(Не) настоящая принцесса
Екатерина Анатольевна Горбунова
Тейя – дочь талантливого кукольника. Она живет за забором, общаясь только с отцом, Донной и механическими созданиями. До поры до времени ее это не смущает, пока в доме не появляется случайный посетитель, который пришел за подтверждением или опровержением городской легенды, что Марк Озеро создал великолепную куклу, во всем напоминающую человека. Именно с этого момента в голове Тейи появляются мысли, что не все так просто, и не только в ее семье, но и с этим миром.
Екатерина Горбунова
(Не) настоящая принцесса
Пролог
Король умирал. Он лежал на скомканных простынях, бледный, взмокший, ослабевший настолько, что даже не подумаешь, что еще пару дней назад его здоровье ни у кого не вызывало сомнений.
– Гард! – позвал король едва слышно.
Позвал бы громче, но не хватало сил. Оставалось надеяться, что этот шелест услышат, ведь еще так много надо сказать.
– Гард! – повторил, в отчаянии цепляясь за нагрудный медальон – знак королевской власти, такой легкий прежде, а сейчас буквально давящий на грудную клетку.
– Да, друг!
Услышал, подошел, склонился над ложем.
Друг, выросший под одним кровом, разделявший все радости и невзгоды, самый верный, самый надежный.
– Гард, возьми, – король сорвал медальон. Это незначительное усилие заставило сердце бешено колотиться. Воздух словно перекрыли, а вместе с ним и слова, рвущиеся из сердца. Но умирающий отдышался. – Позаботься о королеве и о моем ребенке. Я знаю, ты единственный, на кого можно положиться. Я попросил вложить в медальон знак регента. Только ты достоин занять эту должность, пока моему наследнику не исполнится шестнадцать.
– Оставь, Арм! Ты проживешь еще сотню лет!
– Нет! – королю было жаль терять такое драгоценное время на пустые слова. – Все. Я знаю. Будь рядом. Будь… – слеза скатилась по впалой щеке, проложив серебристую дорожку. – Брат!
Он в душевном порыве вскинул руки и обнял склонившегося. Сердце последний раз толкнулось в груди и замерло.
Гард в первый момент даже не понял, что держит уже осиротевшее тело. Но отчаянно вскинутые руки короля сорвались и бессильно упали.
Медальон, соскользнувший на пол, моргнул синим пару раз, словно напоминая о последней воле усопшего. Гард присел на постель. В ушах билось крыльями последнее слово: «Брат!» Его бы услышать на пару десятков лет раньше. Когда еще старый король, отец ныне почившего, был жив. Когда все дворцовые сплетни питались необыкновенным сходством двух мальчиков. Когда Гарду так хотелось доказать, что он тоже достоин. Что по праву рождения он первый! Не второй!
Не сейчас.
Большие королевские колокола начали перезвон. Гард прислушался. Одиннадцать с четвертью. Время есть: подумать, обмыслить происходящее.
И решиться. Не в первый раз и не в последний. Хотя…
Медальон притягивал взгляд. Гард привстал и дотянулся до него. Взял в руку – холодный, как остывшее тело. Соединив порванные звенья, надел на шею. Вес почти не ощущался, но Гард знал, что не пройдет и нескольких часов, как ему захочется зашвырнуть медальон куда подальше. Как и все, что прежде перепадало с королевского плеча.
Шестнадцать лет быть привязанным к границам королевства, служить ему, а потом передать наследнику, а вернее, наследнице, потому что прошлой ночью королева Ванесса родила дочь, но Арм этого не запомнил. Шестнадцать лет зваться регентом, а потом передать медальон девчонке только потому, что ее кровь чистая. Шестнадцать лет, чтобы доказать, что умирающий король выбрал самого достойного. Потому что с кровью Гарта тоже все в порядке. С признанием – нет. Но у него есть время, чтобы подумать и решить. А на остальное он решился!
И даже заказал удивительную куклу для новорожденной принцессы, по виду – настоящего младенца, не отличишь от живой девочки. Ее должны доставить, как изготовят. Вернее – их. Потому что Гард не определился с кукольником и заказал у всех, о ком смог разузнать. Выберет лучшую.
Гард поднялся. Обернулся на тело короля. Посмотрел долгим взглядом, запоминая момент. А потом громко крикнул, словно разрывая пространство и прежнюю жизнь:
– Король умер!
1
Ночь спустилась на уставший город. Вся прибрежная окраина погрузилась в вязко-чернильный мрак. Звезды прикрывались полотнищами туч. Фонарщик же, намедни отмечавший рождение четвертого внука, приболел, и сегодня зажигать фонари оказалось некому. Вытянув вперед руку, можно было потерять из виду свои пальцы, а обогнав своего спутника на пару шагов, заблудиться навсегда. Впрочем, кому бы пришло в голову в этот непроглядный час выйти на улицу?
Все жители города сидели по домам, пряча свои радости и горести за тяжелыми шторами, чтобы ни капля света не пролилась на каменные мостовые. Каждому свое. Чужая жизнь – сокровенна и не допускает вмешательства. Так уж повелось. Ночь беспросветна и завистлива, надо стеречься злых духов, которые могут бродить по улицам, или людей, охочих до чужого.
Единственный луч света пробивался из окна дома, скрытого в глубине заросшего старого сада. Кукольник – Марк Озеро – знал, что ему некого опасаться. Его дракоматоны исправно патрулировали территорию, а еще собирали по городу сломанные игрушки, чтобы принести своему необщительному и нелюдимому хозяину.
Марк сидел и кропотливо вырезал из кости очередную куклу: милая головка, обрамлённая белокурыми локонами, уже улыбалась с верстака. Пара изящных кистей лежали рядом. Двигательный механизм терпеливо ждал пока появится тело, в которое его вложат. Шестеренка к шестеренке. Ни капли лишнего. Ни толики магии.
Впрочем, любая работа кукольника являлась таковой. Особенной. Единственной в своем роде. Сотворить подобное никому бы не удалось. Марк своих секретов не выдавал. Учеников не брал. Помощниками брезговал. Люди слишком ненадежны, завистливы, мелочны. Среди них полно предателей. Совсем другое дело: куклы и дракоматоны – крылатые, клювастые, размером с крупного коршуна, с крепкими лапами, способные переносить вес, намного превышающий собственный.
Закончив обтачивать мизинчик левой ноги, Марк отвлекся на тонкий, еле слышный писк за окном. Кошка что ли? Приспичило же мохнатую тварь приютиться прямо возле дома! Мяуканье досаждало и вызывало в душе смутную тревогу.
Пытаясь отвлечься, Марк принялся насвистывать. Но перебирая лоскуты ткани, предназначенные для роскошного платья куклы, не раз ловил себя на мысли, что надо бы выглянуть во двор, чтобы убедиться, что кошка не нагадила прямо на крыльце. Мерзость.
Писк за окном стал еще громче, еще выше, почти дошел до той точки, где заканчивается терпение.
– Да что же это такое! – Марк с досадой отложил изделие, не хватало еще сломать хрупкий механизм, с такими предосторожностями помещённый внутрь полостей.
Мужчина, привстав, нарочно громко хлопнул ставнями, надеясь, что кошка убежит. Но в открытое окно ворвалась новая волна бередящих нервы звуков. И еще поток холодного влажного воздуха.
– Брысь, тварь окаянная! – вновь выругался Марк.
Воцарившаяся тишина только на краткое мгновение порадовала душу, а потом была разорвана воплем более настойчивым, чем до сих пор. Терпеть больше не было сил. Мужчина прямо в домашней одежде и мягких войлочных тапках выскочил на порог своего дома. Вгляделся в темноту, слегка отступившую вглубь сада от хлынувшего потока света. И вся ярость вмиг сменилась сначала недоумением, потом растерянностью и жалостью.
На нижней ступеньке, среди разного хлама, принесенного дракоматонами, лежал завернутый в добротное одеяло младенец. Голодный, и от того с громким чмоканьем наяривающий свой кулачок. Наверняка, продрогший, потому что градусы ощутимо ушли в минус, и клочки пара вырывались изо рта мастера.
– Да, чтоб меня… – тихо пробормотал Марк и спустился с крыльца.
Присев на корточки, навис над подкидышем. Младенец синевой своих глаз неуловимо напоминал куклу, ждущую на верстаке. И даже завиток на лбу казался приклеенным. Выпустив кулачок, ребенок закряхтел и издал требовательный вопль.
Марк на краткий миг вознес очи к слепым небесам, а потом подхватил подкидыша. Тот весил не тяжелее куклы такого же размера. Одеяло, в которое его завернули, оказалось насквозь мокрым и кисло пахнущим. Младенец беспокойно заерзал в неуверенных руках кукольника.
– И что мне с тобой делать?
Пожалуй, эта проблема больше, чем орущая под окном кошка. Даже дюжина кошек. И так просто с ней не справишься. Тут не помогут метла, кочерга и дробовик. А вот бутылочка с теплым молоком, крыша над головой и чистая одежда совсем не помешают.
Оглянувшись по сторонам, словно надеясь увидеть хоть чей-то след в непроглядной ночи, Марк вздохнул и зашел в дом, захлопывая за собой дверь.
Тьма тут же снова улеглась на крыльце, как сторожевая собака. Теперь ей не мешал ни младенческий писк, ни пролившийся, словно сливки из разбитого кувшина, свет, ни ворчание кукольника.
2
Младенец затих и перестал пищать, как только Марк внес его в дом. Возможно, так подействовали свет и тепло. Но плач был далеко не единственной проблемой, требующей срочного решения. И кукольник, признаться, растерялся.
Единственный и поздний сын своих родителей, он не имел ни братьев, ни сестер. С раннего детства Марк питал недоверие к миру. А нелюдимый характер, впрочем, никак не повлиявший на раскрытие его таланта, не позволил в должной мере узнать, что же такое дети. До сих пор они представлялись Марку существами непонятными, неразумными и приносящими больше вреда, нежели пользы. Как заколдованные, требовали прорву еды, одежды и развлечений. Игрушки же, попавшие к ним в руки, неизменно приходили в негодность после нескольких игр.
Но как бы Марк до этого дня не старался избегать детей, один из них умудрился проникнуть в его дом под покровом ночи. И кукольнику вдруг почудилось, что по его дому разливается аромат свежеиспеченного хлеба. С чего бы это? У него и печи-то нет подходящей, да и кто будет печь, если сам мастер умеет вымешивать только мягкий фарфор для своих куколок? Но пахло замечательно, располагающе, пронизывающе добром и уютом.
– И что мне с тобой делать? – повторил мастер.
Младенец, до этого таращившийся во все глаза, смешно сморщился и чихнул. Через несколько секунд еще и еще. И заерзал, выказывая дискомфорт от нахождения в мокром одеяле.
Половчее перехватив подкидыша, Марк побрел вдоль полок своей мастерской.
Во что нарядить младенца проблем не было, какая-никакая одежка имелась. Мужчина, бывало, разживался более-менее неношеными вещичками у старьевщика, или сам шил впрок. А уж эта кроха никак не больше куклы. В крайнем случае, можно приспособить мягкие отрезы ткани.
Накормить вот чем? Куклы есть не просят. Впрочем, утром молочник принес молоко, и большая его часть еще осталась в леднике. Если подогреть, наверное, сойдет для прокорма младенца до утра. Главное, чтобы он заснул и дал Марку поработать.
А утром прибежит Донна, хозяйничающая в доме кукольника несколько раз в неделю, и посоветует чего-нибудь. Чем горбатая ворчунья может помочь в этом деле, Марк плохо представлял, однако надеялся, что с детьми женщины более сведущи.
Младенец терпеливо кряхтел и попискивал, пока кукольник разогревал молоко. Даже влажное одеяло, казалось, подкидыша уже мало беспокоило. А вот голод – не длань Жизнеродящей, ласково не приголубит.
Пригубив питье, Марк решил, что температура как раз подходящая. Усевшись поудобнее, кукольник приготовился потчевать нежданного гостя. Правда, пить самостоятельно из кружки подкидыш пока не мог, поэтому пришлось поить его из ложки. На это ушло немало времени, зато потом воцарилась благословенная тишина, нарушаемая только редкими причмокиваниями и легким дыханием.
Решив, что раз уж ребенок заснул в мокром одеяле, и переодевать его – только беспокоить, Марк занялся куклой. Она выходила отменной красоткой. А ее сапфировые глаза теперь поблескивали более благосклонно. Чего бы понимала эта гордая барышня!
Под утро, когда глаза кукольника уже склеивались от усталости, а искусная игрушка лежала в нарядной коробке, младенец вновь подал признаки жизни. Да, еще какие! От его воплей, наверное, проснулись все усопшие за кладбищенской стеной за рекой. Он беспокойно ерзал и вытягивал крохотную ручку вверх, словно выкрикивая непонятные лозунги.
– Боги! – Марк устало вздохнул, развернул насквозь мокрое одеяло и… – Девочка!?
Он почему-то меньше всего был готов именно к такому повороту. Для него подкидыш до этого момента не имел никаких отличительных половых признаков. Являлся досадной проблемой, от которой мужчина планировал избавиться с помощью Донны: попросил бы отнести дитя в церковь или приют, или больницу. Зачем ему чужой ребенок?
Но почему-то тот факт, что младенец оказался девочкой, поразил Марка. Возможно, так сказалась усталость. Или то, что на верстаке находилась великолепная кукла, которую никогда не приголубят эти крошечные ручки. Да, и что-то попроще – тоже не приголубят: какие куклы у сирот? Или была еще какая-то причина, которую кукольник и сам не осознавал до конца. Почему-то его дом, с появлением этой малышки, изменился. Не стены, не мебель, а что-то неявное, неуловимое, включая этот витающий домашний запах маминой выпечки.
Марк переодел девочку, использовав парочку отрезов мягкой ткани и тонкую белую сорочку с кружевными оборками. Оказавшись в сухой одежде, малышка моментально успокоилась и внимательно и серьезно принялась изучать Марка, который, в свою очередь, принялся изучать ее. Синие глаза, пушистые ресницы, пухлые нежные щеки и изящный ротик. Кожа казалась нежнее атласа. Такую структуру не передать даже вымешав самый тонкий фарфор. А как она светилась. Какой восхитительный запах ее окружал, что хотелось прижаться носом и вдыхать-вдыхать. Пожалуй, Марк впервые испытывал подобное.
– Ты красотка, – наконец, сделал вывод мужчина.
Красотка комплимента не оценила, и разразилась отчаянным ревом. Тут же в воздухе появился легкий запах перезревшего теста или подгоревшего жира, или убежавшего молока – всего того, что требовало немедленного действия. Странно. И тревожаще. Сообразив, что должно быть малышка опять голодна, Марк еще раз покормил девочку.
Наевшись, малышка не преминула намочить свои новые пеленки. Пришлось снова ее переодевать. И мастер сам не заметил, что у него этот процесс получается все ловчее. Девочка гулила, пускала пузыри и радостно вскидывала к нему руки, а уж ногами барабанила в воздухе так, что любой спринтер бы позавидовал скорости и отточенности движений.
Теперь в доме пахло луговым разнотравьем, полевыми цветами, утренней росой и непередаваемой свежестью. Почему-то Марк уже не удивлялся.
3
Гонг, извещающий, что у ворот визитер, раздался в тот момент, когда кукольник переодевал малышку в четвертый раз.
– Полежи тихо, – ласково попросил Марк, вручая своей ночной гостье погремушку, – я разберусь с делами быстро.
Мастер нажал на кнопку, дистанционно открывающую замок, и встал, в ожидании посетителя. Но порог переступило целых трое: знатный господин в плаще и низко надвинутой на лицо шляпе, лысый верзила с квадратной челюстью и вертлявый подобострастный слуга.
– Доброе утро, господин Озеро!
– Утро доброе! С кем имею честь говорить?
– Мое имя вам знать необязательно. А вот я ищу мастера, который оставляет на своих куклах вот такой знак, – пришелец холодно усмехнулся одними уголками рта и достал листок бумаги, на котором кукольник увидел схематически изображенное собственное клеймо.
В мастерской сразу стало тесно. Хотелось поскорее избавиться от посетителей, которые с любопытством оглядывали стеллажи, буквально обшаривая жадными взглядами пространство, оценивая и прицениваясь. И Марк явственно ощутил, как в доме вновь появился тревожащий душу запах: выскочившего на сухую циновку уголька.
– И чего же вам надобно? – не самым благожелательным тоном поинтересовался кукольник.
