– Да чё ты городишь? – вспыхнула Антонина, снова напрочь забывшая о вежливости. – Я, как другие-то, не грешила: не обокрала никого, не убила! Как другие дамочки, прости Господи, по абортам не бегала. Не блудила… Ты чё там понаписал себе такого?! Я на себя чужие грехи весить не собираюсь… А ну, открывай книжку, показывай!
– А я и покажу, когда надо будет. Потерпите немножко, – спокойным ровным голосом старался усмирить Тонину прыть Министр.
* * *
– Я обратно хочу! К дочери, к Лариске! – вспыхнула Антонина.
– Так. Начинаем ходить по кругу. Про Лариску я уже сегодня слышал… Антонина Петровна, давайте-ка отдохните пока. Освойтесь. Вам передышка нужна.
– Ой, не знаю. Не до отдыха мне теперь.
– Ничего. Поспите, с мыслями соберётесь. Как говорится, утро вечера мудреней… Ровно сутки вы побудете здесь, в Рай-центре.
Заслышав такую новость, Тоня опять потеряла с огромным трудом мало-мальски настроенное своё душевное состояние. Слёзы уж накатили ей на глаза, ожидая лишь звукового Тониного сигнала в виде ревущего вопля.
* * *
Но всё-таки Министр сигнал опередил.
– Рай-центр – это отель, – пояснил он, – ну, разве что получше других. Про такие говорят: «не для простых смертных»… Но это так, фигура речи.
На самом деле, здесь находятся самые что ни на есть простые смертные люди. Вы пока поживёте здесь. Вообще, считайте, что это вам бонус. Вы же всегда, как я знаю, в санаторий мечтали съездить. Ну вот. Как говорится, получите, распишитесь. Номер отдельный у вас будет. Пользуйтесь всем, чем только пожелаете: ресторанами, спа-салонами, всеми банями-саунами, вечером концерт – волшебство! Обязательно сходите, послушайте.
– Схожу. Куда денусь? – сдалась-таки Тоня.
– И вот ещё что, – Министр выдержал паузу. Тоня уже поняла, что он так делал всегда, когда хотел сказать что-то важное, – простите, Антонина Петровна, я обязан вам доложить, что с этой секунды ваши мысли становятся прозрачными для меня. Другими словами, я буду видеть и понимать всё, о чём вы думаете. Вам это ясно?
– Ясно, – пожала плечами Тоня. – Только чего такого интересного вы там увидеть хотите? У меня в голове пусто… Только Лариска там.
– Я на Лариску посмотрю.
– Смотрите… если хотите.
* * *
– Но это ещё не все, – Министр въедливыми синенькими глазками впился в глаза Антонины, – ты, Антонина Петровна, тоже сможешь мысли читать.
– Чьи? Твои?
– Нет. Мои читать запрещено. Они секретны, – небрежно вытянув откуда-то из-под стола кожаный «дипломат», Министр уложил в него Тонину «историю» и, щёлкнув замками, добавил: – Но вы сможете прочитать мысли любого другого человека. Абсолютно любого… Так положено. Для чистоты эксперимента… Так что не стесняйтесь, читайте. Такое предложение – уникально. Пользуйтесь!
* * *
Утром Тоня проснулась в «Раю».
Открыла глаза, вспомнила всё то, что случилось с ней накануне. В болящей груди, как в гнезде со змеёнышами, копошилась тревога.
Пугала неизвестность.
* * *
Тоня осмотрелась.
Комнатка, ключи от которой она вчера получила от Министра, оказалась крохотной, но очень уютной.
Оттенки любимого Тониного зелёного цвета присутствовали в различных интерпретациях, делая новое жилище приветливым и дружелюбным.
Кровать, удобное кресло, одёжный шкаф да комодик с торшером – вот, впрочем, и вся обстановка.
* * *
Антонина спустила ноги с кровати.
Ей захотелось увидеть солнце.
Тоня встала, одёрнула с витражного окна тяжёлую портерную ткань, дав утреннему потоку света воздуха и свежести мощной лавиной хлынуть в помещение.
Затем, распахнув стеклянную дверь, Тоня выплыла на лужайку.
Все её чувства в мгновение ока вдруг поменяли тональность. Измором берущая боль перестыла вдруг ныть, пугать и плакаться.
Грудь задышала спокойно.
«Сердечные» змеи издохли и сгинули в никуда.
* * *
Небо в это утро было голубым-голубым.
Между пальм, важно поджимая ноги, гуляли цапли.
Немолодой темнокожий садовник заприметил новую гостью отеля, вселившуюся недавно, и, приложив руку к сердцу, уважительно склонил в полупоклоне кудлатую голову.
И тут Тоня вспомнила: она умеет читать мысли!
Ей захотелось выведать тайны садовника, хоть это был случайно попавшийся ей человек.
* * *
Тоне даже не пришлось напрягаться.
Процесс подключения её сознания к сознанию садовника произошёл как будто автоматически.
Как только Тоня о нём подумала, тотчас её мозговые антенки зашевелились тревожно, видимо, искали что-то нужное.
Тоня даже услышала звук, похожий на дребезжащее шипение её старого настольного транзистора, когда красная полоска-отметина на его прозрачном экране плутала между городами маяками вещания.
* * *
И вот плутающий звук растворился во Вселенной.
Стало тихо.
В Тониной голове началось кино.
С садовником в главной роли.
* * *
Темнокожему стареющему работяге-садовнику страстно нравились «прозрачные» крохотные белые женщины.
Весом с ребёнка.
А все потому, что когда-то давно, лет двадцать назад, служа при этом же отеле, он случайно поднял с земли цветную открытку.
Картинка служила закладкой в книге у одной очень важной русской чиновницы.
Но важной чиновница была лишь в своём кабинете. А здесь, в отеле, раздетая до купальника, она была близорукой, некрасиво очкастой, тучной туристкой лет пятидесяти.
Туристка читала книгу, лёжа на шезлонге, в огороженном кустарниковой зарослью лужайке, рядом с отельным номером, и попивала креплёные напитки.
* * *
Садовник стриг кусты совсем рядом.
Чиновница за ним наблюдала.
Посмотрев несколько минут в раскрытый книжный томик, туристка, видимо, притомилась. Небрежно швырнула распахнутую книгу на столик подле шезлонга.
Открытка, служившая закладкой, выскользнула на лужайку.
Садовник заметил оброненную вещь, подошёл к чиновнице, поднял открытку и с вежливым поклоном протянул её женщине.
А та, под воздействием испитых креплёных коктейлей возжелавшая мужского жилистого тела, решила не отпускать так просто весьма кстати подоспевшего садовника. Начала некрасиво жеманничать.
* * *
Женщина «подшофе» ничего не придумала лучше, как поучить садовника русскому языку. Громко хохоча, она ткнула в открытку пальцем.
– Сне-гу-роч-ка, – неприлично громко выкрикивала каждый слог дама, указывая на юную хрупкую девочку в голубеньком платьице и в голубой же шапочке, держащую на ладони толстую краснобрюхую птицу.
* * *
Садовник не сразу понял, что хочет от него немолодая пьяная женщина.
Но потом до него дошло – это шутка.
А значит, нужно расслабиться и подчиниться. С него не убудет.
– А ну, повторяй: Сне-гур-ка! – не унималась та, требуя от садовника почти невозможного. Но он подчинился. Принял правила игры. Заострил слух и сподобился.
– Сни-кул-ка, – произнёс он и рассмеялся.
* * *
– Ну, молодец… А вот тебе приз! – и, приподнявшись с шезлонга, дама закинула за спину обе руки, щёлкнула застёжкой лифчика, освободив на свободу годами потрёпанные неаппетитные груди.
От неожиданности садовник зажмурился и пустился в бегство. Как был, с открыткой в руках, оставив полуголую туристку в сексуально неудовлетворённом позорном одиночестве.
* * *
Позже, наедине с самим собой, садовник часто рассматривал копеечное творение.
Девочка с открытки будила воображение.
Рождала размытые и явные желания.
С тех пор при виде кукольных женщин немолодой садовник не смел дышать. В груди, как в аду, кипело.
Невозможность получить желаемое делала садовника несчастным.
«Сейчас пройдёт», – думал садовник при виде живой какой-нибудь Снегурочки. И правда. Волна катила обратно. Постепенно принимала обличие океанского штиля.
Дышать становилась легче.
* * *
Садовник иной раз осмеливался даже шептать еле слышно: «Сни-кул-ка».
О, как он желал! Он взял бы «пушинку» в могучие руки и пошагал бы с нею по кромке моря. Далеко-далеко, на край света.
Но жизнь из садовника утекала по капле.
День за днём, день за днём.
И он уже знал: ничего не случится. «Прозрачные» белые женщины не для него. И оттого приходило осознание, что Бог непреклонен: не даст жизнь ту, что получше.
И садовник не ждал, не роптал.
Он стриг и стриг отельные розы.
* * *
«Вот старый козел! Да у тебя ж песок из жопы сыплется! А туда же, всё норовит свой „прибор“ куда получше пристроить», – гнев от просмотра «фильма» замутил Тонино сознание.
Она возненавидела садовника.
«Ишь… какой прыткий! – в жарком возмущении думала она. – Взрослая тётка ему не приглянулась. Сиськи потрёпанные ему, видите ли, не нравятся… Девочку молоденькую тоненькую ему подавай, а он, старая большая обезьяна, видите ли, будет над дитём кочевряжиться… Снегурочку возжелал. У-у-у, извращуга старый!»
