Тот самый Евклид применил метод аксиом для построения геометрии. Первичными у него были точка, прямая и плоскость. А потом аксиома о непересекающихся параллельных прямых. То есть аксиомы – это наша вера и не более того, что это так. Но почему мы верим в них? Что вселяет в нас веру в их истинность?
– Ну-у-у, не знаю… Видимо то, что практика подтверждает…
– Самоочевидность?
– Именно так.
– Человек верит не в аксиомы вообще, а в применимость конкретной аксиомы в конкретной ситуации.
– А я тебе что говорю?
– Забыл уже, как назывался художественный фильм – помню, что он был польским, – но суть не в этом. Так вот, в фильме мы видим семью крестьянина этак конца девятнадцатого века. Земля, лошадки, коровки, жена и куча деток. Один из сыновей получил образование, остальные так и остались неграмотными.
Этот «образованный» приехал домой и за обеденным столом «ляпнул», что Земля имеет форму шара. Его отец сначала захохотал, а потом предложил всей семьей взобраться на высокий холм.
Пошли, поднялись. И глава семейства, озирая, так сказать, горизонт с высоты, спросил у сына-«всезнайки», мол, покажи, где она закругляется? И братья, и сестры с матерью дружно засмеялись.
И смеясь над «умником», как ты понимаешь, смеялись на самом деле они над собой, думая при этом, что прав отец… Яркий пример самоочевидности подкачал, но в рамках их хозяйства это нисколько не мешало им успешно крестьянствовать и дальше.
Так и с аксиомой Лобачевского о пересекающихся параллельных… Пока скорости маленькие, механика Ньютона работает неплохо. Но чем больше скорость, тем ближе мы к теории относительности. Относительности, понимаешь? Допуск. Динамика. Но нам так мил наш стереотип, так дорог, что мы готовы умереть за него, даже если чувствуем внутри себя ложь.
Вера, мой друг, любая, тоже должна быть динамична, иначе – «белка в колесе». Туринская плащаница, например. Радиоуглеродный анализ показал, что она моложе на тысячу лет, чем Христос? Показал. Дальше. У ткани савана, который нашли в Иерусалиме, переплетение нитей простое? Простое. А в плащанице – диагональное, которое появилось лишь во втором тысячелетии. И что, я спрашиваю? Верят! Верят уже вопреки, «евклидиане».
– Куда хватил.
– А ты думал. Я же «фэнтэзер». Так что если твоего Эверета «скрестить» с Лобачевским, то получается очень занятная вещь. Выходит, что Вселенная может не только расщепляться на параллельные миры, но эти миры еще и постоянно пересекаются друг с другом в дальнейшем. Про Красную Шапочку можно прочитать, но есть вероятность увидеть своими глазами процесс ее поедания Серым волком.
– Ну мы и зашизили тут с тобой, – засмеялся я.
– Я ж не призываю слепо верить, но ДОПУСТИТЬ можно вполне.
– Допуск – это удобная позиция для отступления.
– Вот, извини, балда. Когда ты что-то куда-то наливаешь, то одновременно и выливаешь откуда-то. «Наливание-выливание» – один процесс…
– Извините… Извините, Семен, – неожиданно выросла медсестра перед нами.
– А-а-а, это вы, – узнал я «реаниматоршу». – Что-нибудь случилось?
– Случилось. Пойдемте скорее наверх, к нам.
– То гоните, то снова зовете… Ничего не пойму.
– Пожалуйста… Артем…
– Что?
– Он умирает. Он просил, чтобы…
– Пойдемте, конечно пойдемте, – подскочил я с кресла и поддел коленями столешницу с шахматными фигурками, которые тут же разлетелись и запрыгали по полу.
– Скорее! – уже крикнула медсестра.
– Миша…
– Да, беги ты. Я соберу, интеллигент сраный.
Мы рванули вверх по лестнице.
15. В реаниматорской над Артемом склонились врачи.
– Ничего не помогает, – услышал я. – Пульс почти на нуле.
– В-вот, привела, – выдавила, задыхаясь, медсестра.
– Д-да, вот он я, – волнуясь, выпалил я.
К нам резко повернулся мужчина лет пятидесяти.
– Видимо, поздно, – развел руками он. – Он что-то вам хотел сказать, по-моему. Вы его брат?
– Нет, совсем нет.
– Странно, – кивнул головой врач.
– Друг детства он, – сказала медсестра.
– Друг так друг. Что ж… Готовьте «шокер»! – тут же отдал он распоряжение. – Хотя… – повернулся снова он к нам, – медицина, как говорится, здесь уже… – махнул рукой врач, не договорив.
– Мне можно к нему подойти? – спросил я.
– Подойдите, – скептически-устало произнес врач. – Да-с-с… Где «бахилы», зараза? – посмотрел он строго на медсестру, указывая на мои туфли.
– Щас, щас, я мигом, – сорвалась с места «сестричка».
– Все на мне, ну все… – поднял взгляд к потолку врач. – Боже, как я устал, – закрыл он руками лицо.
– Надевайте, – легко толкнула меня сзади медсестра.
– Никогда. Вы меня поняли? Никогда…
– Сдаюсь, – подняла руки женщина и захлопала ресницами.
– То-то же, – ухмыльнулся врач. – А вы подходите, не стесняйтесь, – подтолкнул он меня. – Все равно сейчас мы вас отсюда удалим.
Я подошел к лежащему без сознания Артему. Наклонился, взял за холодную руку. И тут едва пикающая синусоида на мониторе выровнялась в монотонный звук, превратясь в прямую.
– Артем? Артем, я пришел. Я пришел! – не выдержав, крикнул я. – Я здесь!
– Так, все, хватит. Вам надо уйти. Вы будете мешать. Сейчас наша работа, – похлопали меня по плечу.
Я оглянулся, все еще не выпуская руки Артема.
– Давайте, вас проводят.
– А-а… – заикнулся я.
– Все потом, по-о-то-о-ом, – нервно пропел врач.
И вдруг я ощутил, как шевельнулись пальцы Артема, а потом все услышали частое, вылетевшее из ниоткуда «пи», еще «пи», а дальше… «Пи-пи-пи-пи-пи-пи…» – зазвучала радостная музыка. В этот момент это была музыка, еще какая!.. Что там Моцарт, Бетховен, Стравинский…
И глубокий вздох. Веки задергались, лицо начало розоветь… Я невольно сжал руку Артема и… хлоп… его глаза, устремленные на меня и улыбка, сияющая, как у ребенка.
– Я… я… еще… здесь? – еле прошептал Артем. – Ты… пришел… С-спа-сибо. – И слеза, одна единственная я выкатилась и исчезла, упав со щеки.
– Еще одно чудо, – услышал я. – Вы, часом, не ангел? – наклонился ко мне врач.
– Нет, ну что вы, – смущенно ответил я.
– А вы, – обратился он к Артему, – батенька, очень напугали нас. Да-с-с… Больше так не шутите.
– Постараюсь, – прошептал тот. – Только пусть Семен рядом будет.
– Ага… – задумался врач, елозя пальцами по подбородку. – Побриться бы надо, – как бы между прочим заключил он. – Нет, ну что с вами поделаешь?.. Э-э-э, рекомендую. Болтать много не будете? Знаете ли…
– Мне надо, доктор…
– Во дела, – встрепенулся врач, глядя на показания приборов, – Все параметры организма в норме? Глазам не верю! Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
– Суеверны вы, доктор, однако.
– Да здесь… А-а-а, что там говорить… Но пару капельниц вам все же поставят… Да-а…
– Согласен, – вяло улыбнулся Артем. – Лишь бы…
– А этого вашего друга, не беспокойтесь, Артем, мы сейчас скотчем к стулу примотаем, на всякий случай, чтоб не сбежал, – пошутил врач.
– Вячеслав Георгиевич, срочно вниз, там…
– Бегу, бегу-у-у. Ну, не скучайте без меня. Пойду принимать пополнение. Черный юмор, – поднял указательный палец врач. – А вы болтайте пока, а дальше посмотрим, что с вами делать. Эх, жизнь, – потянулся он и быстрыми шагами удалился.
16. – Извини, что так вышло, – сказал Артем.
– Нет, это ты…
– Я знаю, что напрягаю тебя. Тебе это не нужно. У тебя своих проблем хватает, а тут еще я на голову свалился.
– Знаешь, – сказал я, – а давай откинем эти «ахи и вздохи» и просто познакомимся. А там видно будет.
– Скажи, ты связан как-то с журналистикой или…
– Какой ты прозорливый, Артем. У меня на лбу, наверно, это написано, да?
– В какой-то степени. Но, видишь ли, почему-то я не всегда верю своим чувствам, интуиции. И в последний раз не поверил… – криво ухмыльнулся он. И вот…
– Значит, ты…
– Скажем так, литератор в широком смысле этого слова. Если точнее, то работаю на полставки в одной газетке. У меня, слава богу, свободный график. А так, пишу романчики – «он, она, оне…», как охарактеризовал мое творчество коллега, что лежит этажом ниже – по одному в год. Пару пьесок сочинил. В кино подвизаюсь в качестве сценариста, точнее, в группе сценаристов. Веду по жизни, так сказать, какого-нибудь героя в сериалах. Узкая специализация.
В общем, ничего особенного. Жена, два взрослых сына, дочь. Собака есть, кошка Муська, шкодная такая…
– Как кошку зовут?
– Муся, а что?
– Я плохо расслышал.
– То, что ты делаешь, ты считаешь своим призванием?
– Наверное, да, Артем. Если честно, я и делать-то больше ничего не умею толком. Как говорится, если гвоздь надо будет забить, забью, но криво, и по пальцу обязательно попаду. Но, вроде как, никто из «моих» не жалуется на это.
– А если бы тебя не печатали, писал бы?
– Да, сложный вопрос ты задал мне…
Вот, Стивен Кинг – «король ужасов», как его называют, – писал бы он дальше свои романы, если бы его жена не нашла в мусорном баке рукопись первого романа, который он в тайне от всех накропал и посчитал его достойным только помойки? Слишком самокритично к себе подошел.
А жена взяла да и отнесла рукопись в редакцию издательства. А ее взяли да и опубликовали. А если бы наоборот, то не знаю. Догадываюсь, что Кинг был бы всю оставшуюся жизнь несчастным человеком. Спасибо жене, ему с ней повезло – хорошая баба попалась…
Кафка – да. Работал бухгалтером, кажется, болел, страдал, но писал. Где его произведения напечатали при жизни? Нигде. А он писал. И когда умирал в достаточно молодом возрасте… Извини…
– Все нормально.
– В общем, он попросил своего друга сжечь рукописи. А друг этого не исполнил, хоть и поклялся.
Бардак, конечно, в наследии был страшным. Видно, Кафка запутался сам – отдельные главы вперемежку. Но свежий взгляд со стороны помог упорядочить все это. И получилось гениально. Спасибо другу Кафки, что мы узнали Кафку.
Обстоятельства – они много значат… И люди в этих обстоятельствах. Сценарии про Красную Шапочку. Все если бы, если бы, если бы…
Но может ли человек переломить ситуацию, поступить по-другому – это вопрос вопросов. Сам же сказал, что интуиция интуицией, но мы к ней относимся с подозрением. Это же предчувствие будущего, которое еще не настало… Одни его планируют, другие плывут по течению. А выходит и в том, и в другом часто и неожиданно совсем по-другому. И интуиция, Артем, часто подводит.
– Значит, это не интуиция. А то, что спохватываемся, а бывает поздно – это да.
– Видишь, «три сосны», а мы уже заблудились.
