И со скуки я решил поймать этого вора. Да что там ловить, упражнение для начинающих. Пошел я в свою кладовку… Тут надо сказать, почему именно три квадрата кладовки стали решающим фактором приобретения этой квартирёшки. Говорил уже, что оборудовал там кабинет. Кабинет – мечта хакера: мощный сервер, пара мониторов, роутер, ну еще кое-какие прибамбасы, кто понимает, сам догадается, остальным ни к чему. Запустил бота, пусть лопатит мне сайты бесплатных объявлений, ищет свежие объявы, кто выставил на продажу детские гаджеты. И, пожалте вам, через три дня после ограбления появляется свеженькое объявленьице, а в нем тот самый гироскутер плюс остальные игрушки. Ну я позвонил, говорю, хочу единорога приобрести. Договорился, подъехал, куда паренек мне сказал, в Сантану, купил этого зверя голубой масти с розовым рогом и розовой же веревочкой-поводком. Классная вещь, водишь его на веревочке, а он головой крутит, звуки всякие единорожьи издает, сам бы играл, да не за тем покупал. Дошел я до почты, там же в Сантане, отправил этого славного зверя посылкой в наше отделение полиции, и записочку добавил, что человек, зарегистрированный на таком-то сайте бесплатных объявлений под таким-то ником, и есть вор, которого они ищут. И подпись: «Сестра Ирма». Это хохма португальская, «Ирма» по-португальски это и имя, и просто «сестра», получается: «Сестра Сестра», тавтология, прикол. Что мог, сделал, дальше сами.
А на следующий вечер зашли в бар Алипиу и Ана из полиции. Отделение как раз за ближайшим углом, так что после смены ребята часто к нам заходят пропустить по стаканчику. Ну и говорят: такое дело, завелся у нас доброхот, прислал анонимку, а в ней наводка на парня, который давеча дом один ограбил. Ну они проверить-то обязаны. Проверили, а у того дома весь скарб ворованный да еще кой-чего, что по прошлым делам проходит. Во как! Разговоров потом неделю было – эта сестра Ирма, она прямо как новый Робин Гуд засветилась, засияла на небосклоне звездой.
***
Агнесс отошла от окна, покружила по комнате, встала у двери в кладовку, ну то есть, в мой кабинет. Провела рукой по ней:
– Ручки нет, а дверь заперта. Что там у тебя? Прячешь что-то?
Хорошо, что на острове не принято ходить друг к другу в гости, все общение внизу на площади, а то бы уже кто-нибудь задал мне этот вопрос. Но от своей старой напарницы я решил не скрываться. Смысл? Она прекрасно знает, кто я, да и встретились мы, пожалуй, последний раз, много ли нам еще осталось. Я вытащил из кармана магнитную карту, приложил к гладкой дверной поверхности. Щелкнул замок, дверь приоткрылась.
– Входи.
Сервер чуть слышно гудел, на одном экране крутилась забавная фигурка Тукса, по другому бежал снизу вверх непрерывный поток символов.
– А, твое любимое железо. То, на что ты меня променял двадцать лет назад. «Все деньги в интернете, все деньги в интернете…» Разве ты не завязал?
– Да уж пару лет, как завязал. Решил: хватит. Весь каравай целиком в рот не засунешь. Это так, иногда посмотреть что-нибудь. Привычка.
Мы, действительно, расстались из-за «железа», как она это назвала. Когда наступила эра Великого Безнала, когда денежные потоки все больше и больше стали утекать в интернет, я понял: пора переквалифицироваться. Какой смысл придумывать гениальные аферы, если реальные наличные деньги стрясти с кого бы то ни было становится все сложнее и сложнее. А тут, сидя за ящиком где угодно, можно снимать пенки, откуда хочешь: корпорации, фонды, личные счета, все в твоем распоряжении. Но Агнесс отказалась, дескать поздно менять профиль. И мы разошлись, я ушел в вирт, она осталась в реале.
Она, наконец, угнездилась в кресле, взяла с тарелки тапас, недоверчиво оглядела:
– Что это?
– Тунец с апельсином. Это вкусно, попробуй.
Откусила:
– Да, неплохо. Мой муж терпеть не мог рыбу, я не ела ее девять лет, и до сих пор не ем по привычке.
– Ты была замужем?
– Представь себе. Я, когда, как и ты, поняла, что пора прекращать бизнес, сама уже не в той форме, и на тихую гавань средств вроде хватает, вышла одновременно на пенсию и замуж. Мы прожили девять лет, а три года назад он умер. Язва. Операция прошла успешно, но после наркоза он не проснулся. Просто не проснулся и все…
Я взял бутылку и подлил ей в стакан виски:
– Расскажи мне.
– Я познакомилась с ним, бродя среди гостей на одной очень дорогой благотворительной тусовке, устроенной лично мною в мою же собственную пользу, ну ты помнишь этот номер. Мы оба попытались взять один и тот же бокал шампанского с подноса официанта, при этом едва не завалив и поднос, и самого официанта. Он всегда был очень неловок, мой Якоб. Я влюбилась в него с первого взгляда, вернее с первого слова. Между двумя бокалами шампанского он объяснил мне, что такое форекс, причем так, что я поняла. Якоб Рейнгольд, немецкий еврей из Штутгарта, финансовый эксперт. Гений. Говорить он мог только об инвестициях, акциях, биржевых индексах, одним словом, о деньгах. А я как раз думала, что мне делать с собственными деньгами, чтобы они просто не закончились раньше, чем закончусь я, ты ведь знаешь, финансы требуют внимания. В общем, я расстаралась, и через три месяца он сделал мне предложение.
– И ты допустила его к своим деньгам.
– Нет, Руди, только к телу. Но я внимательно слушала его, а через какое-то время даже смогла задавать правильные вопросы к его ответам. Вот, например, когда все стали смотреть хоум видео, а киноиндустрии пророчили скорую смерть, он советовал своим клиентам вкладывать деньги в развлекательные центры с кинотеатрами на 6-10 залов. Не знаю, как там эти самые клиенты, а я так и поступила, и теперь сеть кинотеатров по всей Германии приносит мне неплохой гешефт. Ну и еще несколько проектов Якоба я воплотила в жизнь, у меня очень миленький инвестиционный портфельчик.
– А я думал, ты все нажитое непосильным трудом вложила в свою яхту.
Агнесс рассмеялась. Надо же, смех ее оставался все таким же низким, воркующим, очень сексуальным, будто там в глубине старой жирной туши как Иона в чреве кита, пряталась молодая красивая женщина, та, с которой я познакомился более сорока лет назад.
– Ну что ты, Руди, яхта эта не моя, она принадлежит Фонду поощрения океанологических программ «Голубая бездна». Красиво звучит, правда?
– Тебе всегда удавалось придумывать броские названия. Только «Голубая бездна» – это, вроде, какой-то американский фильм.
– Ну и что, кто обратит внимание-то. Народу нравится. Между прочим, фонд настоящий, и он действительно финансирует что-то там по океанологии ну и меня заодно, мои путешествия.
– Да? А где она сейчас, твоя красотка?
– А, здесь, неподалеку, в Кинта-ду-Лорде, в вашу марину она просто не влезла.
В Кинта-ду-Лорде, новом, абсолютно искусственном городке была просторная марина для яхт и дорогой отель. Собственно, весь городок вместе с церковью, маяком, ресторанчиком у пирса, пляжиком с кошкин лоб, небольшими домиками, пальмами и бугенвиллией и был одним большим отелем для тех, кто пришел сюда морем.
Бутылка Лафройга подходила к концу, в отличии от наших разговоров. Тема «А помнишь?» может быть бесконечной. Я подумывал, не спуститься ли за второй, пока Луиш не закрыл свой шалман, но Агнесс, будто угадав мои мысли, вдруг засобиралась.
– Вызови мне такси, поеду. В нашем возрасте надо вовремя ложиться спать. Скажи мне, как у вас тут развлекаются пенсионерки?
– Немецкие пенсионерки очень любят ходить по левадам.
– По левадам? Что это?
– Это такие горные, вполне оборудованные под пенсионерок, тропинки вдоль бетонированных канавок с водой. Красивые виды, селфи на фоне камней и водопадов. Рюкзачок и скандинавские палки. Бутерброды и термос с чаем. Хочешь пройтись?
– Ты знаешь, хочу. И ты составишь мне компанию. Завтра. Я заеду за тобой, ну скажем, в двенадцать. Успеешь выспаться. Выбери не самый сложный маршрут. Должен же ты уважить свою английскую тетушку, как ты им сказал(?), по линии двоюродного деда что ли.
Охотник за фотокамерами
Мы пошли в Калдейрау Верде, Зеленый котел. Не самая сложная левада, но и не короткая, шесть с половиной километров туда, да столько же обратно, зато найдется и пара пещер, через которые надо идти в темноте, и виды на ущелье глубиной больше полукилометра и на закуску на финише – водопад. Я, правда, не думал, что Агнесс способна дойти до конца. Она явилась в необъятном белом спортивном костюме, дорогих трекинговых ботинках и панаме, на груди покоилась розовая фотокамера Сони, все-таки Агнесс и розовый цвет неразделимы. И никакого рюкзака, она на прогулку по Английской набережной в Ницце собралась, что ли? Ладно. Я взял сандвичи, несколько мандаринов, две бутылки воды и пару фонариков-наголовников, телефон, само собой.
Педру подвез нас на своем такси до левады, и мы пошли. Народу было маловато, день пасмурный, периодически начинал накрапывать дождичек. В левадах вода чистая, прозрачная, холодная, она поднимается вверх по горе путем сложной системы заслонок. В воде живет мелкая горная форель, рыбки неподвижно стоят, быстро крутя прозрачными плавниками или лихо плывут против течения. Как там у Кэрролла? Чтобы оставаться на месте, надо быстро бежать, а, чтобы попасть в другое место, надо бежать в два раза быстрее. Как-то так. Поначалу мы двигались довольно споро, но потом моя спутница стала потихоньку уставать, останавливаться и фотографировать все подряд. Мы сделали привал, слопали по сандвичу, прошли первую пещеру, и тут, наконец, Агнесс спеклась.
– Пожалуй, с меня хватит красот. Нельзя вызвать такси прямо сюда? Нет? Ладно, я посижу чуток, а ты можешь еще прогуляться, Руди.
Мне бы не помешало прогуляться чуток по малой надобности, поэтому я оставил свою «тетушку» с камерой, водой и мандаринами, а сам прошел метров на триста вперед и скрылся от нее за каменным выступом. Но блаженство мое было прервано громкими воплями, Агнесс заорала, осыпая кого-то грязными немецкими ругательствами. Таких можно насобирать только в самом низкопробном портовом притоне. Она всегда умела заковыристо материться на разных языках. Откуда она этих смачных словечек набралась? Будто ошивалась на самом дне, ниже можно только копать. А может, и ошивалась. Я ведь ничего не знаю о ее жизни до того присно памятного дня, когда сунул руку в ее карман. Уже через несколько мгновений я был рядом с ней, сидящей спокойно на камне, но при этом ругающейся на чем свет стоит.
– Что?
– Что, что! Какой-то гад, сволочь поганая, украл мою камеру.
– Тьфу, пропасть. Я думал, тебя тут убивают. Кто украл-то? Как он выглядел?
Агнесс не спеша вытащила из моего рюкзака пару мандаринов, начала чистить один:
– Ну как выглядел… Высокий, лет двадцать, может двадцать три, короткая стрижка, виски и затылок выбриты, без бороды, в одном ухе такая, знаешь, серьга-не серьга вставлена, круглое такое колесико, многие сейчас так ходят, мочки себе растягивают, как масаи какие-то. Футболка черная, джинсы, дыры на коленях, синие кроссовки Найк. Что еще? А! На правом предплечье татуировка цветная, дракон и китайский иероглиф «ди уй», значит «первый».
– Ничё се! Агнесс, ты не меняешься, за несколько секунд все рассмотреть. А иероглифы-то ты откуда знаешь.
– Да ерунда, увлекалась фэнь шуем. Модно было.
– Скажи-ка, не было у него на правой щеке родинки, круглой такой, размером с двухцентовую монетку?
Она ответила, не задумываясь:
– Нет, не было, лицо чистое, нос прямой, вообще, красавчик на самом деле, хоть и свинья. Спер у старухи фотоаппарат, не побрезговал, и сразу бежать, ни тебе «здрасьте», ни мне «до свиданья». Будто я за ним погонюсь. Вприскочку поскачу.
Оказывается, она поставила свой фотик на камешек, собиралась сделать красивое селфи «Я и горы, а вдали деревенька в ущелье». Вот тут этот красавчик и выскочил откуда ни возьмись, цап камеру и прыг-прыг-прыг по камням куда-то в обратном направлении…
– Ладно, не переживай, купишь новую. Хочешь я тебя на смартфон сфоткаю?
– Что ты несешь… На смартфон… Дилетанщина. У меня была Сони Альфа. Сони Альфа, понимаешь, качество, как у зеркалки. На смартфон… Ладно, давай, фотографируй. Только улыбаться я не буду, не с чего.
Я сделал парочку кадров. Агнесс они вроде бы удовлетворили: ущелье, белые домики далеко на дне, и там внизу – солнце неизвестно откуда, а вершины гор темные, заросшие эвкалиптовым лесом, и на плечах гор лежат серые мрачные облака. Даже настроение какое-то получилось.
Мы двинулись назад, я позвонил Педру, чтоб забрал нас на выходе с левады часа через полтора. Вышли мы раньше, чем он подъехал, пришлось посидеть на скамейке минут двадцать, кафе по дождливой погоде было закрыто, так что кроме как на подмокшей лавочке у запертой двери ждать было негде.
– Руди, – Агнесс доедала последний мандарин, аккуратно складывая корочки мне в ладонь, – а ты почему спросил про родинку у этого засранца? Расскажи-ка.
– Думал, может мой клиент…
– И?
– Знаешь, я вчера соврал тебе. Когда сказал, что здесь не скучно. Мне было смертельно скучно. Зубодробительно скучно. Иначе я б в это не полез. Но я поклялся себе, что делом больше заниматься не буду, ни за что. Ну и со скуки попытался ловить этих, как ты справедливо заметила, засранцев.
– Что? – Агнесс рассмеялась, и я опять поразился, как молодо звучал ее смех. Если закрыть глаза…
– Ты переквалифицировался в супермены, стал защитником вдов и сирот, рыцарем на белом коне? Руди, что с нами делает старость…
При чем тут старость. Это все скука, тоска, отсутствие азарта. Вот, что это. А не старость никакая.
Газеты были полны заметок: «На такой-то леваде у туристки из Дании (Германии, Австрии…) семидесяти (шестидесяти пяти, семидесяти трех…) лет неизвестный вырвал из рук фотокамеру Сони (Никон, Кэнон…)». Я прикинул: если в полицию обращались две из трех жертв, то получается, что за месяц кто-то навыхватывал более сорока камер, а если посчитать за год, получается не хилое количество. Куда их девать? У нас и комиссионок-то практически нет, пара-тройка в столице, туда не сдашь, да и кому они там нужны, туристы не будут старье покупать, а местным понадобиться может раз в год по завету. И полиция никого не поймала. Значит, эту канитель тащат на континент, а это только кораблем можно, на самолете не увезешь, сразу засветишься. Всю сеть я отловить не в состоянии, это понятно. Но я подумал, поймаю собственно охотника за старухами, сдам полиции, а уж они его раскрутят.
И я вышел на охоту. Переоделся немецкой пенсионеркой: короткий седой паричок, пестрые лосины, туристические ботинки на толстой подошве, очки в дорогой оправе, без диоптрий, правда, но кто вам считает, розовая непродувашка, непременная пара палок для скандинавской ходьбы и фотокамера на шее. Как хохотала Агнесс, когда я расписал свой маскарад.
– Руди, почему мы никогда не использовали твой талант? Где ты понабрался этого? В какой поселковой самодеятельности?
Мы опять сидели у меня в комнатушке, опять я разливал по стаканам виски. Лафройга, увы, уже не было у Луиша, он держит только одну такую бутылку в баре. Никому кроме меня такие изыски не нужны, местные обходятся более дешевым и менее крепким пойлом. Но во второй вечер сгодился и Баллантайнс.
– Руди, Руди, зачем ты бросил меня, – Агнесс без остановки лопала мандарины, я только успевал их чистить, она сидела в кресле все в том же белом трикотажном костюме, огромная и грациозная, как касатка во льдах. Я, как и вчера, устроился на полу на подушках, прямо перед ней, катал в ладонях стакан, согревая своим теплом малую толику скотча, рассказывал эту, в общем-то, провальную историю, и мне было хорошо.
– Если бы я раньше знала об этой твоей страсти к переодеваниям… О, сколько нам открытий чудных… Мы могли бы неплохо зарабатывать на сельских ярмарках…
Мы просто ржали, я вообще падал на спину на своих подушках – Господи, помоги мне не пролить мой виски…
***
Короче, я потратил почти месяц, пока вышел на этого, на своего клиента. Выбирал такие не особо приятные деньки, дождичек или ветер, чтоб не валили валом, а так, по чуть-чуть пенсионерок. Ну и однажды срослось. Левада. Микроавтобус. Высаживается группа, человек шесть-семь, такие все, как положено, восторженно-престарелые. Идут мимо закрытого бара в сторону дорожки, кто-то сворачивает в туалет, что с них возьмешь, старичье, долго ли они протянут без сортира.
Последней из туалета выходит тетка в пестрых штаниках и розовой непродувашке, помним, палки и камера на шее. Она отсекает: за углом между сортиром и закрытым баром сидит на скамеечке чел, явно молодой, на морде справа та самая родинка с мелкую монетку, толстовка, рюкзачок. Чего ты тут забыл-то, родной? Группа уходит вперед, эта, дура отставшая, им чё-то вслед провопила, палкой своей помахала, и все ушли.
Двадцать минут спустя: тетка, оставив свои палки у каменной стенки, одинокая такая, остальные выдвинулись вперед, воодушевленно фотографирует всякую фигню: ущелье, камни, цветуйки. У нее в руках явно Никон, закошенный под старый пленочный фотик, тушка в кожаной обтяжке, металлические, стального цвета края, ширик – супер, две тыщи евро за новый, тудой-сюдой, триста точно заплатят за эту зеркалку. Выходим на старушенцию и… Он схватился за камеру и дернул на себя, старуха, неожиданно сильно дернула фотоаппарат в свою сторону, и тут же коленом ударила ему в пах. «У, ё моё!» – парниша согнулся, выпустил теткину камеру из рук, и тут же камера полетела наземь, а эта грымза ребром сцепленных в замок ладоней жахнула ему по затылку, и, ожидаемо, лицо его, нос и все прочее пришло в соприкосновение со старухиным коленом, каменным таким коленом, как базальтовый валун. Последнее, что он запомнил: прямо перед лицом на земле лежал фотик, на нем было написано «НИПОН», не «Никон», а «Нипон», это была явная подделка, контрафакт, а он, придурок, повелся… Всё. Занавес упал.
Веселуха закончилась. Спустя примерно час с небольшим группа туристов, возвращавшихся с левады, нашла тело, умело связанное металлическим тросиком: вокруг шеи скользящим узлом, запястья за спиной, и как бонус – ноги, согнутые в коленях назад, и связанные тем же тросом за щиколотки. Любая попытка выпрямить ноги или двинуть руками, и на горле затягивается этот самый трос. По-моему, неплохая шутка. Я же не заткнул ему рот, двигаться он не мог, но орать-то ори, сколько хочешь. Чё, не прикольно? Не знаю, Агнесс, по крайней мере, веселилась.
– Ну и что, мой рыцарь, ты наказал этого преступника, этого страшного человека, этого похитителя дорогих старушечьих фотоаппаратов, ты, светлый герой, гроза девственниц и защитник драконов?
– Да как тебе сказать…
Ну да, эти соколы позвонили в полицию, и, те на удивление быстро приехали.
– И что же?
– И ничё… Взяли они тело, ну там опять-таки записка: «Эта сука ворует фотокамеры у пенсионерок на левадах» и подпись: «Сестра Ирма». Как-то так, не помню уже точно.
И, правда, ничего. Заявления не было. Ну ладно, парнишу полицейские забрали, они даже пришли к нему домой с обыском. И чего? Нашли у него в доме сумарь, а внутри два десятка, ну может чуть меньше, фотоаппаратов. Но паренек сказал, что кто-то, он его не знает, попросил похранить и денег дал тридцать евро, а что там, он не смотрел, ему просто деньги были нужны. Для полиции может и доходчиво, но я так понял, что зря сунулся. Я утырка поймал, рыло ему начистил, а он сейчас там где-то в кутузке сидит и молчит. Всё. Тупик. Ничего эти толеранты с него вытрясти не могут, и максимум, что ему грозит, полгода за то, что он краденое барахло у себя дома держал.
Как она хохотала… Вот никому бы я не рассказал так, чтобы позволить ржать надо мной. Но Агнесс – это Агнесс, моя Агнесс… Ей можно. Я, когда рассказывал, сам просто упивался анекдотичностью ситуации. Я ловлю преступника! Обхохот! Зачем? Нет, ну правда, ну поймаю, и что делать? Аутодафе? Торжественная передача в руки правосудия? Пока Агнесс не стала вслух смеяться над мной, я, чесслово, не задумывался, что будет дальше, постигнет ли кара, а если постигнет, то как, этого самого преступника. Не мое, совсем не мое, мне всегда было проще на другой стороне, на стороне убегающих… А тут я перелез через баррикаду, так сказать, и оказался среди тех, которые ловят. И я поймал. И что? И ничего. Правосудие, беззубое, толерантное, волшебное наше правосудие решило: все, что оно может впаять засранцу – шесть месяцев тюряги за хранение условно краденого барахла, а если этот говнюк будет паинькой, то и до трех скостят.
Назавтра я повез свою подругу в Фуншал покупать ей новую камеру. Скажу вам, наша столица – далеко не Париж, не Лондон и даже не Москва. Вот есть один магазин ФНАК, и хватит, больше не проси.
– Нет, Руди, это не Сони. Таки да, Кэнон – хорошая камера, не надо мне ничего петь, но у меня остались и зарядник, и еще батарейка запасная для Сони. Ну скажи мне, из каких соображений я буду нечто иное брать.
…
– Нет, да, – это Сони, да, новее, чем моя, но она не розовая… А еще у нее этот вот, как его, видоискатель, из-за него экранчик не поворачивается. Селфи-то как делать? И не розовая. Я ХОЧУ РОЗОВУЮ!
Ну вот с этим не поспоришь, хочет она розовую, а где ее взять, если это позапозапрошлый сезон. Ладно проехали. Осталась Агнесс без фотокамеры.
Но это еще не все хохмы. Вот смотрите, что дальше было…
Еще одно дело
На другой день Агнесс пригласила меня к себе на яхту проехаться слегка вдоль побережья, пока погода безветренная. Договорились, что я подъеду в Кинту-да-Лорде около полудня, видимо, для нее это раннее утро. Я вышел на площадь, поздоровался со всеми приятелями, это заняло, как обычно минут двадцать, меньше не бывает. Пришлось выслушать рассказ о свадьбе чьего-то очередного племянника, обсудить вчерашний матч Тондела против Насионала и прогноз погоды на завтра. Я спросил, появлялся ли уже таксист Педру. И услышал странный ответ: Педру, как обычно, со своей машиной на площади у церкви или на второй стоянке, но работать он сегодня не будет, и вообще, сегодня таксисты не поедут. Что-то небывалое. Забастовка в нашей тихой гавани? Бунт? Гражданское неповиновение? Я порысил к церкви. Там действительно, как и каждый день, стояли таксисты со своими желтыми авто, но сегодня они не приглашали снующих мимо туристов прокатиться по острову, а наоборот, если кто пытался сесть, мотали головами, разводили руками, не поедут, мол. То же самое было и на второй стоянке через квартал, у бара «Солар». Это фактически таксистский бар, они ставят машины, а сами сидят, пьют кофе и обсуждают свои проблемы. Педру был там. Я к ним:
– Алло, народ, что происходит? Что за дела? Педру, отвези меня в Кинту.
А он мне:
– Прости, брат, не поеду. Мы сегодня стоим, никто не ездит. Весь остров стоит. А в восемь вечера двинем в столицу, маршем по авениде Инфанта мимо президентской Кинты Вижии. В знак протеста.
– Протеста против чего? Низких цен? Малого количества желающих прокатиться?
Педру посмотрел на меня с явной горечью, будто я, сущеглупый недоумок, пляшу на могиле его бабушки:
