– Почему?
И тут я вспомнил, как ошибся этажом, как угнали лифт, как перекрыли лестницу, как направили меня… как… Боже!.. Как будто какая-то сила толкнула меня к этому человеку.
– Ты понял, почему? – улыбнулся Артем.
– Не совсем, но… Хорошо, я посижу с тобой… Знаешь, у меня один знакомый этажом ниже. Я, собственно, его проведать пришел, а тут лифт, этажом ошибся – кнопки-то рядом, вот и…
– Лифт, все правильно…
– Что правильно?
– Все правильно. Ты сходи, а я подожду. Еще есть время…
– Ой, какой молодец, – вмешалась в разговор уже знакомая медсестра. – И пульс в норме, и температура, и давление ничего. Значит, не зря ваш друг пришел. Но переутомляться нельзя, а то… Завтра, завтра приходите, – почесала ладонь медсестра.
– Послушай, сестричка, мне надо. Он через часик снова придет. Проведает еще одного нашего коллегу и придет. На четвертом этаже.
– Мишу, – подсказал я.
– Да, Мишу…
– Не положено, – отрезала девушка. – Я и так… Сказала «завтра», значит, завтра. Все-все, скажите друг другу «до свидания» и пошли на выход.
Я развел руками:
– Ну, до завтра, брат. Держись.
– Значит, я ошибся. Опять ошибся, – услышал я. – Прощай.
– Завтра я приду, не расстраивайся. Обязательно.
– «Завтра» не будет, если не будет «сегодня».
– Пока, – сконфузился я.
Он молчал…
13. – А что с ним? – спросил я в кабинете медсестры, скидывая «одеяния».
– Что??? Вы не знаете??? Вы не знаете, что с ним?.. Мужчина?..
– Семен, – напомнил я.
– Кто вы такой, Семен?
– Мы только хотели поговорить об этом… А я не хотел его лишний раз…
– Вы не друг.
– И не враг, – попытался я перевести все в шутку.
– Вы совершенно посторонний человек. Вы что-то здесь вынюхиваете.
– Очень надо.
– Так, куда вы собирались? На четвертый этаж? Вот и идите на четвертый. Быстренько. И больше не появляйтесь. И бумажку свою… Ой, вы денежку обронили.
– Это не моя «денежка».
– И не моя. Значит, ваша, – зло сверкнув глазами, засунула она мне знакомую купюру в карман. – В следующий раз охрану позову.
– Так что с ним, скажите на прощанье?
– Разбился он…
14. – Вот такой вот странный случай, – сказал я и посмотрел на своего знакомого Михаила.
– Да-а-а… – растянул он. – Тебе «шах», а следующим ходом «мат», дорогой мой! – воскликнул Миша.
– Ты меня что, не слушал?
– Что?
– Не слушал, говорю?
– Почему? – разбился, значит… Щас бы курочку-гриль, а?
– Блин, кому что!
– Да, не кипятись ты на ровном месте, чего ты?.. Вообще, про этого Эверетта интересно, хоть он и третий. Если призадуматься, – мечтательно произнес Михаил, – то ты только представь, что все, все, все, что мы не осуществили в этом, так сказать, варианте жизни, осуществилось где-то там или еще где-нибудь. Какой же тогда я многогранный. А что, мне нравится. Тысячи, нет, миллионы, да что там говорить, бесконечное число меня…
– Ну, во-первых, не «многогранный», а «параллельный». Так что ты не тешь себя иллюзиями. Если и есть куча Михаилов, то это к тебе не относится. Параллельные вы все, параллельные. И живете параллельно, и умрете параллельно, то есть независимо друг от друга, не пересекаясь. Что тебе за дело до тех «сценариев».
– Это ты брось, «что тебе за дело». Это меня точно задело. Ты что, ничего не понимаешь?
– А что я тут должен понимать?
– Просто удивительно! Ну почему, почему нельзя допустить, что…
– Но миры-то параллельные, непересекающиеся…
– О-о-о.
– Что «о»?
– Охренеть, да и только с тебя можно. Усвоил Евклида и думаешь достаточно? Не пересека-а-аются, – передразнил он меня. – И идем так по жизни миллиардными толпами, и кричим: «Не пересекаются параллельные прямые! Не пересекаются!..» Тьфу! Что за каменный век в головах у людей?
– Я, вообще-то, гуманитарий…
– А школьную программу «гуманитарий» освоил или сразу вузовский диплом получил?
– Я ведь и обидеться могу…
– Вот так все. Нет, чтобы оторваться от своей персоны и обсудить вопрос отвлеченно. Скажи: не знаю, подзабыл – и делу конец.
– Ладно, извини, человеческий фактор сработал…
– Эт другое дело, – улыбнулся Михаил. – Теперь можно и потрепать языком.
– Можно, – согласился я и улыбнулся тоже.
– Я давно думаю о том, можно ли как-нибудь сдвигать стереотип представлений, мышления человека? Он же не просто стереотип, а динамический, то есть двигающийся, сдвигающийся.
– И каковы твои выводы на этот счет?
– Выводы? – плачевные.
– То есть?
– То есть движение отсутствует напрочь. Вся получаемая информация преломляется через определенный алгоритм поведения и служит не во благо, а только во вред.
– Почему?
– А потому, что «параллельные прямые не пересекаются» – и хоть кол на голове теши. Умный человек в связи с этим действует ниже уровня ребенка, да что там – скотины.
– Прие-ехали…
– Ты не обижайся, пожалуйста, – это к каждому в той или иной степени относится.
– И к тебе?
– А чем я хуже? – рассмеялся Михаил. – Отстранимся от наших личностей и пойдем дальше?
– Пойдем.
– Ах, сейчас бы по паре шашлычков с «сухеньким», м-м-м… Твои «параллельные», между прочим, навели на такие ассоциации.
Лежат они на мангале один к одному, дымок снизу их окутывает, жирок лениво так кап… кап, лучок золотистый, помидорчик, баклажанчик. Опахальцем фу-фу-фу, фу-фу-фу, винцом наполовину с уксусом побрызгиваешь. Шипение, легкое такое, что слух ласкает, аж слюнки текут в предвкушении благодати земной…
– Нагнал оскомину.
– Мы, литераторы, это умеем. На второй сигнальной системе паразитировать. А то ты не такой? Помнится у тебя…
– Ладно, ладно, – смущенно улыбнулся я. – Эксплуатирую и я образы жратвы в своих опусах.
– Не прибедняйся – это я насчет «опусов». Вот у Хайнлайна в его «Фрайди» если не завтрак, то обед с ланчем или ужин. Подсчитал – треть романа про что едят, как сервируют, как едят и как надо потреблять то или иное блюдо. И между делом так – о политике и кому шею надо свернуть, и с кем потрахаться.
– И не лень было считать-подсчитывать?
– Ну должен же я с кем-то себя сравнивать. Я ж не в вакууме нахожусь, а в информационном поле, лучше сказать, потоке.
– И куда несет нас «поток»?
– К параллельным мирам, брат, к ним.
– Лихо закрутил, в смысле, вернулся на исходную.
– Что могем, того даже медицина при всех ее стараниях не отнимет.
– Логично.
– Вот. Это и есть твой творческий подход к «писанине». Набросал схемку: он, она, оне –и вперед к счастию али трагедии.
А я, брат, как ты знаешь, сажусь за компьютер, кладу десять пальчиков своих на клавиатуру, а рядом столик накрыт, а в голове – тишина, жду… И, как известно, кое-что тоже выходит.
Встаю – все, нахер героев и героинь с персонажами вместе, весь этот вещный мир с психологизмами и тем, что к этому прилагается. И ни одной мысли до следующего сеанса. Пусть мои создания сами по себе «поварятся», параллельно, по-Евклидовски, а потом… Ты ж своих, небось, ни на минуту не отпускаешь? Все переживаешь за них, думаешь, следуешь, направляешь, увещеваешь. Как нянька. По ночам не снятся?
– Бывает.
– Смотри, так и до шизы недалече. Растворишься в образах – и привет, поминай, как звали. Был Семен, а стал – как там у тебя в последнем-то? – а, Виктория.
– Хватил, однако.
– А что, в жизни еще не то бывает. Что и представить невозможно, что в голову не укладывается.
– Вот поэтому ты «фэнтэзер», а я больше на реализм опираюсь.
– Евклидовский.
– Может тебе в критики податься?
– Боюсь, многие не поймут-с. Я, с точки зрения твоего читателя, для «долбанутых» стараюсь. Таких, судя по моим тиражам, тоже немало.
– Хорош, а то… Давай, чего я там подзабыл про Евклида?
– «Про Евклида» ты как раз ничего не забыл, а, наоборот, очень даже хорошо освоил его, намертво, так сказать. Забыл ты Лобачевского. Может, болел тогда или любовь какая приключилась, а потом все недосуг – пишется слитно, в конце «г».
В бытовухе оно, вроде, и не надо, но это как посмотреть. Она ж – эта «бытовуха» с поножовщиной – из этого Евклида и проистекает, будь он трижды неладен.
– Не томи, ближе к делу.
– К делу… – задумался Михаил. – К делу, так к делу.
Как ты знаешь, вся болтовня основывается на аксиомах, то есть на том, что принимается без доказательств. Черное – это черное, белое – это белое и так далее.
