Зверь в который уже раз пожалел о словах, опрометчиво брошенных сорок лет назад. Тогда они были… врагами? Нет, сильно сказано. Он боялся и ненавидел Князя. Он был тем, от чего Князь хотел избавиться. А ещё он был тем, что Князь считал красивым.
Сложно всё было. Очень неправильно.
– «Ноги моей не будет в твоём городе», – припомнил Эльрик. – Так ты сказал. И добавил, что я об этом пожалею. Может, ты тоже провидец?
– Я-то понтовался. А вот ты знал, что так и будет. Мог бы остановить меня.
Некоторые ничему не учатся. Пяти минут не прошло, как Эльрик сказал, что нельзя использовать предвидение, а лучше вообще не предвидеть. И что?
– Кто ж тебя остановит? – Эльрик достал кисет. – Лети, птица, принеси Роджеру Тройни благую весть. Глядишь, на радостях они с Ринальдо забудут, зачем тебя звали.
Благую весть?
Зверь пересёк Дорогу, раздумывая над тем, что хорошего он мог сказать Тройни и Ринальдо. Поделиться добытой на некрокафедре информацией? Так для них там ничего нового не было.
Для него – было. И он проел Эльрику мозг, так и этак осмысливая то, что узнал. Вслух, ясное дело. Князь был благодарным собеседником, знал, когда лучше помолчать, а когда – спросить. И спрашивал по делу. Не позвони Ринальдо, то есть не выйди Ринальдо на связь с братом, они до сих пор обсуждали бы…
Искали причины…
О чём Эльрик спросил перед тем, как ответить Ринальдо?
«Если посмертными дарами, пусть и с ничтожной отдачей, может пользоваться любое живое существо, так, может, они просто лечились?»
Зверь не успел это обдумать, а Эльрик сбил с мыслей новостью про готов, и в голове всё как-то… перетасовалось.
Люди просто лечились и сошли с ума. Просто лечились. Неосознанно используя посмертные дары…
…Сволочь взлетел со стола, вцепился в насест, повис вниз головой и разразился дурными воплями. Ринальдо и Роджер ощутили мощный поток чужой силы, похожий на порыв ветра, наполняющий крылья и паруса.
Ощущение мелькнуло и ушло.
Мгновение спустя в дверь постучали.
– Я открою. – Ринальдо неодобрительно взглянул на орущего попугая.
– Что-то я уже сомневаюсь, – пробурчал Роджер. – Даргуса, например, я бы в дом не приглашал.
– Вольф – не Даргус.
Сила профессора Даргуса ничем не отличалась от силы, окружающей Вольфа, когда он входил с Дороги в тварный мир. Но Даргус никогда не позволял ей вырываться, а Вольфу требовалось время, чтобы взять эту мощь под контроль. Доли секунды, но и этого достаточно, чтобы оповестить о своём появлении всю округу.
Дорога заставляла его открываться. Потому что Дорога – это Меч, а Меч – это Эльрик, и именно на Дороге именно Эльрику Вольф отдал столько силы, сколько хватило бы всем обитателям Ям Собаки, чтоб обрести неуязвимость на ближайшие пару навигаций.
Эльрику этого едва хватило, чтоб не умереть.
Ринальдо открыл дверь. Не запертую. В чём Роджер прав, так это в том, что не всем гостям стоит просто кричать: «Открыто!» Кого-то нужно приглашать. Осмотрительно. Соблюдая правила.
– Добрый вечер, Вольф. Входи, будь гостем.
Вольф взглянул на него диковато, то ли все ещё не здесь, то ли… вообще не здесь. Ну и как объяснять этому эльфу, что взлом базы данных – дело противозаконное, подсудное и категорически неодобряемое? Проблема была не в том, чтобы объяснить, – будучи проректором по социальной работе, Ринальдо имел дело с куда более сложными случаями, с куда более серьёзными нарушениями и куда менее вменяемыми собеседниками…
…Насчёт последнего он сейчас засомневался…
Проблема была в том, что Вольф и сам знал, что нарушил закон, но – и это существенно осложняло дело – на его совести было слишком много нарушений закона, не сравнимых с этим. Даже близко не стоявших.
– Входи, – повторил Ринальдо.
– Я попробую по порядку. – Вольф перешагнул порог. – О прорывах Ифэренн на полюсах вы знаете. Должны знать. Информация засекречена, но не от вас же…
Сволочь кувыркнулся на насесте и растопырил крылья:
– Нролле хасгарх! – заорал он. – Шкирш эльфе тийсашкирх! Тешер штез, арат!
Вольф сбился и бросил на попугая такой укоризненный взгляд, что тот мгновенно умолк. Сложил крылья, прижал хохолок и забормотал, смущаясь:
– Хор-роший, хор-роший, ор-решки, р-радость…
– Отдам безвозмездно! – воспрянул Роджер. – Отличный попугай. Послушный. Ест мало. – Он настолько вдохновился идеей избавиться от Сволочи, что даже забыл о серьёзности собравшего их повода. – Говорящий, кстати.
– Я вижу. – Вольф кивнул. – Слышу. Здравствуйте, доктор Тройни. Ринальдо… – Он коротко, натянуто улыбнулся. – Синдром Деваля не просто совпадает по времени с инфернальными прорывами, он связан с ними.
Синдром Деваля проявлялся во время прорывов на полюсах. Силовых полюсах, не географических. Точки выхода располагались в недоступном ни для людей, ни для нелюдей Орочьем лесу и в джунглях Харара. Джунгли для людей были доступны, но только теоретически. Экспедиции оттуда не возвращались с такой регулярностью, что все попытки исследований были прекращены и возобновились лишь пятьдесят лет назад, когда Хараром стал править Эльрик. Совпадения по времени между прорывами и вспышками синдрома установили относительно недавно, пять прорывов назад, чуть больше шестисот лет. Но никакой другой связи выявить не удалось. Попытки защитить людей от воздействия инферналов успеха не имели за отсутствием воздействия.
– К инфернальному излучению примешано некротическое. – Кундарб Роджера, потерявшийся где-то среди заваливших диван книг, ожил, и над диваном развернулась проекция рабочего стола. – Можно? – спохватился Вольф.
– У Даргуса ты не спрашивал, – пробурчал Роджер.
Вольф, естественно, счёл это разрешением. Достойный ученик Эльрика. Правда, с вежливостью ещё не окончательно распрощался.
– Вот так выглядит чистая инфернальная энергия. – Из кундарба забил фонтан тьмы, настолько чёрной, настолько тяжёлой и беспросветной, что на неё не хотелось даже смотреть. Эта тьма засасывала все краски, самый воздух, взгляд притягивало к ней, как тянет металлическую стружку к магниту. Только магнит не поглощает притянутое, оставляет блестеть на поверхности. – А та, что вырывается на полюсах, вот такая.
Цвет не изменился… Не было там никакого цвета, чему меняться-то?
Или всё-таки?..
Едва-уловимые сине-зелёные всполохи прорывались сквозь непроглядную тьму. Иллюзия? Взгляд переутомлен попытками оторваться от засасывающей чёрной бездны? Ясно, что нет. Это Вольф добавил красок, чтобы показать, в чём разница между чистой инфернальной силой и той, что хлещет в тварный мир во время прорывов.
– Разница настолько несущественная, что приборы её просто не фиксируют. В цветах она отчётливей, но люди магию не видят, эльфы не изучают прорывы, а шефанго… Эльрик сказал, им на такое даже смотреть нельзя, и они об этом знают.
– Если разница несущественная, – заметил Ринальдо, – значит, некротической энергии выделяется пренебрежимо мало.
– Зато она усваивается лучше, чем обычная. А, да, обычная выглядит вот так, – чёрный фонтан исчез, его место заняло переливающееся тёмно-синее марево, – это то, что рассеяно повсюду. Видите разницу?
Изображение превратилось в четыре поля разных оттенков. Непроглядно-чёрное, чёрное с сине-зелёным, тёмно-синее и сине-зелёное. Под каждым появились строчки чисел. Куда более привычная запись параметров излучения, чем палитра. Эльфы и шефанго тоже пользуются числами, но и палитрой никогда не пренебрегают. Им удобнее сочетать оба способа.
Чёрное – излучение Ифэренн. В числах оно выглядит куда приятнее, чем в цветах. Чюрно-зелёно-синее – излучение прорывов. Тёмно-синее – некротическая энергия. А эта синева с зелёными сполохами?
– Посмертные дары, – сказал Вольф. – Так они выглядят, когда я пропускаю их через себя.
– Хочешь сказать, прорывы излучают некротическую энергию, уже подготовленную для использования людьми?
– Кем угодно. Любыми живыми созданиями. Использовать можно и обычную, люди делают это рефлекторно, но то, что проходит через фильтр… через меня… гораздо эффективней. И оно влияет… посмертные дары влияют на психику, это я знаю точно, наблюдал много лет. Все душевнобольные пациенты нашей клиники… вашей, – Вольф взглянул на Роджера, тот закатил глаза, – были нездоровы или получили травмы непосредственно перед тем, как сошли с ума. Они лечились посмертными дарами из прорыва, сами об этом не подозревая. Теперь о вампирах. – Вольф посмотрел на Ринальдо так, будто тот лично нёс ответственность за то, что вампиры существуют. – Количество вурдалаков во время инфернальных прорывов растёт не потому, что вампиры чаще пытаются создавать потомков…
Он замолчал. Проекция над диваном погасла. После паузы Вольф произнёс тихо и неуверенно:
– Афат. Так они это называют. Дать афат. Стать ратуном. Создать най. И это явно не то, о чём я сейчас должен думать. Вурдалаки, – он резко выдохнул, тряхнул головой, – это не те, из кого хотели сделать… най. Потомков. Это те, кого хотели убить. Съесть целиком. В обычных обстоятельствах от убитых вампирами живых остаются обескровленные трупы. Но во время инфернальных прорывов…
– Посмертные дары не дают жертвам умереть до конца, но и не возвращают к жизни полностью, – продолжил Ринальдо, видя, что Вольфу почему-то всё труднее даются объяснения, – превращают в безумцев-людоедов.
– А инфернальное воздействие добавляет им силы и прочности, – поддержал Роджер. – Господин фон Рауб, у вас всё в порядке?
– У меня вообще ничего не в порядке. – Вольф отступил к дверям. – Накопители некротической энергии защищают от посмертных даров, поглощают их. Разместить накопительные устройства во всех клиниках – и те, кто страдает от синдрома Деваля, точно вылечатся. Остальные – хрен там, остальных нужно традиционными методами лечить.
– И куда же вы собрались, если у вас ничего не в порядке? – Роджер гнул свою линию. Он молодец, конечно, настоящий врач и про врачебный долг всегда помнит, но пытаться остановить Вольфа, когда тот не в себе, – всё равно что пытаться остановить Эльрика.
– Обратно. На Буровую. Князь мне мозги вправит. Ринальдо, акулы бы с ним, с лечением. – Вот-вот, это и называется «не в себе». Маскировка летит к чертям, из-под человеческого образа рвётся нелюдь. Очень симпатичный и крайне талантливый, но Роджеру определённо не стоит пока с ним встречаться. – Не в этом главное. Я, кажется, знаю, как использовать инфернальное излучение в здешней энергетике, знаю, как сделать трансформаторы. Надо только… подумать. Немного.
Шаг назад. Прямо сквозь закрытую дверь. Вновь волна вдохновляющей силы, мгновенный блеск звёзд в прозрачной пустоте.
И всё.
Тишина в заставленной книгами квартире. Умиротворяющий шелест деревьев за окнами. Только Сволочь тихонько бубнит с насеста:
– Хор-роший, ор-решки, вур-рдалак.
– А скажи-ка мне, дорогой друг, – Роджер поднял бутылку с водкой, посмотрел сквозь неё на свет, потом разлил водку по рюмкам, – когда ты говорил «мы в его возрасте», ты имел в виду годы или навигации?
Ринальдо принял независимый вид.
– Он ещё не выучил правила оформления научных работ.
– Да насрать мне на правила. Парень прискакал, слил нам открытие тысячелетия без претензий на авторство и умчался в межзвёздную пустоту. Ну так мне Дарний лично сказал, что он гений, от гениев я меньшего и не жду. Так годы или навигации?
– Я вообще не понимаю…
– Всё ты понимаешь. Эта птица, – Роджер сделал рюмкой жест в сторону Сволочи, – вспоминает зароллаш, только когда видит шефанго. Этнических шефанго. И Лейдер тоже считает, что фон Рауб – шефанго. А я вдруг вспомнил, что Лейдер в таких вопросах не ошибается. Лейдер гений. Это я и без Дарния знаю. Так сколько лет твоему мальчику? Шестьдесят или двенадцать?
– Ну не двенадцать. Биология-то у него человеческая. Почти. Кровь красная. С людьми генетически совместим. Ума опять же как у взрослого.
– Магией не владеет даже на детсадовском уровне. Потому что ещё не дорос до магии. – Не так-то просто было сбить Роджера Тройни с выбранной темы. – Итак, Вольф фон Рауб – шефанго, которому ещё нет и двадцати, и ты об этом знал, но не сказал мне ни слова. Что за хрень тут творится, профессор де Фокс?
– Это не моя тайна.
– Ах, так это тайна! Сволочь, как видишь, ничего таинственного в фон Раубе не обнаружил. Обругал его, как любого другого шефанго, и заткнулся только потому, что парень оказался способен заткнуть даже эту проклятую богами птицу.
– Шефанго ничего такого не умеют.
– Биология-то человеческая. – Доктор Тройни превратился в живое воплощение сарказма. – Рассказывай, что ещё учинил твой братец и как ему это удалось. Можешь начать с того, что настоящее имя фон Рауба – де Фокс, хотя об этом я уже и сам догадался.
– В том-то и дело, что нет.
Выпить стоило. Определённо. В конце концов, для того они здесь и сидят. Не для научных же открытий.
– Мать Вольфа приходится Эльрику… дочерью. Как бы. Не совсем Эльрику. То есть не моему брату, а одному из его воплощений, но поскольку все воплощения суть один… Меч… – Под взглядом Роджера Ринальдо вздохнул, сам разлил ещё по одной и махнул рукой: – Короче, не наследуют шефанго по женской линии, поэтому генетически Вольф Эльрику внук, а по законам, пока от своей семьи не отречется, – никто.
– И Вольф об этом понятия не имеет. Как мило со стороны твоего братца ничего ему не сказать. Парень у него с рук ест, отойти боится, была бы возможность – спал бы у него под лахрефом[4 - Лахреф (искаж. зароллаш) – реанимационная установка.], да там место занято. Таксой. Очень злой.
– Роджер, Эльрика не тронь, он знает, что делает.
– Видимо, поэтому он четвёртый месяц в коме из-за несовместимых с жизнью ран, нанесённых холодным оружием.
– Вольф к нему привязан. А своей настоящей семьи вообще не знает, даже не видел никогда. Да он отречётся от родителей не задумываясь. И не имея возможности выбрать. А так нельзя.
– Серьёзно? Нельзя отречься от родителей, которых потерял с рождения и которые не почесались тебя найти, ради деда, без которого жить не можешь? Не припоминаешь, как ты сам стал де Фоксом?
– Может, Эльрику хватило одного раза?
– То есть ты со мной согласен.
Вывод был неожиданным, но верным. Ринальдо тоже не видел необходимости скрывать от Вольфа его родство с Эльриком, не видел необходимости оставлять выбор между родной семьёй и семьёй де Фоксов. Какой тут вообще может быть выбор, с учётом всех обстоятельств? Эльрик ведь не думает всерьёз, что, встретившись с настоящими родителями, Вольф предпочтёт остаться с ними?
Разумеется, дело было не в этом.
– Ему придётся выбирать не между нами и родителями, а между нами и смертью, – сказал Ринальдо. – Умереть, чтобы спасти свой мир и свою семью, или выжить и стать де Фоксом. А как ты думаешь, какой выбор делают де Фоксы в таких обстоятельствах?
– Идиотский, – буркнул Роджер после долгого молчания. – Всегда и неизменно – самый идиотский.
– Ну вот. Ты сам всё сказал. Поэтому Эльрик и не торопится. Он Вольфа тоже любит. Не меньше, чем тот его.
ГЛАВА 2
А мы живём, а не умираем,
и жизнь живая, и жизнь – права.
А иногда мы подходим к краю,
