– В той или иной мере. Сложно сказать. Наверняка – только после Превращения.
Слуга вновь кивнул, будто и в самом деле понимал, о чем речь. Даже сам Энсадум не знал всех тонкостей Превращения. Знали их, пожалуй, только кураторы, но они ревностно хранили все свои секреты, а не только те, что касались их ремесла.
Особенно те, что касались их ремесла.
Энсадум смотрел, как стекающая в ёмкость тёмная струйка постепенно истончается. Перед ним была сама метафора жизни или, может быть, любого существования: всё предельно, всё заканчивается. Таков естественный порядок вещей. Тогда, возможно, то, что делают кураторы противоречит этому порядку?
Однажды человек, который умер, а затем внезапно ожил на глазах своих ошеломлённых товарищей, рассказывал, что в те несколько минут, когда он оставался мёртвым, ему виделись яркий свет и движение. Будто бы его тело падало или летело – и он совершенно точно знал это. Энсадум слышал подобные истории несколько раз, и все они были похожи друга на друга: смерть, падение, яркий свет, чудесное пробуждение. Даже вопросы, задаваемые слушателями после – и те мало отличались друг от друга: они хотели знать, видел ли умерший бога, или богов, а если да, то каких, и как выглядит загробный мир и каково это – умереть и знать, что ты умер.
Однажды на одном из таких собраний руку поднял некий человек, и получив разрешение говорить, спросил не чувствует ли оратор, что в буквальном смысле задолжал Смерти. Закончилось тем, что под крики толпы его вышвырнули на улицу. Энсадум вышел следом. С тех пор он избегал тех, кто верил в чудесные воскрешения, жизнь после смерти, астральные путешествия и переселение душ.
Если и существовала некая «душа», помещалась она явно не в теле. Тогда, может быть, в крови? Ведь он собирал для кураторов кровь, которую те превращали в эссенцию, способную хранить воспоминания человека на протяжении многих лет. Было это продолжением жизни вне тела или только притворялось таковой, Энсадум не знал.
Насос издал последний хлюпающий звук и перестал качать. Ёмкость оказалась заполнена наполовину. В скудном свете кровь казалась чёрной, но стоило поднести сосуд к свету, и содержимое начинало переливаться, словно внутренности рубина.
Кураторы будут довольны.
– Кто осуществит Превращение?
Энсадум вздрогнул от неожиданности. Оказалось, пока он качал насос, слуга подошёл ближе и теперь стоял с противоположной стороны кровати. Энсадум чувствовал, как внутри зарождается смутное беспокойство, а вместе с ним новая и тревожная, но пока далёкая от завершения мысль…
Над его головой громыхнуло. Звук был таким, словно этажом выше уронили тяжёлый куль.
Услыхав странный шум, слуга, казалось, забеспокоился. Он бросил быстрый взгляд вверх, затем посмотрел на приоткрытую дверь, словно пытаясь решить, что делать дальше.
Звук повторился. На этот раз Энсадум готов был поклясться, что его источник переместился, будто на верхнем этаже и в самом деле двигали что-то тяжёлое и громоздкое.
Сверху послышались звуки возни, несколько голосов о чем-то приглушённо заспорили. Странно, до этого момента Энсадум и не догадывался, что в доме есть кто-то другой.
Быстро пробормотав извинения, слуга бросился в коридор. Энсадум слышал его шаги, думая, что, если подождать некоторое время, они наверняка раздадутся у него над головой.
Выбегая, слуга захватил фонарь. Единственным источником света в комнате остались свечи, половина из которых почти догорела. Что ж, его работа окончена, и он не собирался дожидаться, пока слуга вернётся. Разобрав насос и упаковав вещи в саквояж, Энсадум направился в коридор.
Здесь было ещё темнее. Идти пришлось на ощупь. Левой рукой он касался стены – единственного ориентира в окружающем мраке. Поэтому, когда внезапно стена кончилась и рука провалилась в пустоту, у Энсадума перехватило дыхание. Оказалось, это была всего лишь приоткрытая дверь, одна из тех, куда он заглядывал накануне. Теперь он жалел, что не догадался захватить с собой хотя бы огарок свечи.
Добравшись до лестницы, практик огляделся. На площадку этажом выше падал свет из приоткрытой двери, но его было недостаточно, чтобы осветить лестницу под ногами.
Он начал спускаться.
Уже на середине лестницы Энсадум вдруг обнаружил, что движется на ориентир – серые узкие окна, находящиеся по обе стороны двери. Сквозь мутные стекла внутрь попадало немного дневного света. Дверь оказалась не заперта. Покидая дом, Энсадум думал, что вполне способен вернуться к лодке и без посторонней помощи.
Он уже приготовился проделать весь обратный путь к реке в одиночестве, однако распахнув дверь, неожиданно обнаружил стоящий у крыльца экипаж. Его недавний провожатый стоял рядом. Сняв с ноги ботинок, он выковыривал небольшим ножиком застрявшие в подошве камни. Увидев Энсадума, он спрятал нож, натянул ботинок, а затем махнул рукой, приглашая забираться внутрь.
Энсадум чувствовал себя беглецом, понимая, что спешит покинуть это место как можно скорее. Он обернулся и посмотрел на дом позади. Свет горел лишь в окне верхнего этажа.
И все же, опуская ступню на подножку экипажа, он ощутил укол совести: уже не впервые он чувствовал себя вором, похитившим самое ценное – чью-то душу.
Склянки в его саквояже звякнули, когда он забирался внутрь. Странно, но в этот раз в их звоне ему слышался чей-то стон, словно десятки голосов одновременно выдохнули на единой скорбной ноте.
ВОДНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ
Не проходило ни дня, чтобы из канала не выловили очередного утопленника. Большинство тел были бледными, распухшими и почти ни у кого из них не осталось зубов – следствие долгого употребления белой смолы. Торговцы кеком с перерезанными от уха до уха глотками, избитые до смерти бродяги, проститутки с выпущенными наружу кишками, так что вокруг их тел, когда они находились в воде, плавали ленты розового и серого, словно лоскуты материи у танцовщиц, дававших представление на празднике в честь его отца в прошлом году.
В прошлом? Или это было в позапрошлом?
Подумав немного, Спитамен решил, что это не имеет значения. Сидя на мостовой в тени дома, окна которого выходили на канал, он достал из кармана плитку смолы, отломил кусочек и принялся разминать в грязных ладонях. Людей вокруг становилось все больше: голосистые торговки с корзинами товара спешили на рынок; мальчики-посыльные торопились по десяткам поручений; брели вечно усталые рабочие с красными от недосыпания глазами; их обгоняли служащие, и у каждого в руках была папка или чемоданчик с бумагами: работа, взятая на дом. Возвращался помощник пекаря: он только что развёз свежий хлеб, и в пекарне уже дожидалась новая партия; проехала упряжка: угрюмый возница подгонял лошадей, хотя в повозке никого не было; некий человек с растрёпанными волосами бросился ей наперерез, и едва не угодил под колёса. Фонари погасили, однако в воздухе по-прежнему витал запах газа.
Перекатывая кислый шарик во рту, Спитамен скосил глаза в сторону канала, туда, где уже начала собираться толпа. В ней выделялись трое в красных солдатских мундирах. Пока они из последних сил старались не подпускать зевак слишком близко к краю, четвёртый их спутник – во всем черном, стоял у парапета и, заложив руки за спину, смотрел под ноги. Спитамен понял, что взгляд его устремлён вниз, к тому, что плавало в воде. Наверняка ему не стоило так откровенно глазеть, поскольку один из мундиров внезапно обернулся и, заметив его, сделал знак подойти:
– Эй, ты! Ступай сюда!
К несчастью для Спитамена, он уже успел ощутить действие смолы. Его мысли плыли неторопливо, словно облака в погожий день. Поэтому, когда над ним нависло тёмное от гнева лицо «мундира», он только и смог, что моргать и нелепо улыбаться.
– Ты оглох? Я к тебе обращаюсь!
Теперь взгляды всех присутствующих были обращены в их сторону. Послышались смешки, кто-то показывал на него пальцем, кто-то качал головой.
У стражника было широкое смуглое лицо, над губой тонкой чёрточкой темнели подвитые кверху усы. Спитамен уловил исходящие от него запахи: промасленной кожи, специй, пива, застарелого пота. Двое других «мундиров» также смотрели в их сторону. Один снял шлем и провёл рукой по взмокшему лбу, другой поправил саблю на ремне.
Удар настиг его неожиданно. Прежде, чем Спитамен успел опомниться, он очутился в пыли. Второй пинок пришёлся по его пожиткам: тарелка для подаяний с грохотом покатилась по камням, а лежавшие в ней медяки разлетелись в стороны.
Ему и раньше доставалось от солдат. Однажды пара подвыпивших офицеров поколотили его так, что ещё месяц потом сломанные ребра не давали ему покоя. В другой раз со свистом, криками и топотом на него наскочил отряд кавалеристов, причём тот из них, что ехал впереди – в ярко начищенном шлеме с развесистым плюмажем – специально повернул лошадь так, чтобы Спитамен угодил под копыта. К несчастью для солдат, жертва оказалась проворнее и отряд с улюлюканьем пронёсся мимо. Лишь последний солдат выхватил из ножен саблю и плашмя ударил ею Спитамена – похоже, тому не полагалось радоваться внезапной удаче.
Чьи-то руки дёрнули его за шиворот, поднимая на ноги. Ткань затрещала и порвалась. Затем его подтолкнули к ограждению. В воде внизу плавало нечто, что он вначале принял за обычный мусор.
– Полезай вниз, – велел солдат.
С годами канал заметно обмелел. На его стенах остались горизонтальные отметины – следы того, как из года в год понижался уровень воды. Никто не мог с уверенностью сказать, насколько канал глубок сейчас. Когда-то давно Спитамен слышал, что его вырыли в годы белого тлена, чтобы иметь возможность избавляться от тел погибших. Течение уносило трупы за пределы города. Теперь бедняки мылись, стирали белье, а то и вовсе брали в канале воду для питья. Даже если ему повезёт, и он не переломает ноги о дно, выбраться наружу без посторонней помощи будет невозможно. Потребуется лестница, а об этом никто не подумал…
Спитамен собирался ответить солдату, чтобы сам прыгал вниз, раз такой умный, однако не успел раскрыть и рта. Резкий толчок бросил его вперёд. Перевалившись через ограждение, он полетел вниз. Последнее, что Спитамен успел заметить – это то, как веселье на лицах наблюдавших за ним людей сменяется недоумением.
А потом рухнул в воду.
Позже он вскарабкался на крышу одного из стоящих рядом домов, чтобы высушить одежду под лучами солнца и немного согреться.
Снизу звучали голоса. Не гул с улицы – его Спитамен давно перестал замечать, а настоящие голоса из здания под ним. Однажды он понял, что слова прокрадываются сквозь щели подобно насекомым. Как и большинство насекомых, слова были безвредны. Но некоторые из них таили опасность. Они казались ему жучками, вроде тех, что бегали по его рукам, когда он стягивал мокрую рубашку. Он знал наверняка, что пищей им служит дерево, из которого сделаны балки этого здания, опоры на пристани, полы в здании городской администрации.
Внизу ссорились дочь с отцом. Она хотела пойти на свидание с кем-то кого звали Кевакия, а старик запрещал ей это. Постепенно голоса становились всё громче, звенела посуда, хлопали двери.
Мокрую одежду он разложил вокруг, раздевшись догола. Борода щекотала грудь. Волосы Спитамен стянул вместе, кое-как собрав непослушные пряди в подобие хвоста. Всё, что было в карманах, безнадёжно погибло. Остался лишь небольшой кусочек кека, завёрнутый в бумагу: его Спитамен решил приберечь на потом.
Его блюдце закатилось неизвестно куда, монеты разлетелись в стороны и наверняка стали добычей уличных мальчишек. Вдобавок он лишился одеяла.
Теперь Спитамен вспоминал, как это было.
Рухнув в канал, он наглотался воды, от которой его тут же вырвало. Кислый вкус кека вместе с остатками смолы вымыло изо рта, оставив лишь жгучий вкус желчи. Барахтаясь, он случайно задел что-то, отпихнув его от себя, но тут же ощутил, как встречной волной это прибивает назад. На сей раз он оттолкнулся обеими руками, чувствуя, как кончики пальцев касаются чего-то мягкого и податливого.
Сверху что-то кричали, но он не мог разобрать, что именно. Вода попала в глаза, и на некоторое время он лишился зрения, успев в последний момент разглядеть: то, что он вначале принял за обычный мусор, было плавающим вниз лицом человеческим телом…
Это точно не было похоже на бассейн в доме его отца, а у воды стояли не мраморные статуи, изображавшие юных дев, а смеющаяся и улюлюкающая толпа, в которой Спитамен заметил людей с длинными шестами в руках. На концах этих шестов поблёскивали острия.
Нет, решил он, не острия. Это были крюки, в точности как те, которые используют мясники. Каждое утро Спитамен наблюдал, как через улицу от него толстяк в кожаном фартуке открывает магазинчик, где за прилавком были развешаны куски мяса всех форм и размеров. Иногда он рубил их топором с короткой рукояткой, который вонзался в колоду с глухим стуком.
Спитамен попытался плыть, при этом его руки сами вцепились в тело утопленника, которое оказалось на удивление лёгким. Сверху продолжали кричать. Похоже, те люди хотели, чтобы он толкал тело к парапету.
Затем в толпе появился человек с багром. Спитамен знал его – он был из числа тех, кто спозаранку ходит от дома к дому и будит жильцов громким стуком в окно. Разумеется, не забавы ради – горожане платили ему за то, чтобы быть разбуженными вовремя. Этот человек поднял багор высоко над головой (очевидно ту самую палку, что служила инструментом его профессии), и резко опустил. Крюк на её конце клюнул воду в паре локтей от Спитаменовой головы.
Длинны багра оказалось недостаточно.
Сверху вновь прокричали, чтобы он подтолкнул тело.
До этого Спитамен не раз видел почерневшие от постоянного холода руки прачек, но не подозревал, насколько ледяной может быть вода. Держаться на поверхности становилось все труднее. Сделав усилие, он ухватил мертвеца за край одежды и потянул. Мокрая ткань лопнула с громким треском.
Конец багра вновь погрузился в воду, а затем вынырнул, едва не подцепив самого Спитамена.
Уворачиваясь от злополучного орудия, Спитамен потревожил тело, и оно перевернулось.
Было слышно, как наверху выдохнула толпа.
Стали видны искажённые смертельной гримасой черты лица, кожа которого была синюшной, почти черной. Невозможно было сказать, какого цвета у утопленника глаза или какой формы были губы – и то и другое отсутствовало – наверняка потрудились рыбы из канала (некоторая часть из них попадёт в качестве улова на столы горожан из числа бедняков уже сегодня вечером). При этом кожа на чудовищно раздутом лице была гладко выбрита, а бакенбарды, вошедшие в моду в последние несколько лет, даже побывав в воде, сохраняли ту форму, которую им придали бритва и ножницы парикмахера – наверняка благодаря какой-нибудь специальной помаде для волос.
Кожа на лице мертвеца (если не считать участков вокруг глаз и губы), сохранилась, чего нельзя было сказать о руках, и как догадался Спитамен, рыбы здесь были ни при чем.
Во-первых, руки мертвеца были связаны. Толстый красный шнур, которым это было сделано, впился глубоко в плоть. Кожу вокруг покрывали многочисленные отметины – следы от ожогов. Кончики пальцев мертвеца были странного сизого цвета, и Спитамен с опозданием понял, что видит то, что осталось от ногтей.
Все это были следы пыток, причём судя по количеству ран, пытали несчастного долго. Значит, хотели выведать нечто важное. А, получив желаемое, убили, после чего бросили тело в канал. Подобное случалось сплошь и рядом, разве что обычные похитители действовали с куда меньшим терпением – обычно сразу переходя к отрубанию конечностей.
– Ну же, парень, заканчивай обниматься и тащи его сюда!
Это кричал человек с багром, который по-прежнему замахивался своим орудием. Чтобы подцепить утопленника, ему не хватало совсем чуть-чуть.
Кто-то засмеялся, кто-то даже принялся аплодировать, словно шутка была действительно удачной.
Спитамен посмотрел наверх.
На набережной появились торговцы, продававшие мясо на палочках, сладкие пирожные и засахаренные фрукты. Издали был виден яркий колпак водоноса. Скорее всего, вода в его вёдрах была ненамного чище той, в которой плескался сейчас Спитамен.
Отшвырнув бесполезный лоскут, Спитамен поискал за что бы ухватиться. На поясе мертвеца он обнаружил кожаный ремень. Уж он-то точно не должен был порваться.
Ремень был широким, и с одной стороны его покрывали металлические клёпки, а с другой оба его конца были скреплены бляхой.
Спитамен взялся за пояс и потянул.
Под поясом обнаружилось нечто вроде потайного кармана. И этот карман не был пустым. Внутри пальцы Спитамена нащупали мешочек наподобие тех, где торговцы хранят монеты. Сотни таких мешочков ежедневно переходят из рук в руки на любых рынках, и никто не удосуживается развязать один из них и проверить содержимое – обычно торговцы опытны настолько, что по весу определяют нужное количество монет.
– Ну чего ты там барахтаешься?
Вновь смех, хлопки. Кто-то несколько раз прерывисто свистнул.
– Обними его покрепче!
– Голубки!
– Как водичка?
И все в таком же духе. Кошель тем временем незаметно перекочевал из потайного кармана за поясом Спитамену за пазуху.
Вынырнув на поверхность, он обнаружил, что солдат стало как будто больше. Теперь они выстроились в линию вдоль набережной.
Странное дело, но о нем похоже забыли. Он видел, как солдаты начали теснить зевак от парапета, подталкивая прикладами ружей. Кто-то негромко возмущался, кто-то старался увернуться и по-прежнему стремился к ограждению, однако большинство повиновалось.
Внезапно сверху послышались крики. Поначалу Спитамен принял их за все то же бурное ликование толпы, но затем прогремели первые выстрелы.
Один выстрел, второй, затем сразу несколько. С того места, где он находился, Спитамен видел лишь край набережной, который заволокло пороховым дымом. А мгновение спустя из клубящегося тумана возникла фигура солдата с оружием в руках. Недолго думая, солдат прицелился в направлении Спитамена и выстрелил.
Спитамен нырнул. Воду рядом прорезали пули.
Спустя некоторое время – один или два удара сердца – в воду рядом рухнуло первое тело. Все это время Спитамен находился под водой. Воздуха в легких не хватало, но вынырнуть сейчас было бы настоящим самоубийством.
Несчастным, тело которого опускалось сейчас на дно, был человек, ещё недавно орудовавший багром. Его глаза были широко распахнуты, из открытого рта поднималась струйка крови. Почти сразу же рядом рухнуло другое тело: какая-то женщина.
Бешено работая руками, Спитамен попытался плыть. И хотя он больше не видел мертвецов в мутной воде, он чувствовал их присутствие. Один раз совсем рядом мелькнула чья-то рука и ему пришло в голову, будто один из них пытается дотянуться до него. Спитамен отпрянул, закричал, выпуская из лёгких остатки воздуха, рванул вверх. Его уже не пугало что, вынырнув, он станет мишенью для солдат. Гораздо страшнее было остаться здесь, в темной воде, наедине с мертвецами.
Он все плыл и плыл, но так и не достиг поверхности. Холод окутал его, струи воды скользили по коже. В последней отчаянной попытке выбраться он рванул вверх, но натолкнулся на преграду. Как будто кто-то поставил между ним и миром снаружи стену, не желая выпускать из этой темной, промозглой обители.
Перед тем, как его сознание померкло, Спитамен понял, что тонет. Откуда-то со дна этого холодного, безжизненного ничто поднялась ласковая рука, обняла его и увлекала за собой…
Спитамен медленно приходил в себя. Он лежал на берегу канала, окружённый мусором словно некий жадный божок – мелкими подношениями своих почитателей. Неподалёку две женщины стирали белье. В стороне от них, стоя по колено в воде, мылись несколько мужчин.
Внезапно бок пронзила острая боль. Оказалось, пока он лежал, к нему подобралась стайка мальчишек, и один из них ткнул его острой палкой. Спитамен вскрикнул от боли, чем до смерти напугал оборванцев. Те бросились врассыпную. Женщины прекратили стирать и подняли головы, мужчины отложили мочалки и направились к нему.
Спитамена подняли на ноги, усадили, после чего одна из женщин подала ему чашку воды (как будто он недостаточно нахлебался, плавая в канале!). И всё же Спитамен не стал отказываться.
Ему с лёгкостью удалось уйти от расспросов, тем более, спрашивать-то было особенно не о чем. Сам он, потягивая мутную жижу, задумался: зачем солдатам понадобилось стрелять в толпу?
Наконец женщины потеряли к нему интерес и отправились по своим делам, унося корзины с бельём. Мужчины ушли ещё раньше. Даже оборванцы, все время наблюдавшие за ним издали, и те утратили интерес. После того как ушли взрослые, они пробовали швырять в него камни, подобранные на берегу канала, но не дождавшись реакции, бросили это занятие.
