Бессмысленные жертвы.
– Небессмысленные, – возражает «Проза» – Слушал я как-то еврейских аналитиков. Они считают, что Путин сделал для этногенеза украинской нации больше, чем шевченки, шухевичи и бандеры вместе взятые. Спецоперация дала бывшим русским и малороссам повод сплотиться и осознать себя украинцами.
– Это по Гумилеву? – спрашивает Юра. – Нации рождаются и умирают, как люди?
– Да. В этих бесполезных атаках сгорают самые лучшие украинцы, самые идейные, самые фанатичные – все те, кто способен на подвиг. Пассионарии. Выживут только «хатаскрайники». Денацификация – это способ прервать этногенез украинской нации. В истории хватает таких примеров… прерванного этногенеза.
– Все равно – жалко… – Юра молчит некоторое время. – А для американцев и мы, и они – русские.
– Да. Это большая стратегическая победа Америки, – русские убивают русских. Здесь и сейчас.
Юра отворачивается и некоторое время смотрит в окно.
– А например? Прерванный этногенез?
– Ну вот смотри. Русские в 1913 году. У нас с теми русскими сейчас нет ничего общего. Мы по историческим музеям ходим, как будто египетские пирамиды смотрим. Археологический интерес. Никто из нас не захочет жить так, как жили наши предки – ни в деревне, ни в городе. А что случилось? Большевики русскому народу переломили хребет. Точнее, сломали русскую деревню: коллективизация, война, а потом укрупнение колхозов при Хрущеве.
– Да ладно? – не верит Юра.
– Коммунисты строили новую историческую общность – советский народ.
– И почти построили?
– Нет! Построили бы – Советский Союз не развалился бы. Советский народ – еще один пример прерванного этногенеза.
Юра минуту молчит, потом морщится:
– У наших в этой войне тоже гибнут лучшие.
* * *
«Проза» возвращается от границы один. Проезжает место, где в феврале авиация настигла украинскую колонну. Технику с проезжей части убрали, лишь остатки сгоревших шин, этот зловещий символ майданной Украины, остались на трещинах шоссе. В кюветах ржавеют выброшенные взрывом двигатели, в небо, подобно виселице, устремлена изуродованная станина орудия.
«Проза» пробует пересечь Днепр по Каховскому мосту. По слухам, его уже открыли для гражданских машин. Не хочется делать крюк через Херсон.
Навигатор обещает, что в 20.20 «Проза» уже должен быть на месте, но у самой дамбы в темноте в ста метрах от «ситроена» вдруг стартует зенитная ракета.
Потом по другую сторону дороги еще и еще. «Проза» оказался рядом с позицией «панцирей», которые отражают атаку HIMARSов.
«Проза» глушит мотор и в темноте ждет, замерев от страха.
С его позиции не видно и не слышно разрывов в небе, только старты ракет.
«Проза» ждет прилетов по мосту.
Он помнит, что «панцирь» сбивает две ракеты из трех. Очень редко три из четырех.
Но, видимо, не только солдаты в курилке обсуждают нехватку ПВО, сегодня защита дамбы усилена, и «панцири» сбивают все выпущенные американцами ракеты, ПВО отрабатывает на 100 процентов.
«Проза» различает, что ракеты стартуют из разных мест по обе стороны дороги. Значит, оказался посреди позиции батареи.
Дождавшись окончания обстрела, «Проза» суется на мост, но его не пускает военная полиция. Мост закрыт до утра. Приходится ночевать в городе.
«Проза» ужинает водой и чипсами. В единственном круглосуточном кафе в Новой Каховке больше ничего нет, и он едет ночевать на парковку около военной комендатуры.
Охрана смеется:
– Вы понимаете, что мы – цель?
– Понимаю, но у меня приказ ночевать здесь.
Неужели я, липкий, потный после жаркого дня, буду впервые спать грязным, – думает «Проза».
Но начинается ливень, «Проза» сбрасывает с себя одежду и принимает душ под открытым небом.
Глава 6
Огонь, вода и медные трубы
Пока «Проза» ездил на границу, штаб переехал в винные погреба.
Спуск от деревни ведет на огромную парковку, способную уместить десяток автобусов с туристами. Парковка заросла травой, пробившейся между плитами. Ивы и ореховые кусты разрослись. Фонтан пересох, вокруг него чугунная решетка с одинаковым орнаментом с метр высотой. Серп, молот, виноградная гроздь – весь орнамент на секциях решетки, все заржавело. Похоже, за оградой не ухаживали с 80-х. Отдельное здание – туалет-сортир, такой же, как и наверху. За каменной оградой у туалета – небольшая свалка, тоже заросла. Напротив погребов когда-то был вид на Днепр. Но после строительства ГЭС река стала уже, отмели заболотились и заросли лесом. Там квакают лягушки и хлопают крыльями утки. Левый берег Днепра виднеется вдали, из-за деревьев видны редкие высокие строения городка Днепряны.
В самих погребах сыро и холодно, как в могиле, хотя на улице +37°. В погреба ведут три тоннеля, где оборудованы подсобные помещения. Там можно жить. Для штаба выбрали центральный вход, где, видимо, проводились дегустации. Стены богато украшены деревом в стилистике 80-х годов прошлого века. Сюда в ряд ставят столы, у левой стены оборудуют спальные места – отгороженные плащ-палатками раскладушки. Жить можно.
«Проза» ложится подремать.
Сквозь сон он слышит возбуждение, шумят рации, звонят телефоны спецсвязи, они старинные, дисковые без памяти и определителя номера.
Когда «Проза» выходит поздороваться, «Дрозд» говорит ему:
– Раизов – красавец, в четыре тридцать утра спокойно так выходит на связь и докладывает: чистим последние дома Благодатовки. А их всего пятнадцать человек. Сейчас приедет доложить подробности – не уходи далеко.
* * *
Старший лейтенант Джумабай Раизов носит бородку и усики как у д’Артаньяна. На самом деле ему просто некогда побриться.
Склонившись над столом, он водит кончиком ручки по карте и докладывает начальнику штаба:
– Мы прошли к этим ангарам сразу за артой. Нас там ждал танк. Но танк больше шести-семи выстрелов не делает. Переждали, коптер на 150 подняли, вперед. Закрепились, опустили коптер, батареи сменили, снова подняли, снова вперед.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69230800&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
