Видя, как его спутница устала за целый день непрерывной ходьбы, Торвард с беспокойством думал о том, какой большой кусок пути у них еще впереди. «Надежным местом», куда он собирался ее передать, была усадьба Вигмара Лисицы на Золотом озере. Место действительно надежное, и сам Вигмар – надежный человек, дружит с Дагом Кремневым, к которому она хочет добраться, и там она уже не пропадет. Весь вопрос в том, как ее туда доставить. Показать ей издалека ворота и отправить одну – неприлично как-то. Довести и самому торжественно поручить заботам Вигмара – значит показаться квиттам на глаза раньше времени. А взять ее с собой к кургану означало впутать чужого человека, да еще и женщину, в глубоко личное дело, на которое он даже Халльмунда не взял.
Но несмотря на все эти сложности, общество Эмблы ему было скорее приятно, и Торвард не очень беспокоился о том, до чего оставалось еще пять-шесть дней пути. Особых трудностей она пока не доставляет: устает, но упрямо идет и не жалуется, ест что дают, не привередничает… Конечно, без нее он ушел бы за день гораздо дальше, но лишние два-три дня ничего не решают…
Ночь прошла спокойно, и назавтра, доев остатки глухаря и опустив кусок дерна, скрывший угли и кости, они пошли дальше. Стоял чудесный, теплый, свежий летний день, но Ингитора, проснувшись слишком рано, вскоре уже опять начала спотыкаться. Судя по солнцу, даже до полудня еще оставалось время, но ей казалось, что они идут уже так долго! Видя, с каким мужественным усилием она подавляет зевки, Аск, набредя на упавшее дерево, вытянутое над землей точно на высоте удобной скамьи, бросил рядом свой мешок и кивнул ей:
– Посиди, передохни.
– Мне очень стыдно… – грустно начала Ингитора, жалея о своей невыносливости, но он махнул рукой:
– Да брось! Я же вижу, что ты не пастушка, которая всю жизнь со стадом ходит. Хочешь, я тебе плащ постелю, поспи. Мы очень рано встали.
– Нет, я сейчас…
Ингитора села на ствол, потом прислонилась головой к дереву, росшему позади, закрыла глаза. Она дремала, а Торвард, сидя на том же стволе, молча ждал, пока она снова соберется с силами. Лицо ее он видел сбоку, и он при свете дня неприметно разглядывал ее, притом со все более возрастающим удовольствием. В общем-то, она красива – но ничего особенного. Торвард повидал очень много красивых женщин, но здесь было что-то другое. Ничего особенного не наблюдалось в ее продолговатом лице, белом, слегка загорелом, с высоким гладким лбом. Волосы, разделенные на прямой пробор и откинутые назад за плечи, красиво осеняют лоб, висок и мочку уха. Брови тоже красивые, не тонкие и не широкие, с изгибом, который привлекает внимание к глазам. Глаза небольшие, а может, так кажется оттого, что скулы слегка приподняты.
Позабыв, о чем он перед этим думал, Торвард просто разглядывал ее прямой правильный нос, пухловатую нижнюю губу с маленькими обольстительными складочками от уголков рта вниз, и при виде этих складочек вдруг почувствовал знакомое проникающее волнение. Скользнув ниже, взгляд его по белой стройной шее скатился прямо в маленькую впадинку под горлом, между ключицами – кожа там была белая, нежная… Губам стало тепло, словно они уже коснулись этой кожи… не полегчало. И он ничуть не досадовал на задержку: сидеть на этом стволе и разглядывать ее уже казалось самым увлекательным занятием на свете.
Эмбла вдруг открыла глаза, и в них мелькнуло беспокойство: видно, его взгляд показался ей слишком пристальным. А Торвард отметил, как забавно серо-голубой цвет ее глаз сочетается с рыжеватым цветом волос, неярких, мягко и тепло блестящих, отчего весь ее облик делается как-то заметнее.
– У тебя в роду квиттов не было? – спросил Торвард.
– Нет, – ответила она, с трудом выплывая то ли из мыслей, то ли из снов. – У меня тут никого нет.
– Я не про это.
– А про что?
– Ты лицом немного похожа на квиттинку. Высокие скулы, глаза, волосы…
– А ты немного похож на свартальва! – Ей, как видно, совсем не понравилось, что ее так внимательно рассматривают. – У тебя их, случайно, не было в роду?
– Не видала ты свартальвов! – Торвард не обиделся, а только усмехнулся.
– А ты видал?
– А то! Стал бы говорить! Видал я свартальвов, то есть, если честно, одного, но так же близко, как тебя. Ну и мозгляк, просто червяк какой-то! Тощий, сморщенный! Из меня одного их бы трое получилось!
– Ну, значит, ты великан! – воскликнула Ингитора, смеясь над этим странным разговором, который вынуждена вести с каким-то странным человеком в весьма странных обстоятельствах.
– Да нет же! Просто так вышло, что перед моим рождением моя мать очень долго жила почти что под землей. И ей было очень грустно. Я тебе как-нибудь потом расскажу. Идти нам далеко, у нас будет еще много долгих вечеров у костра.
Она кивнула и опять прислонила голову к дереву, решив, что после такого продолжительного разговора можно и помолчать. Торвард восхитился ее истинно героической для женщины сдержанностью, но где-то в душе у него зашевелилась смешная детская обида, что ему, конунгу фьяллей, не уделяют никакого внимания! Он был достаточно умен, чтобы не принимать это чувство всерьез, но тем больше любопытства вызывала у него девушка, способная на это.
Нет, главное тут не в красоте, хотя она, конечно, красива. В выражении глаз, в чертах ее лица читался ум, воля, внутренняя глубина и сила. Именно это привлекало Торварда, и сама красота ее уже казалась только золотой оправой к этому драгоценному камню. Всю жизнь он легко влюблялся, но настоящее уважение испытывал только к умным и сильным женщинам, с которыми мог говорить как с равными. И в Эмбле, каким-то невероятным образом свалившейся с неба прямо на его пути, он быстро почувствовал одну из таких. А в придачу она была стройной, рыжеволосой, как на заказ – вот бы Халльмунд посмеялся, если бы узнал, что Торвард и в глуши Медного Леса мигом нашел девушку как раз по своему вкусу! Просто под кустом, как ягоду, шел и нашел. Сама ее сдержанность подзадоривала его и усиливала желание раскрыть тайну этой дивной встречи.
Он подставил ладонь под ее свесившуюся с колена руку – ее ладонь была заметно уже, но пальцы ее оказались лишь чуть короче; она посмотрела на него с удивлением, но тут же поняла, что он имел в виду, и поспешно отняла руку, словно прятала свое прямое родство с Эрной дочерью Херсира, которое не укрылось бы даже от слепого. Это понимание без слов волновало и радовало его, и Торвард со все большим удовольствием рассматривал ее тонкие запястья, ее стройную белую шею с такими пленительными ямочками возле ключиц, высокую и приятно полную грудь, очертания длинных ног под платьем, и сам понимал, почему она так оглядывается, чувствуя невольный жар этого взгляда. Его влекло к ней чувство острого, какого-то особо настойчивого любопытства и расположения, как к уже близкому существу. Очень хотелось подставить под ее голову свое плечо – оно, правда, тоже не слишком мягкое, но все же лучше годится быть подушкой, чем этот серый буковый ствол с сизыми пятнами лишайника. Но едва ли она согласится на такую замену: она явно не из тех, кто легко подпускает к себе.
Задумавшись, он снова ловил себя на том, что разглядывает ее, и дыхание его невольно учащается. Эта белая полоска кожи, видная в разрезе ее рубашки на груди, не давала ему покоя и отвлекала от всего того, о чем действительно стоило подумать! Например, о Бергвиде, о Дагейде, обо всех прочих неприятностях, которые занимали столько места в его мыслях раньше, а теперь вдруг отодвинулись куда-то очень далеко. И ему было хорошо, словно он явился на эту тенистую поляну просто для собственного удовольствия. Случайно вспомнилась зима, непроходимая тоска, когда он лежал в общем покое у Рэва бонда из фьорда Кривой Речки и слушал сагу о невесте медведя – и Торвард поразился, с ужасом осознав, в какой глубокой и черной яме тогда сидел. И как только сумел выбраться! Но теперь все осталось позади. Спрятанное под рукавом обручье Дракон Судьбы, а главное, «невеста медведя», сидевшая рядом на бревне, казались прочными залогами того, что тоска не вернется. Он был захвачен целиком, как в юности, притом нынешнее чувство казалось ему необычайно новым и свежим, как будто оно потекло не по старым, известным, а по каким-то еще не опробованным дорогам и сулило все блаженство новизны.
Так же молчала Эмбла и весь остаток дня – и по пути, и на привалах, которые он время от времени для нее устраивал. Торвард не досаждал ей разговорами, хотя в душе с неутихающим любопытством ждал, долго ли она так промолчит. Неужели до Золотого озера? Неужели они так и расстанутся, ничего друг о друге не узнав? Иногда девушка словно бы порывалась что-то сказать, но сразу передумывала, будто испугавшись, когда встречала его внимательный, ожидающий взгляд. Он подозревал, что не всегда она так молчалива и в привычных условиях охотно делится мыслями, но сейчас боится сказать лишнее.
– Это так странно… – как-то начала она, но тут же замолчала, словно посчитала свою речь неуместной.
– Что – странно? – невозмутимо спросил Торвард и лишь бегло глянул на нее, чтобы не выдать своего любопытства.
– Что я… Что мы все время одни. Целый день, с утра и до ночи. День за днем – и никто нас не видит, только лес. Ты когда-нибудь бывал один так долго?
– Нет. Никогда.
Торвард подумал при этом сразу о нескольких вещах. Во-первых, этим замечанием она еще раз выдала свое положение, хотя оно и так ясно. Только знатная девушка никогда не остается одна, будучи всегда окружена домочадцами, служанками, гостями, подругами… А во-вторых, что она права и он сам ощущал какое-то глубинное недоумение, второй день подряд встречая взгляд только одной пары глаз, а не десятков, всегда, везде, куда ни повернет голову. Он и сам привык день и ночь быть среди дружины: дома и в походе, на суше и в море, под крышей или в лесу. Он не осознавал одиночества только из-за того, что слишком привык быть в толпе, и сам Аскефьорд, живое продолжение его самого, в его мыслях был с ним здесь.
– А твои знают, где ты? – задал он вопрос, который продолжал его мысли об Аскефьорде.
– Нет, – ответила девушка. – Никто не знает. Ни один человек…
Она произнесла это так задумчиво-отстраненно, что Торвард понял: эти неведомые «свои» ушли очень далеко от нее не только по расстоянию, но и в мыслях. Ей было, может быть, вовсе и не к кому стремиться. Ему стало жаль ее, у которой нет своего Аскефьорда, захотелось помочь ей, исправить ее чувство одиночества – такая девушка заслуживает лучшей участи. Но для этого нужно знать, кто она и в чем ее сложности. Судя по ее ухоженному виду и хорошей одежде, желающие позаботиться о ней имелись; другое дело, хотела ли она доверить этим таинственным лицам заботу о себе? По всему выходило, что нет. Тут и камень изводился бы от любопытства, но девушка молчала, и на ее лице не отражалось желания рассказывать. Это было странно: всякая женщина любит поговорить, тем более когда с ней такое приключается. А эта молчит. Раньше Торвард считал всех сдержанных людей умными, но, несколько раз ошибившись, понял, что молчаливость может быть не только признаком умной сдержанности, но и следствием глупости, которой просто нечего сказать. Но здесь был явно не тот случай. Она слишком быстро находила ответ, слишком хорошо понимала его и не испытывала ни малейших затруднений при выражении своих мыслей. Просто ей было о чем подумать – иначе она не оказалась бы тут совсем одна, – а ему она не доверяла. Это он тоже понимал и старался не спугнуть ее излишним любопытством.
Задумавшись, она уходила в свои мысли так глубоко, что Торвард порой сомневался, а помнит ли она вообще о его присутствии. Вот он взял ее за плечо и остановил: она вздрогнула и подняла на него недоумевающий взгляд, словно не помнила, кто он такой. Он глазами и бровью показал ей на коричневую, с резким черным зигзагом на спине, гадюку, гревшуюся на солнце между камнями в двух шагах впереди. Эмбла сильно вздрогнула, подалась к нему и сама держала его за руку, пока он обводил ее стороной.
Крупный глухарь взлетел с сосны в нескольких шагах от них: от треска и грохота его крыльев девушка так содрогнулась, что Торвард засмеялся, но тут же схватился за лук и быстро согнул его, натягивая тетиву, а потом бегом кинулся вслед за птицей, бросив на бегу: «Стой здесь!», точно боялся, что такая задумчивая девушка потеряется, если отойдет хоть на шаг от этой сосны.
– Вот это я понимаю! – радовался он, вернувшись с обезглавленным глухарем в одной руке и луком в другой. – Ужин сам тебе навстречу вылетает! Я же тебе говорю: не пропадем! Только вот я сам виноват: поднял тебя слишком рано, ты же спишь на ходу. Не подумай, что я смеюсь, но, правда, по лесу немножко опасно ходить, как вельва во сне.
– Я не вельва! – И не подумав обидеться, Эмбла тяжело вздохнула. – Вельва все знает, даже больше, чем Один. А я ничего не знаю. Я – бенгельт. Это не переводится. На свете было таких только две: я и еще одна, ее звали Мис. Не слышал о ней?
– Боюсь, что нет. – Встряхивая тушку глухаря за лапы, чтобы стекла кровь, Торвард с откровенным сожалением покачал головой. Слово было явно эриннское, а если бы он лучше разбирался в преданиях эриннов, то мог бы сейчас кое-что узнать.
– Оно и к лучшему. – Эмбла снова вздохнула. – Ну, ладно, пойдем, я проснулась и буду смотреть под ноги.
Освободив стрелу из тушки, Аск потер ее о мох. Ингиторе бросилась в глаза бронзовая насечка на железном острие – руна Тюр, повторяющая очертания самой стрелы. Обозначает волю к победе, мужество, целеустремленность… и читается как «Т». Стрелы, как и все его оружие, красивые, дорогие, отлично сделанные – в общем, указывают на то, что владелец их – человек не простой. В какую сагу она забрела – где «зверь благородный», словно Сигурд, в одиночестве бродит по заколдованному лесу и ищет своего дракона?
Вскоре после этого они увидели сперва выкошенную полянку с двумя стогами, потом сенный сарай, потом тропинку, выбитую явно человеческими ногами, а потом и хутор (названия усадьбы это не заслуживало): дом под соломенной крышей, с обмазанными глиной стенами, амбар, хлев и еще какие-то мелкие строения за общим бревенчатым частоколом.
– Если хочешь, зайдем, – предложил Аск. – Купим хлеба или из одежды чего-нибудь, я не знаю, может, тебе что-то нужно?
Ингитора поколебалась. Рубашка на смену, к счастью, постиранная Халльгерд в последней усадьбе перед встречей с Бергвидом, у нее еще имелась, но отдохнуть в настоящем доме, помыться горячей водой, поесть хлеба или каши было бы совсем неплохо. За половинку одного звена серебряной цепи, которая соединяла застежки ее платья, она могла бы получить всего этого вдоволь. Но… показываться на глаза чужим людям, на Квиттинге, где, в ее представлении, правили Бергвид и Дагейда…
– Теперь тепло, помыться можно и в озере! – Приняв это мужественное решение, Ингитора все же не удержалась от вздоха. – Можешь считать меня трусихой, но я не хочу идти к чужим людям. А вдруг тут живет… – Она хотела сказать «лучший друг Бергвида», но не посмела произнести это имя и сказала вместо этого: – Какой-нибудь тролль-людоед. Мы не знаем, кому здесь можно доверять.
– А мне, значит, ты доверяешь?
– Пока не больше, чем приходится поневоле. Но ты уже видел, как я сплю, и не съел меня. А на их счет я и того не знаю. Под елкой отдохнем, ничего.
– Как скажешь! – Аск пожал плечами, и Ингитора мысленно отметила, что ей попался исключительно сговорчивый спутник. – Я о тебе забочусь. Сам я и зимой могу под елкой отдохнуть. А теперь лето – как говорится, летом дом под каждым кустом! Вообще-то это мудро. Нас с тобой всего двое, а серьезный боец у нас и вовсе один.
– А ты – серьезный боец?
– Очень серьезный, – спокойно, без хвастовства, но очень уверенно ответил он. Эта мысль была ему настолько привычна, что уже не служила поводом для бахвальства. – Но сейчас на деле доказывать не хотелось бы.
Ингитора посмотрела на него почти с благодарностью: она целиком разделяла это желание. Хватит с нее славных сражений.
– На свете есть только один великий воин, которому под силу меня одолеть! – с выразительной важностью произнес Аск. Ингитора покосилась на него: сохраняя торжественную серьезность на лице, он, кажется, в душе смеялся.
– И кто же это? – с некоторой подозрительностью осведомилась она.
– Имя сего непревзойденного героя – Флоси Лысый из фьорда Кривой Речки. Хотел бы я, чтобы ты на него взглянула!
Девушка, конечно, ничего не поняла, но Торвард рассмеялся, вспомнив Флоси бонда с его ростом, широкими плечами – и мордой добродушного козла. И с изумлением и восторгом понял, что сейчас тот зимний случай кажется ему очень забавным. Настолько забавным, что он охотно рассказал бы о нем всему Морскому Пути, чтобы люди тоже посмеялись. А тогда ведь казалось, что жизнь кончена! Дракон Судьбы на руке или привлекательная девушка рядом – а при девушках он всегда чувствовал прилив сил – тут помогли? Но той жуткой зимой, помнится, ему было не до девушек и он даже не понимал, зачем заботливые домочадцы их время от времени к нему присылают, – только злился, что его не могут оставить в покое и дать побыть одному! «Могучий Фрейр! – восхищенно думал Торвард, осознавая огромную перемену, неприметно свершившуюся в нем. – Да я никак выздоровел!»
До его цели, до Дракона Битвы, оставался еще неблизкий путь, но теперь Торвард чувствовал себя полным сил и прежнего задора и верил, что и Дракон Битвы его не минует. Удача идет к счастливому, оружие приходит к сильным.
Ближе к вечеру они нашли лесное озеро. Вокруг него росли большие старые ивы, свесившие ветви в воду и похожие каждая на какой-то зеленоводный шатер, а у дальнего берега плавали на поверхности темноватой воды красивые желтые кувшинки.
– Дальше не пойдем! – Аск остановился и бросил свой мешок на траву. – Не хочу всю оставшуюся жизнь мучиться совестью, что уморил благородную деву.
– Я могу пройти еще немножко.
– А ты куда-нибудь торопишься?
Ингитора покачала головой. Мысли о возвращении в Эльвенэс не доставляли ей никакой радости. Хоть она и не виновата, что сокровища Хеймира конунга попали к Бергвиду, а его сын, погубленный ее руками, так и остался в плену, предстать перед Хеймиром конунгом после всего случившегося ей совсем не хотелось. Даже если Эгвальд в конце концов и окажется на свободе, надежда на встречу с ним ее тоже не воодушевляла. Ей придется ему сказать, что ее жажда мести оказалась ошибочной и что любить его она тоже не может… Сейчас его образ уже не казался ей привлекательным – он был частью ее заблуждения, еще одним бледным мороком среди тех, что она навыдумывала, и никакой нежности не вызывал. Обрадуется он ее отказу или огорчится – приятного мало в том и в другом.
И что ей остается? Вернуться в Льюнгвэлир и выгнать оттуда Оттара – но что за жизнь ее там ждет? Та же самая, от которой она и пыталась сбежать, но теперь уже без надежды на избавление. Фру Торунн, хлеб, селедка, ковры… Коровы, куры, крашеная шерсть… Сплетни по праздникам в гостях…Думать об этом было так тягостно, что сам Медный Лес, ужасы которого молва явно преувеличила, казался ничуть не хуже Эльвенэса. А раз так, то и Эльвенэс может еще какое-то время обойтись без нее, а ей дать отдохнуть на этой чудной поляне, где так красиво и спокойно, спокойно…
– Ну, и я тоже не тороплюсь, – удовлетворенно отозвался Аск, скидывая на землю оружие, плащ, который он из-за жары нес на плече, и обезглавленную тушку глухаря. – Так ради чего нам изнемогать?
– Но ты же говорил, что твое дело не ждет?
– Ну, день-другой оно потерпит. До зимы всяко успеем, так что давай, устраивайся.
На самом деле устройством их ночлега, как и вчера, занимался он сам: притащил из леса целую охапку лапника, чтобы девушка не сидела на каменистой земле, устроил ей лежанку, развел огонь, пристроил Ингитору за ним присматривать, а сам взялся за глухаря. На ее беспомощность он ничуть не досадовал: Торварду нравились красивые белые руки Эмблы с длинными тонкими пальцами, которым так пошли бы золотые кольца, и он вовсе не хотел, чтобы вместо нее здесь оказалась какая-нибудь трудолюбивая рабыня. Ему нравилось смотреть на нее, а выпотрошить птицу он может и сам! Его гордость была гораздо выше такой ерунды.
В устье впадавшего в озеро ручейка он набрал глины, обмазал ею тушку и закопал в угли. Глядя, как он полощет в озере руки, Ингитора с грустью подумала, как бесполезно и бессмысленно оказалось здесь все, чем она так гордилась когда-то: и ее высокий род, и вся слава ее отца, и ее собственные познания, равно как и умение складывать стихи лучше всех в Слэттенланде.
– Постой! – Увидев, что Аск мочит в воде рукав, она подошла и прикоснулась к его локтю: – Дай я заправлю.
Он улыбнулся и охотно протянул ей руку. Она закатала ему рукав повыше, с невольным уважением скользнула взглядом по смуглой мускулистой руке, еще раз отметила, какой красивый у него браслет, марки полторы весом – узор с «хватающим зверем», широко известный в Морском Пути, хотя уже несколько устаревший, – обмотала рукав тесемкой, завязала, потом подняла глаза, встретила его веселый взгляд… и смутилась, поняв, о чем он думает.
– Ладно, никто не видит! – успокаивающе сказал он. – Я никому не расскажу, что ты завязывала мне рукава, клянусь Фрейром![4 - Этот род услуги женщины мужчине считался, среди некоторых других, показателем любовной связи.]
– Да уж, тебе к этому, как видно, не привыкать! – Ингитора через силу усмехнулась.
– Случалось! – скромно заметил он и отвел глаза, но тут же опять глянул на Ингитору, и по веселому блеску его темных глаз нетрудно было догадаться, что скромность его показная и настоящей даже не притворяется.
И вот тут она, как проснувшись, осознала, что рядом с ней уже два дня находится не просто «кто-то», а мужчина, молодой, близкого к ней рода и воспитания, более чем заслуживающий внимания! Притом сам он явно не «спит на ходу», а смотрит на нее и видит ее, хочет ее понять, интересуется ею, притом даже в том смысле, который здесь, в лесу, для нее нежелателен и опасен.
В ней словно что-то зашевелилось: так, должно быть, чувствует себя береза, когда весной ее согреет солнце, сок побежит по жилам, оттаявшая кора даст глубоко вздохнуть и она обнаружит, что вовсе не такая мертвая, как казалось зимой! Она молода и может расти! Смысл его взглядов, которые сегодня уже не раз делались слишком теплыми и проникающе-настойчивыми, Ингитора понимала прекрасно. И все вместе в ней вызывало странную смесь чувств: и радость пробуждения, и неловкость, и опасения, и досаду на все те мысли, которые вогнали ее в эту спячку!
Тролли с ними со всеми, кого сейчас с ней нет! Пусть Эгвальд ярл «в уютном корабельном сарае Аскефьорда» сам о себе позаботится немного, в конце концов, он уже взрослый! Пусть тролли съедят Бергвида, от которого она, слава асам, избавилась! А двое суток не замечать такого человека, как Аск, может только спящая вельва! Но раз уж ей пришлось ходить по глухим лесам наедине с чужим мужчиной, то надо быть осторожнее. И Ингитора поспешно вернулась к костру, стараясь сбросить со спины ощущение его провожающего взгляда.
Когда они поели, уже совсем стемнело и пришла пора укладываться спать. Ингитора умылась в озере, потом вымыла усталые ноги, снова радуясь, что суровая рабыня Халльгерд положила в ее мешок полотенце. Обойтись без золоченой миски можно, но вот вытираться подолом…
– Мыться будешь? – спросил Аск, покрепче связывая свои длинные волосы сзади. – Я могу отвернуться. И даже честно.
Его лица она не видела в темноте, но по голосу было слышно, что он улыбается, и Ингитора ответила даже слишком сурово, помня про «завязанные рукава»:
– Нет. Холодно.
– Ну, тогда отнеси к костру, сделай милость! – Аск расстегнул пояс и вручил его Ингиторе.
Толстый ремень с крупной серебряной пряжкой, с узором в виде того же «хватающего зверя», с серебряными бляшками, ножом, огнивом, точилом, кожаным кошелем, кольцами и петлями для меча и топора показался ей очень тяжелым (богиня Фригг, как он это на себе таскает!), – но она взяла его и торопливо пошла прочь от воды. Пояс еще был теплым, и в его твердом изгибе сохранилось какое-то смутное обаяние, ощущение того крепкого стана, который он только что обнимал. Почему-то это смутило Ингитору, и, подойдя к костру, она поспешно положила пояс на траву возле его плаща и оружия, словно он, пояс, таил какую-то опасность. Хотя какую же, в самом деле? В глаза ей бросился узор на одной из бляшек, изображавший фигуры мужчины и женщины, слившихся в объятии – и именно сейчас ее наполнил смятением этот вполне обычный, известный знак Фрейра и Фрейи, хотя у других она часто видела его раньше и не находила повода смущаться.
Словно вспомнив, как она устала, Ингитора торопливо улеглась на свою охапку лапника, отворотилась от огня и завернулась в плащ. От озера слышался плеск. Теперь, когда она его наконец заметила, присутствие Аска стало ее волновать само по себе, хотя она не понимала почему: она теперь ощущала его с такой ясностью, как будто каждое его движение затрагивало какие-то невидимые струны в ней.
Сначала она было задремала и не слышала, как Аск вернулся, но потом почему-то проснулась. Рядом с ее лицом лежал еще мокрый пучок желтых кувшинок с того берега озера, и Ингитора мимоходом обрадовалась этому маленькому подарку, но отчего-то ей стало тревожно. Костер совсем догорел, среди тьмы только звезды слегка посвечивали высоко в небе, и Ингитора всем существом почувствовала бескрайние и безлюдные пространства вокруг них. Она слышала многочисленные, таинственные звуки ночной чащи и буквально кожей ощущала отсутствие каких-либо стен между нею и Медным Лесом. В прошлые две ночи она была слишком утомлена и измучена, чтобы обращать на это внимание, но сейчас ей стало неуютно.
Ветер покачивал ветви ив, шуршал чем-то в лесу, а Ингиторе мерещилось, как скользит между стволами тень огромного волка с рыжеволосой ведьмой на спине, хозяйкой этих диких мест. Не открывая глаз, Ингитора лежала, слушая голоса ночи и стараясь заснуть. Шум ветвей казался необычайно громким, зловещим, и резкие крики ночных птиц, словно бы испуганных чьим-то грозным продвижением, тянули каждый раз встать и оглядеться. То и дело ресницы сами собой поднимались, и она бросала настороженный взгляд в темноту.
«Надо спать, я должна отдохнуть, завтра опять идти!» – убеждала себя Ингитора, закрыв глаза. Перед взором ее было темно, и вдруг в этой темноте зажглись четыре ярких огня. Два зеленых, на высоте человеческого роста, и два желтых над ними приближались стремительными скачками. Ингитора оцепенела от ужаса, не могла даже открыть глаза, даже понять, сон это или явь. Однажды она видела это, и видела наяву.
И только сейчас она вдруг осознала грозящую опасность. Да, сам Бергвид может искать ее только на побережье. Но у него есть покровитель и союзник, который дома именно здесь, среди этих лесов и озер, которому открыты здесь все пути! Ведьма с легкостью найдет ее след!
Собрав все силы, Ингитора дернулась, как будто рвалась из сети, вздрогнула, ахнула, открыла глаза и резко села. Прижимая к груди свой плащ, которым укрывалась, и дрожа всем телом, она лихорадочно огляделась, ожидая увидеть горящие Глаза Из Тьмы где-то рядом. Но было темно.
– Что такое? – раздался спокойный голос Аска с другой стороны погасшего кострища.
Голос был ровным, ясным, ничуть не заспанным, и он принес Ингиторе такое облегчение, словно благодаря ему-то она и пробудилась от тяжелого страшного сна, а ужасы остались там, за черной гранью, и теперь им ее не достать.
– Мне… Не могу спать, – еле выговорила она, с трудом переводя дыхание.
– Если из-за меня, то зря! – так же спокойно и чуть-чуть насмешливо отозвался Аск, не поднимая головы. – Я благородный человек и не пристаю к девушкам, которые не выказали желания иметь со мной дело. Я, конечно, понимаю, что очень невежливо пялил на тебя глаза весь день, но это не означает никаких таких намерений… Мне не нужно, чтобы девушка визжала и брыкалась, я люблю, когда меня обнимают. Так что ты можешь спать совершенно спокойно, я на твою честь покушаться не намерен. Ну, а если тебе холодно, то иди ко мне! – с той же спокойной готовностью предложил он. – Погрею.
– О богиня Фригг! Я вовсе не об этом! – воскликнула Ингитора, но между тем почувствовала облегчение, как будто ей внезапно подарили очень нужную вещь. Заверения насчет безопасности были совсем не лишними и устраняли не менее важную заботу по эту сторону сна и яви. – Здесь так тревожно, так неуютно! – с тоской воскликнула она, не зная, как объяснить свой страх. – Тебе хорошо, если ты в Медном Лесу ничего не боишься.
– Я этого не говорил, – невозмутимо ответил Аск и сел на своей лежанке, обхватив руками колени. Глаза Ингиторы привыкли к темноте, и теперь она различала очертания его фигуры. – Совсем ничего не боится только слабоумный, который не понимает, что делает и чем ему это грозит. У нас в усадьбе был один такой, Уффе Дурачок. Даже гусей пасти не мог, просто забывал про них. Все лазил по скалам, по самым опасным местам, и ни разу не сорвался. Другим и смотреть страшно, а ему хоть бы что. Он потом подавился рыбьей костью.
– И что мне до него за дело? – отозвалась Ингитора. Она не понимала, какая тут связь, но успокаивалась от самого сознания, что рядом с ней живой человек.
– Я к тому говорю, что смелые люди тоже боятся. Но трус боится и убегает, а смелый боится и идет. Ты ведь знала, что такое Медный Лес?
– Знала.
– И пошла?
– Да.
– Ну, значит, ты очень смелая. Так что тебе приснилось?
– Мне не приснилось. Я вовсе не спала. Я видела… Ах, не подумай, что я тоже, как ваш дурачок… Что я вижу духов наяву. Но я увидела то, что не здесь, а далеко. Мне так кажется… что это правда!
