Светлана Козлова "Страницы минувшего будущего"

Совсем недавно обнять Володю казалось чем-то слишком фривольным и неуместно-излишним. А сейчас она совершенно спокойно проводила ладонью от его рёбер к спине, чувствуя под пальцами такое отчего-то успокаивающее живое тепло, и испытывала от этого нечто, напоминавшее умиротворение. Сцепив пальцы в замок на пояснице, медленно выдохнула и плотнее прижалась щекой и носом к мерно вздымавшейся груди. И почувствовала вдруг, как сложно стало держать открытыми наливавшиеся свинцом глаза.

– Очень.

Разве могла она ответить как-то иначе? Непременно бы дрогнул в неестественности голос, и попытка похрабриться стала бы выглядеть, по меньшей мере, глупо. Да и уж кто-кто, а Володя бы точно распознал глупое враньё. И какой тогда смысл?

Плюс ко всему, ладонь дрожала слишком сильно, когда Агата вела ею по свитеру. Не почувствовать такой тремор, наверное, и вовсе невозможно.

Горячие губы коснулись пробора. То был не поцелуй, нет. Так обычно делали, желая успокоить, поделиться теплом… и это почему-то вызвало пусть слабую, пусть едва различимую, а всё же тень полуулыбки.

А ещё почувствовались пальцы в волосах – Володя осторожно заправлял особенно сильно торчавшие пряди за ухо, зачёсывал их, чтобы не мешались и не падали на лицо. И как же это оказывалось приятно! Так, что мелькнула просто невероятная мысль о том, как было бы здорово, если бы полёт длился вечно.

– Блин, – пару раз поведя рукой, Вовка встряхнул пальцами несильно, и смех сам собой вырвался из груди. Запутался. Агата слишком хорошо знала собственную «шевелюру», чтобы по реакциям Марка на похожие действия научиться это понимать. – Лежи спокойно.

– С удовольствием, – тем более, что зарыться носом в тёплую ткань пропахшего одеколоном свитера хотелось уже давно.

Пряди начали распутывать, и процесс этот обыкновенно был небыстрым.

– Сколько нам лететь ещё?

– Часа полтора точно.

– А потом?

С ответом не торопились, но на то, чтобы подогнать, не хватило смелости.

– Потом встретят. В аэропорту.

– Военные?

Расправившись, наконец, с волосами, Володя глубоко вздохнул и опустил спинку кресла. На этот раз с ответом он тянул дольше, и это не могло остаться незамеченным: потерпев ещё немного, Агата осторожно приподнялась. Мгновений хватило, чтобы увидеть выражение искренней боли в голубых глазах. Даром, что его тут же поспешили замаскировать под слабую улыбку.

Как странно получалось. Откуда она понимала, что выражения боли физической и моральной отражались на лицах человеческих совсем по-разному? И как поняла, что увиденное преисполнялось чем-то, шедшим из самых глубин души?

А ведь у Вовки она такая светлая…

– Конечно, военные.

На иное рассчитывать было бы, конечно, весьма глупо. Опустив голову, Агата притихла, глядя куда-то мимо торчавшего из-под сидения рюкзака.

Ну, а правда, Волкова, что ты услышать ожидала?

Новости дома всегда игнорировались, а предпочтение отдавалось каким-нибудь мыльным операм, служившим неплохим фоном. И сейчас становилось понятно, что, наверное, зря она так упрямо переключала ежедневные сводки, объясняя действия тем, что, дескать, новостей и на работе хватало.

Не хватало.

Вновь медленно к Володиной груди прижавшись, Агата позволила себе закрыть глаза и прислушаться к спокойным и глухим ударам сердца. А вот из головы никак не выходила мысль, оказавшаяся на поверку слишком назойливой.

Какие они, эти военные?

Не на записях. В жизни.

* * *

Чем пах Ереван? Как ни банально, горами. А ещё свежестью и лёгкой примесью чего-то, отдалённо запах кострища напоминавшего. Сначала подумалось даже, что обоняние решило поиздеваться и подбросило ложное ощущение. Но нет – Агата не ошиблась. Это понятно стало по отчего-то напрягшемуся Володе, который с шумом потянул носом воздух и подтянул лямку сумки от камеры. Очень хотелось озвучить свою догадку, но язык отказался шевелиться.

Наверное, оно и к лучшему.

– О, Денис! Сколько лет!

Тёмно-зелёный уазик привлёк внимание не сразу – куда более интересными показались низкие облака, плотной пеленой нависавшие над видневшимися вдали скалами. Обернувшись на оклик, Агата инстинктивно подтянулась к усмехнувшемуся Вовке и рюкзак к груди прижала посильнее.

Мужчина плотной комплекции и с неожиданно-радушной улыбкой раскинул руки и сделал несколько шагов им навстречу. И Кравцов, хохотнув, с готовностью пожал протянутую ладонь, а затем – совсем уж странность! – похлопал мужчину по плечу. Тот же ритуал ожидал и Володю, и притихшая Агата прикусила губу, искоса наблюдая за приветствием.

– Ты опять к нам? Понравилось? – нотки издёвки в голосе показались слишком явными, чтобы счесть их за что-то несерьёзное.

– Очень остроумно, – Денис лишь отмахнулся от вопросов и кивнул стоявшему в стороне с сигаретой в зубах чернявому молодому человеку в полинялой солдатской форме.

Повисло вдруг молчание, и Агата, до того глядевшая то вдаль, то на солдата, то себе под ноги, не сразу сообразила, что причиной тому служила она сама. А, когда её легонько толкнули под ребро, вздрогнула и в растерянности на Володю глянула.

– А это что за красавица? – мужчина всем видом своим источал дружелюбие и неподдельный интерес – это не только во взгляде виднелось, но даже в чуть склонённой голове и расслабленной позе. Хотя мурашки всё равно по спине-то поползли.

– Балласт.

Обидное слово заставило ещё сильнее губу закусить и исподлобья глянуть на совершенно не поменявшегося в лице Кравцова. Пальцы с ещё большим усилием впились в рюкзак – так глупо и по-детски, однако ничего иного сделать не получилось. И, должно быть, побелевшие костяшки привлекли внимание Володи, иначе как ещё объяснить можно то, что он в очередной раз пришёл на помощь и поспешил разрядить начинавшую наполняться искрами атмосферу?

– Помощница наша. Агата.

– Агата? Серьёзно? – и заинтересованность заблестела во взгляде ещё сильнее. Боковым зрением получилось даже заметить, как отвлёкся от сигареты солдат, явно весь разговор слышавший. Мужчина протянул руку, и ответное пожатие вышло каким-то, наверное, слишком дёрганым и рисованным в своей силе. – А я – Сергей Павлович Пахомов. Немного проще, как видишь.

Странно получалось – пока что офицеры вырисовывались совсем не такими, какими представлялись они на протяжении всего полёта. Глупо, конечно, делать выводы по одному человеку, но разве не первое впечатление самым верным считалось?

– Очень приятно…

– Ба! – Сергей Павлович едва ощутимо сжал пальцы, вызвав тем самым изумление секундное, а затем обернулся в сторону Кравцова. – Ребёнок же совсем! За что её так?

Денис, уже прикуривавший у по-прежнему державшегося чуть поодаль солдата, отвлёкся от своего занятия и, не выпуская сигареты изо рта, развёл руками и приподнял тёмную бровь. Во всей позе – сплошь насмешка, от которой отвернуться хотелось жутко, чтобы не видеть. Но нельзя, потому что слишком это заметным бы оказалось.

– Работать ей, видите ли, хочется. Вот пусть теперь работает.

Сергей Павлович отпустил, наконец, ладонь и повернулся вполоборота. Только сейчас Агата заметила длинный тонкий шрам, тянувшийся от самого виска к подбородку, и почувствовала, как к горлу подступил комок.

Тихо, Волкова. Всякое бывает.

– А ты, Кравцов, не меняешься.

В ответ выпустили тугую струю дыма.

– Поздно уже меняться.

Взгляд вышел косым совершенно неосознанно – проигнорировать слова ну никак не получилось, как ни уговаривала она себя. И Сергей Павлович, надо думать, это заметил. Просто комментировать не стал.

– Ладно, давайте грузиться. А то смотрю я, поклажи у вас немало.

Следующие полчаса прошли практически в полнейшем безмолвии. Уазик казался снаружи каким-то слишком несуразным, маленьким… зато внутри оказалось на удивление просторно и даже комфортно. А, быть может, сказывались усталость и дискомфорт от перелёта. По крайней мере Агате, устроившейся у окна бок о бок с Вовкой, намного уютнее в старом автомобиле приходилось, чем в самолёте. Даже разбитый асфальт, из-за которого то и дело подбрасывало и трясло, не вызывал особенных неудобств.

– А нам долго ехать?

Сидевший спереди – как пить дать, специально устроился отдельно, лишь бы от неё подальше – Кравцов негромко цокнул языком, откинул голову на сидение и прикрыл глаза. Впрочем, реакции его волновали не особенно – не ему же вопрос адресовался, стало быть, какое дело до таких красноречивых безмолвных выпадов?

Себе-то только не ври, Волкова. Вон, руки как вздрогнули.

Сергей Павлович кое-как потянулся – всё же сзади втроём оказывалось, мягко говоря, тесновато – и поправил китель. По одной звезде меж двух красных полосок Агата догадалась, что ходил Пахомов в звании майора, и позволила себе порадоваться, когда Володя подтвердил догадку тихим шёпотом во время погрузки. Значит, хоть что-то она смыслила в военной тематике.

Машину вновь подбросило, и Слава – тот самый, как оказалось, рядовой, – зашипел сквозь плотно стиснутые зубы, выравнивая ход.

– Подвеску угробишь – будешь ночевать под капотом, – угроза прозвучала на удивление спокойно, и вряд ли её можно было всерьёз испугаться. – А ехать нам триста вёрст, если всё нормально будет.

Это «если всё нормально будет» прозвучало не очень-то успокаивающе, наоборот даже. Но показывать испуг – всё равно что сразу расписываться в невежестве полнейшем. Такой вольности позволить себе никак нельзя, и пришлось поэтому уткнуться носом в блокнот и нацарапать на уже порядком исписанной страничке тройку с двумя нолями.

Раньше бояться надо было. Например, когда приказ подписывала.

Цифры, надо сказать, получились неровными. Ну и бог с ними, главное, что запись сделана. Зачем Агата тратила на это бумагу и чернила? Объяснения, чего греха таить, не имелось толкового. На память, наверное, для себя – первая командировка, как-никак, каждую мелочь хотелось посильнее закрепить в памяти, чтобы потом рассказывать, вспоминать…

Это так необычно: каких-то пару лет назад, закрывая очередную сессию, могла ли она хотя бы мечтать о чём-то подобном? Пределом мечтаний казалась должность пятого помощника третьего редактора в какой-нибудь не самой популярной районной газете с объявлениями. А теперь… теперь она ехала в составе съёмочной группы на временную побывку и готовилась к настоящей работе «на земле». Настоящей работе, серьёзней которой в профессии, наверное, просто не существовало. Это вызывало тремор в руках и заполошный стук сердца где-то в области горла. От предчувствия чего-то абсолютно нового немного потряхивало, но подавать вида Агата не смела. Лишь ручку сильнее сжимала да к Вовкиному свитеру щекой прижималась.

А ещё потряхивало на ямах, и получалось удивительное ощущение, когда дрожь внутренняя переплеталась с внешней, и всё естество находилось в состоянии, к возбуждению близком.

Ну, по крайней мере, так казалось.

– Слышишь, Палыч, – Денис открыл глаза и обернулся, глянув на Пахомова. Фамильярность, с которой обращался он к человеку, который лет на двадцать старше был, давала понять, что отношения в таких условиях складывались несколько иные, нежели привычные для Агаты. Это не пугало, но отчего-то ввергало в заинтересованность. – Как здесь вообще?

– Да, как, – Сергей Павлович крякнул и вновь поёрзал на сидении, – по-прежнему, что тут изменится? Ну, такого, как в Ходжалы, конечно, не было больше, но и без того дерьма хватает. А ты ж там вроде был, да?

Кравцов кивнул, и – Агате ну просто не могло показаться! – на какие-то мгновения взгляд тёмных глаз каким-то словно пустым стал, из него даже холод привычный ушёл. Словно память подсовывала что-то особенно страшное. А от подсознания бежать получалось плохо, и Денис, видимо, таким умением тоже похвастаться не мог. Потому ответ получился кратким, хлёстким, как хлыста удар:

– Был.

В первые мгновения показалось, что голос не его – так тихо и глухо прозвучал. Во все глаза Агата воззрилась на Кравцова и почувствовала, как в следующий же миг её ощутимо ущипнули за бок. Вовка при этом не поменялся в лице совершенно, даже бровью не повёл и взгляда своего от дороги не оторвал. Но пальцы остались лежать на её рёбрах, да и некому больше что-то подобное изображать. И пришлось Агате тряхнуть волосами и к окну отвернуться.

А вид открывался интересный. Такого прежде видеть не доводилось.

Видневшиеся сквозь низкие кучевые облака горы скрывали свои вершины, а мимо проплывали огромные поля, на которых изредка виднелись совсем небольшие отары овец. Небо казалось тяжёлым, но дождя, если верить словам Сергея Павловича – а не верить им, собственно, резона не имелось, – не ожидалось, и потому хмурость давила, и давила как-то слишком уж безрадостно. И сёла, которые то и дело попадались на глаза, совсем не походили на те, что доводилось видеть Агате пару раз в детстве, когда мама возила их с Марком к своим дальним родственникам на лето. Те сёла полнились жизнью и казались уютными, а эти… казалось, людей в домах не осталось вовсе, и маленькие окошки зияли темнотой, создавая зрелище слишком удручающее. Кое-где заборы если не валялись в пожухлой траве, то к земле клонились так сильно, что даже пройти рядом, наверное, было небезопасно.

– Куда нас определят-то? К местным?

Голос Кравцова, по-прежнему приглушённый, почему-то вполне удачно дополнял развернувшуюся пред взором картину, и Агата не стала поворачиваться, продолжив бегло рассматривать пейзажи. А слушать и так можно.

– Зачем к местным? – Сергей Павлович легко усмехнулся в ответ.

– Так полк расформировали же. Я как-то сразу не сообразил.

Сказанное отчего-то вызвало у Пахомова приступ хриплого хохота, хотя Агате показалось, что по-настоящему смешного в словах маловато имелось. И зачем было полк расформировывать?

– И что с того? Люди-то остались, сам ведь понимаешь, и городок военный никто не трогал. Квартира закреплена, в трёхэтажном доме и со всеми удобствами.

Денис присвистнул протяжно, и это дало понять, что условия такие были, как минимум, очень хорошими.

– Во вы даёте.

На этот раз в голосе послышались нотки искреннего непонимания и, наверное, сомнения, и они-то заставили Агату оторваться-таки от проносившегося мимо вида. Кравцов словно силился понять что-то очень важное, но никак у него не получалось. И Сергей Павлович поспешил прийти на помощь – подавшись вперёд, он коснулся Денисова плеча – совсем по-отечески как-то, – и следующие слова произнёс негромко, но от того не менее вкрадчиво.

– Иногда лучше в наёмники уйти, чем в нищете прозябать.

Но в ответ – лишь странное движение головой, напоминавшее попытку отмахнуться, и что-то в лице такое, что навело на мысли о том, что согласиться с такой позицией Кравцов не желал ни при каких условиях, хотя сказанное, очевидно, открытием для него не стало. И, прежде чем Агата перевела взгляд на Володю, тот склонился к самому её уху и шёпотом обжёг кожу на шее.

– У некоторых нет иного выхода. Это правда.

До границы добрались довольно быстро, и Агата невольно почувствовала себя где-то в районе боевых действий раньше положенного. Вооруженные солдаты, колючая проволока, шлагбаумы… раньше нечто подобное можно случалось лицезреть только по телевизору, и, откровенно говоря, никаких особенных эмоций при том не возникало. А сейчас напряжение само собой проникало под кожу и растекалось по внутренностям противным холодком. Очень хотелось спрятаться за Вовкиным плечом и не высовываться лишний раз, но сделать этого не дал Кравцов, буквально в охапку её схвативший и подтащивший к местным пограничникам. Пришлось вспомнить слова, сказанные у трапа самолёта, и мысленно попытаться смириться с перспективой нахождения рядом с ним в ближайшие шесть дней.

Ничего, перетерпеть вполне возможно.

Тем более, что любопытная овчарка, которую благосклонно разрешили погладить, пока с особенной пытливостью проверялся каждый документ, своим искренним дружелюбием и рвением облизать ладони, пусть на самую крохотную малость, но приподняла настрой.

Смотрели на них странно: косо и не слишком-то доброжелательно. Впрочем, объяснение тому находилось у Агаты без подсказок посторонних – никто здесь не нуждался в журналистах, без малого год назад ставших в довесок ко всему ещё и иностранными. К этому стоило начинать привыкать. Наверное.

Небо наливалось свинцом всё сильнее, и уже не так сильно верилось словам Сергея Павловича о том, что осадков ждать не следовало.

Проштампованные паспорта – причём оба – Денис спрятал во внутренний карман куртки, а вот командировочное удостоверение сунул прямо в руки, не забыв при этом сказать, что, если посмела бы Агата его потерять, мало ей бы не показалось. Пришлось лишь кивнуть в ответ и поспешить спрятать бумажку.

И оставшийся путь до места назначения с этого момента начал напоминать пытку. Слава даже перестал пытаться как-то выравнивать ход автомобиля, потому что просто не имелось для того возможностей. Дорога напоминала место сражений, и кто мог бы поручиться, что она таковым не являлась когда-то? Если бы не теснота, Агату бы точно болтало по всему салону, словно куклу, так что в подобном неудобстве даже плюс свой имелся, пожалуй, пусть и весьма неоднозначный. А ведь поначалу салон даже комфортным казался!

На очередном ухабе машину вдруг тряхнуло столь сильно, что не получилось избежать удара виском о дверь, на которой никакой обшивки не имелось. Боль вызвала темноту в глазах и приступ тошноты, но о том, чтобы сказать хоть слово, не подумалось даже всерьёз, и только язык был прикушен намеренно. Сейчас ну никак не до привлечения внимания ко всяким царапинам. Доехать бы уж хоть как-нибудь.

Степанакерт оказался городом с узкими улицами, множеством спусков и подъёмов, разгромленными зданиями, от которых порой лишь остовы сожжённые виднелись, и редкими прохожими. Женщины, кутавшиеся в платки, искоса следили за машиной, что-то говоря безостановочно – это было видно по безостановочно шевелившимся губам; дети играли на обломках и руинах, изображая из палок оружие, а угрюмые старики медленно шагали, глядя себе под ноги и опираясь на самодельные изогнутые трости. Сколько минуло с того момента, как шасси самолёта коснулись посадочной полосы? Наручные часы подсказывали, что без малого четыре часа, а казалось, будто бы несколько дней – так медленно тянулось время.

Невыносимо хотелось спать, но что-то подсказывало: ворочаться придётся дольше.

– Ну, как впечатления? – Сергей Павлович кивнул в сторону ветрового стекла, и голос его, прозвучавший в погружённом в тишину салоне, заставил вздрогнуть. И тут же противно заныл ушибленный висок, на который до того из-за глубокой задумчивости не обращалось особенного внимания.

– Вообще ни хрена не меняется, – Кравцов произнёс это с каким-то… благоговением, что ли. Словно возвращался сейчас в место, с которым было очень много связано. Володя же лишь покачал раскрытой ладонью, словно говоря что-то вроде «так себе».

– А и нечему тут меняться. Так всё и будет теперь.

Слава ударил по тормозам, и машина с тихим свистом остановилась возле трёхэтажного многоквартирного дома. На улицу высыпали немедля, и Агата почувствовала, как челюсть отвисла сама собой – столь сильны масштабы бедствия оказались.

Дом отсутствовал примерно на треть. Первые два подъезда остались в первозданном виде, разве что только краска местами облезала, да стёкла в отдельных окнах были заклеены полосками белой бумаги. А вот дальше, там, где, по прикидкам, должны находиться третий и четвёртый подъезды, лишь руины виднелись. Огромные валуны, торчавшие сваи, осколки стекла и даже остатки мебели и предметов быта – всё это валялось, погребённое под слоем мусора и пыли, и, очевидно, не привлекало особенного внимания ни местных, ни военных.