Кира Брайан "Обреченные смерти не боятся"

Обреченные смерти не боятся
Кира Брайан

"Человек, поглощенный мыслью о мщении, не дает зарасти своим ранам."Фрэнсис БэконМои раны уже настолько глубоки, что через них можно рассмотреть мою душу, убитую лекарствами и стенами психиатрической больницы. Не думаю, что станет хуже от убийства двух девочек, которые испортили мне жизнь, появившись на свет.

Кира Брайан

Обреченные смерти не боятся

Кайл Бенсон

Мысль об их убийстве не отпускает меня уже несколько лет. Всё время после заточения я продумывал каждую мелочь, но как же сладостно от одной мысли о том, как лезвие разрезает их хрупкое горло, или как руки сжимают его до хруста. Как же хочется слышать их крики и слушать как колыбельную их предсмертные вздохи. Я сделаю это, я убью их. Я должен закончить то, что начал много лет назад. Эти двойняшки лишили меня семьи, лишили меня детства и рассудка.

– Кевин Беккер, прошу, – дверь передо мной открылась, и я вновь очутился в этом кабинете.

Тошнота постепенно начала подступать к горлу от детских воспоминаний. Я еще давно изучил каждую деталь этого кабинета, я наизусть знаю, что и в каком ящике лежит, и могу с закрытыми глазами определить последовательность действий врача. Вот сейчас он посмотрит на меня и вспомнит, что нужно приоткрыть окно, а затем сядет в это порезанное кресло, сложит руки в замок и тяжело вздохнет лишь от одного взгляда на меня. Он делал это независимо от того, как я выгляжу. Наверное, ему жалко меня, от этой мысли становится смешно. Подавляю смех, чтобы не вызывать лишних вопросов. Меня не должны вернуть снова, целый год держаться примерным гражданином не просто, но думаю, Томас начинает верить в ремиссию.

– Как себя чувствуешь? – он достает из верхнего ящика толстую синюю тетрадку и ручку со стола.

Эта синяя тетрадка напоминает пухлую старую продавщицу из супермаркета, который находится за углом больницы. Кажется, если ткнуть в нее пальцем, она рассыплется или лопнет и всё содержимое развалится по полу. Наверное, неприятное зрелище. Если продавщица была мне незнакома, и я лишь пару раз видел ее, то эту тетрадь я видел постоянно. Словно, она приросла ко мне старыми листами и куда я не приду, за мной всюду следует эта тетрадь. Она толстела параллельно тому, как я рос и раньше мы с ней были еще больше похожи, потому что я, как и она, был заперт в ящике с такими же тетрадями. Некоторые были новые и совсем тонкие, а с некоторых уже давно сыпались листы. Чувствую некое превосходство над этой тетрадью, ведь теперь я могу дышать воздухом этого города, а она всё еще взаперти.

– Нейролептики действуют превосходно, – откидываюсь на спинку кресла, не отводя взгляда от Томаса.

Если сразу после лжи отвести взгляд, он начинает что-то подозревать и приступает копаться в тебе словно в загноившейся ране. Сейчас мне этого не хотелось. Забавно, но иногда я специально попадаюсь на лжи. Мне нравится, как сначала он сдирает с тебя корку, а затем начинает копошиться внутри, будто ты уже давно не живое существо. Но только не сегодня, ведь ближайшее время мне следует вести себя, словно послушный щенок и тявкать по любой его просьбе.

– Нет желания снова придушить детей? – Томас расслабляется в кресле, что позволило мне самодовольно выдохнуть.

– Это было два года назад. Единичный случай, ты знаешь, из-за чего у меня произошел срыв. Теперь я избегаю раздражителей.

– Их нужно не избегать, их нужно принимать и уметь с ними бороться, – мой прокол, совсем забыл эту клишированную фразу с групповой терапии. – Как ты спишь? Снится что-нибудь?

– Нет. Ничего не могу вспомнить из последнего.

Еще одна уловка. Если начать описывать сны, о чем они не были бы, Томас начинает что-то писать в несчастной тетради, а так он просто кивает. Боюсь, если бы я ему рассказал малую часть того, что вижу, он бы тут же вернул меня в ящик. Я не религиозный человек, ни разу, однако почти каждую ночь вижу, как нахожусь в аду. Не помню, черт я там или грешник, но думаю явно подхожу на обе роли, а это уже проблемы Бога – он породил такую тварь как я.

– Думаю, мы правильно подобрали тебе лечение. Ты не рвешь карандашом мое кресло, не рассказываешь, как желаешь чьей-то смерти, больше нет галлюцинаций с демонами в детской кроватке. Я горжусь тобой, Кевин.

Вот и всё, самое трудное позади, теперь я могу поговорить с ним как человек с человеком, а не как дрессировщик с собачкой, которая порвала его тапки. Мне нравится Томас, он умный. Не достаточно умный человек чтобы подловить меня или слишком умный, чтобы этого не делать. Наверняка он сам устал сидеть здесь со мной каждый месяц и слушать про ад в моей голове, так что сегодня я можно сказать, даже облегчил ему задачу.

– Обновите рецепт?

– Да, конечно.

Я бросил принимать нейролептики месяц назад. Точнее немного снизил дозу. Это помогает немного экономить таблетки и держать мозг достаточно активным. Возможно, это глупо, но за пятнадцать лет я научился подбирать идеальную дозу для того, чтобы мой мозг не был похож на кашу, и я мог разговаривать с людьми, не наблюдая вместо них огненную дьявольскую оболочку.

– Послушай, Кевин, ты уже взрослый парень и думаю, можешь контролировать себя сильнее, чем ты думаешь. Я хочу попробовать отменить наши принудительные встречи раз в месяц и сократить их до двух встреч в год.

– Надоело возиться со мной? Это нормально. Вы продержались дольше мамочки с папочкой.

– У тебя есть мой номер. Можешь позвонить мне в любой момент, и я встречусь с тобой.

В этот момент мне стало даже жалко его. Ему ведь никуда от меня не деться и он еще недостаточно старый, чтобы прятаться от меня на том свете, хотя думаю мне это ближе, чем ему. Он мог бы отказаться от меня и на его кресле, в царапинах и следах от карандаша, сидел бы кто-то другой. Какой-нибудь Джек или Боб, а возможно какая-нибудь Мэри, похожая на продавщицу за углом, они бы не были похожи на Томаса, у них были бы другие ловушки и они точно сменили бы это кресло. Почему-то становится тошно от этой мысли.

– Я не хочу, чтобы на этом кресле сидел кто-то другой, – от этих моих слов мне стало еще хуже, поэтому я забираю лекарства со стола и выхожу из кабинета, где прошло моё детство.

Останавливаюсь на крыльце и достаю пачку сигарет. Никотин помогает не срываться по мелочам, особенно когда я стал принимать меньше нейролептиков. Закуриваю сигарету и усаживаюсь на перила, которые настолько старые, что скрипят подобно женщинам из гардероба, когда на твоей куртке не оказалось петельки. Томас говорил, что меня может начать тянуть к петлям, но пока в моей жизни есть цель, этого не происходит. Наверное, когда я их убью, то с удовольствием затяну петлю на своей шее, гардеробщицы будут рады.

– Мертвяки всё усерднее приближают свою учесть, – какая-то бабушка, проходя мимо меня, осуждающе цокнула.

Стало смешно. Мертвяком, мня еще не называли. Надо будет добавить это в один список к мусору, ничтожеству и демону. Смотрю на часы, уже пора. Придется идти пешком, в автобусах выше вероятность срыва, да и не хотелось бы тратить всю свою выдержку на поездку до Дилана, сегодня она мне она еще пригодится. Солнце противно слепило глаза, отчего приходится их щурить, но я этому я даже рад – не придется смотреть на людей. Гараж Дилана находится через две улицы во дворе старой высотки возле пустыря. Я был там лишь однажды, но быстро запомнил дорогу от Томаса до Дилана. Подхожу к железной двери и пять раз стучу, а затем через две секунды еще два. Дверь открывает какой-то маленький мальчик – это не Дилан, он был выше и старше. Не сказав мне ни слова, он сканирует меня глазами-пуговицами и запускает в гараж.

– Привет, принес? – Дилан появляется из-за какой-то разобранной машины измазанный с ног до головы в чем-то черном и напоминает крысу из канализации.

Нащупав бутылек с лекарствами в кармане, я провожу пальцем по нему. Мне нравится периодически гладить его от самого дна до крышки и наблюдать, как гладкая поверхность сменяется ребристой. На бутыльке была бирка с моими данными и диагнозом, она меня раздражала, потому что была разрывом между ровным пластиком и зазубринами.

– Принес, – ставлю бутылек на маленькую тумбочку. – А ты?

Дилан берет лекарства в свои руки и начинает тщательно рассматривать, словно это не обычные таблетки, а пилюли вечной молодости. Смотрит на бирку с моими данными и вздыхает. Такие вздохи в свой адрес я слышу постоянно, но всё еще не могу привыкнуть. В ящике люди делали это намного реже, потому что иначе они бы просто не успевали дышать между этими вздохами.

– Тебе не будет плохо от того, что ты не пьешь их? Не подожжешь мой гараж в приступе?

Вскидываю брови. Неужели он начинает сомневаться? Да и какое ему дело, его задача просто принести бумаги, а не быть мне опекуном. Эта роль в моей жизни уже занята Томасом, да и слишком многие жалеют меня и считают своим долгом поинтересоваться моим самочувствием. Смешно, что они делают это ради того, чтобы обезопасить свою жизнь от меня.

– Я не передумал, просто хочу снизить риски, – оправдывается и прячет лекарства в свой карман.

Снизить риски… это говорит мне нелегал-контрабандист, торгующий таблетками и делающий поддельные документы. Когда речь доходит до таких как я, то даже работорговцы и насильники считают себя святыми, хотя за моей спиной нет мертвых, ну это пока что. Возможно, тут речь идет уже и не о жизни, а о рамках. Люди думают, что, такие как я, не умеют вести себя в обществе: мочатся в людном месте, не расплачиваются за покупки, разговаривают с мусорными баками. За мои полтора года на свободе, я ни разу не видел, чтобы кто-то разговаривал с мусорным баком. Дилан кладет на тумбочку папку с документами, и я начинаю читать.

– Кайл Бенсон? – это имя неприятно отзывается где-то внутри.

– Умер полгода назад, год рождения совпадает. Приводов в полицию не имел, хронических заболеваний нет. Не местный, так что всё будет нормально, – Дилан заканчивает мини-биографию нового меня и выжидающе смотрит.

За все приходится платить. Тут можно было сказать, что это некая отсылка к Богу, но не здесь и не сейчас. В наше время платят либо жизнью, любо бестолковыми бумажками, которые назойливо шелестят в руке, словно наживка для мелких воришек. И тут же возникает вопрос, а кто из всех этих людей, которые в погоне за этой наживой теряют самих себя, истинные воришки. А затем эти самые воришки кричат о том, что больные люди должны находиться в больнице, забывая о том, что воры сидят в тюрьме. Я кладу на стол тысячу долларов и забираю папку с бумагами со стола. По лицу Дилана видно, что он хочет сказать что-то еще, но сдерживает себя, особенно глядя на бумажки.

– Спасибо. Если понадобится новая партия, мелькну к тебе через полгода.

Достаю из кармана мобильник и набираю короткий номер. Обычно же надо звонить, перед тем как объявиться? Женщина с писклявым голосом что-то безудержно говорит, но суть уловить я успеваю. Встреча через два часа. Отлично, как раз будет время осмотреться.

– Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, – только попробуй представиться Кевином. – Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, – это теперь я.

На мою радость в автобусе уже было открыто окно, и я прижимаюсь к нему чуть ли не вплотную. Через лес ходит только этот маршрут и поэтому людей неприятно много. Закрываю глаза и надеваю наушники, пусть думают, что я особь невоспитанной молодежи, ведь если бы они знали, что я могу сойти с ума от замкнутого помещения или от беспорядочного шума, думаю, ко мне относились бы иначе. Интересно, каким был этот Кайл Бенсон. Нужно ли мне быть таким же? Это не так уж важно, в любом случае мне придется собрать все свои знания с групповых занятий в одно целое и построить из этого что-то доброжелательное и жизнерадостное – как ни как работа с детьми.

Я вышел на нужной остановке и огляделся: вокруг был один сплошной лес и указатель. «Школа – интернат имени Хоппера» табличка указывала на небольшую тропинку и если бы не указатель, то я бы и не нашел это место. Наверняка они хотели утаиться от такого как я. Но я слишком люблю прятки. Я должен быть на месте через час, так что есть время дойти до территории интерната и осмотреться вокруг. Думаю за забором о детишках можно узнать намного больше, чем в школе, которая лоснится лозунгом о том, какие они все идеальные. Спустя несколько метров убогая тропинка превращается в симпатичную дорожку с кустами ромашек, из-за чего создалось впечатление, что я каким-то образом оказался в раю, а такой радости я себе даже в мечтах представить не мог.

Тропинка заканчивается крупной опушкой, где за высоким забором виднеется трехэтажное здание из красного кирпича с панорамными стеклами, окруженное еще большим разнообразием цветов. Территория школы пришлась мне по вкусу, что было удивительным даже для меня. Мне нравились места, где было много воздуха и пространства. Чтобы не вводить охрану территории в заблуждение, я отошел подальше и решил обходить интернат, держась на приличном расстоянии от забора.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/kira-brayan/obrechennye-smerti-ne-boyatsya-69265540/?lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.