буксируемых тракторами по снегу,
знойно-весенний стриптиз мужиков
в мартовской неге.
Жадно впитывают загар с небес
тела, выбеленные зимой изрядно.
А мимо бежит целина и лес.
Перебазировка отряда.
Полозья скрипят, дизеля ревут.
Но рушит весь кайф начальства каприз.
Новое место лагеря – тут!
Граждане отдыхающие, извольте вниз…
Касаясь век дыханьем
Слегка касаясь век дыханьем,
сплету из лести путь к устам.
Скользну в них мыслью и стихами
и строчками осяду там.
Тихонько, будто только прихоть,
возможно, ложь, но ведь не всё ж,
созвучиями рифмы вспыхнут.
И ты их вслух произнесёшь.
Катая камушки согласных
на языке, и под, за ним,
аллитератора напастью
и горем окрестишь своим.
Но не фатальны, исправимы
эпитетов и мёд, и яд.
Вдруг охренеют херувимы
и луки в лиры превратят.
Масленица
Масленица. Март-стервец
собирался, видно, наспех.
Целина совсем без наста:
ступишь с тропки – и копец.
Ухнешь сдуру вдруг по грудь
в кашу топкого замеса.
И прощай, мой друг Инесса:
подытожен жизни путь.
Впрочем, вру: всего лишь – март!
И на финиш не похоже.
Солнца блин вполне пригожий.
Снег, как зебра, полосат.
Где не тронут – бело-синь.
Чётко вычерчены тени.
А с соседнего растенья
капля света по лбу – дзинь…
Брудершафт
Жизнь хороша —
тоске отбой.
О, брудершафт
с самим собой!
Училка-алкоголичка
По сути, раба привычки,
что с возрастом неизбежно,
училка-алкоголичка
осталась по-детски нежной.
О чём-то в ночи молчала
за чайной чашкой портвейна,
чьи стенки, как круг причала,
загублено-благоговейны.
И гуглила, между делом,
в Сети на смартфоне старом,
на спящих дочек смотрела,
молитву про них шептала.
И мысли в уме ероша,
касалась одной – звенящей:
«Он был алкоголик в прошлом,
а я живу в настоящем».
Сон оборотня
В ускорении коротком
врезаться в табун ослов
и пластать клыками глотки,
упиваясь кровью зло.
Но, захлёбываясь алым,
расцепить случайно связь —
вынырнуть из виртуала
в человечью ипостась.
Вновь не хищный и не наглый,
не чудовище из сна.
