Лето нашего детства
Анна Стремнева
Жизнь как есть вокруг нас, а мы есть не только, чтобы есть. Еж в трубе и из трубы… На тележках из супермаркета до Капри… Коробочка от духов в подарок от ВДВ… Обновка взаймы для покорения звезды… Через черный ход к счастью – финт от центрфорварда… От сплина за стеклотарой… Прораб-Саша-Доктор-Валя… Есть ли у кролика жена в лесу?.. К музам и грациям от сохи б забраться нам… Если дети – цветы жизни, то почему их только трое?! Эти истории действительно произошли или, по крайней мере, непременно должны были случиться.
Анна Стремнева
Лето нашего детства
Лето нашего детства
Конец июля. Город. Каникулы. Дни тянутся длинно-замечательно, скучно-жарко. Подъем как получится. Просыпаюсь от звонка телефона. Приходится встать. Не открывая глаз, нашариваю комнатные тапки. Шагаю в соседнюю комнату. Поднимаю трубку и слышу голос Василия:
– Я приду.
– Давай.
Солнце бьет своими бесстыжими лучами сквозь шторы по паркету и заглядывает из кухни через застекленную дверь.
На улице “шум моторов, шорох шин”[1 - “Шум моторов, шорох шин – мчатся тысячи машин” – из стихотворения “От кареты до ракеты” Сергея Владимировича Михалкова, “подарившему” детворе эпического Дядю Степу, а Советскому Союзу и Российской Федерации – слова государственных гимнов.], свистки и скрежет. Жарко. Серо-зеленые тополя столь же бодры как новогодние елки числа этак 15 января. Воздух полон пыли. Пахнет бензином, асфальтом.
Туалет, зубная щетка, чайник, звонок в дверь. Открываю. Василий стоит равнодушно спокойный. Пахнет первой сигаретой и холодным аммиачно-хлорным подъездом. Он проходит, садится в кресло и углубляется в какую-то печатную страницу (газету, журнал, а может быть отрывной календарь- “брусок”). Василий мой проверенный “through thick and thin”[2 - “Through thick and thin” (англ.) – идиома, соответствующая русским выражениям “в богатстве и бедности”, “горе и радости”, “сквозь огонь и воду”.] друг. Наши половые гормоны в полном равнодушии друг к другу и поэтому мы можем быть абсолютно правдивыми, не надо притворяться, стараться быть лучше или хуже. Не надо казаться умнее, красивее, благороднее, честнее…
Завтрак: котлета, картошка, сырники-пяточки, чай – все, что оставила мама на кухонном столе.
Теперь можно постоять под душем и одеться.
Одеваюсь. Юбка – кусок клетчатой ткани 15 см, футболка “воблипку” и сабо. Да-да сабо, производство Венгрия-Чехия или что-то там. На настоящем деревянно-пластиковом ходу и рыжевато-кожаные сверху. Совсем такие, как носят там!.. там… там – за границей.
Планов у нас нет, но есть установленный за несколько дней порядок… Начинаем сбор вещей: книга Анн и Серж Галон “Анжелика”[3 - “Анжелика” – серия из 13 книг французской писательницы Анн Голон о красавице-авантюристке, ищущей по всему миру приключений на свою белокурую головку в эпоху, когда Францией правил очередной “веселый король” – Людовик XIV. Романы об Анжелики, легли в основу знаменитой экранизации (в роли главной героины – Мишель Мерсье) и были чрезвычайно популярны в Советском Союзе.], попавшая ко мне на неделю по милости двоюродной сестры, пачка “ТУ-134”[4 - “ТУ-134” – марка болгарско-советских сигарет, на этикетке которых лихо набирал высоту одноименный реактивный пассажирский лайнер – новая на тот момент гордость “Аэрофлота” (в эксплуатации с 1967 года).] и кулек семечек. С этим “нехитрым скарбом” движемся в парк. Там еще не исчезла утренняя прохлада. Цивилизацией пахнет только центральная аллея и площадка-молодняка, где мамаши выгуливают своих народившихся чад и хвастают своими “писклявыми” нарядами и гэдээровскими колясками. Мы направляемся к аллее, которая проходит параллельно главной и состоит из выдолбин, кусков асфальта и битых бордюров. Она скрыта от посторонних глаз неухоженными кустами, полудикой травой. Здесь можно, погрузившись в чтение, перенестись в замок Людовика XIV или в живописно-жутковатые трущобы Парижа за компанию с неотразимой маркизой Анжеликой, брутальным Жоффреем де Пейраком и красавчиком Николя.
“ Анжелика считала, что ей очень повезло с жемчугом этим. Ей и в голову не приходила ни одна из тех подспудных мыслей, которые обычно появляются при совершении такого рода тщеславных и очень экстравагантных сделок. Анжелика как безумная смотрела на драгоценности, лежащие в бархатном футляре на ночном столике. Ненасытное желание обладать всевозможными изысканными и дорогими вещами преследовало ее всю жизнь. Это было вознаграждение за годы лишений, выпавшие на ее долю. Хвала небесам, эти годы остались позади, и у нее много времени впереди, чтобы окружить свою юную красоту небывалыми драгоценностями, роскошными одеждами, прекрасной мебелью и богатыми гобеленами, созданными руками лучших художников…”[5 - “Анжелика и король” Пер. c фр. П. П. Агапов. Соваминко (Рига). Филиал, 1990 г.] – я читаю вслух и представляю себя если не самой Анжеликой, то уж точно исполнительницей ее роли в популярной кинотрилогии. Василий поплевывает семечки, слушает, иногда чтение прерывается перекуром. На этой “версалевской” лужайке не надо было опасаться криков особо-нравственных теток и противных пожилых мужиков о нашем безобразном поведении, заключающемся в чтении французского романа, куреве и моей “неприличной” юбке.
Так лежучи-сидючи проходит два-три часа. Воздух в парке накаляется и становится однородным по составу с воздухом города. Мы выдвигаемся к дому. Время было “послеперерывное”, то есть началась вторая половина дня.
Идей особенных не было, да и по домам идти особенно не хотелось, и ноги сами собой забрели в посудо-хозяйственный магазин. Зачем? Почему? Неизвестно.
Магазин занимал весь первый этаж сталинской пятиэтажки. Стены и колонны его “внутреннего убранства” украшала лепнина в стиле героики строителей светлого будущего – отбойные молотки, пальмовые ветви и фруктово-ягодные композиции. Улица шла под уклон, и магазин, следуя неумолимой прихотливости рельефа, представлял собой череду террас-отделов, связанных каскадами блестящих каменных ступеней. Половая плитка была сделана на совесть – с соблюдением всех предусмотренных технологических процессов, была прочна и отполирована покупателями и продавцами до состояния паркета во дворце Тюильри[6 - Тюильри – французский королевский дворец в центре Парижа, возведение которого начато в 1564 году. До завершения строительства Версаля Тюильри служил резиденцией Людовика XIV, большая часть строений была разрушена во время Парижской коммуны (1871 г.).]. На прилавках царил образцовый порядок, весь ассортимент товаров разделялся на четкие видовые группы. Сразу за входной дверью наиболее освещенную торговую площадь занимали всевозможные емкости. Здесь красовались оцинкованные и эмалированные ведра, алюминиевые и чугунные кастрюли, умывальники в форме вымени с соском (незаменимые устройства для поддержания гигиены в условиях дачно-деревенского образа жизни). Второй зал-террасу занимали краски масляные в больших и малых железных банках, олифы, растворители и несколько видов кисточек и щеток. На самом “нижнем” уровне находился отдел электротоваров, где покупателей встречали торшеры, люстры, настольные лампы, а также ряды мраморных светящихся сов, лягушек и грибов. Поглазев на этих светящихся представителей флоры и фауны, мы последовали наверх по блестящим бело-желтым ступенькам к верхней “террасе” мимо полок с коричневыми глиняными вазами, хрустальными пепельницами и чеканками “летучих голландцев”.
Покупателей не было. Обширное пространство разграфленного на “шахматно-шашечные” клетки пола, провоцировало к выкобеливанию. Я скользила и делала самые замысловатые па на своих сабо как заправская фигуристка. Продавщицы – суровые члены жюри, не оценили мое мастерство, и пришли в тихий гнев.
Мы остановились около одного широченного стеллажа и уставились на его содержимое, уподобившись девочке Жене из сказки “Цветик-семицветик”: “Идет, по сторонам зевает, вывески читает, ворон считает…”[7 - Сказка “Цветик-семицветик” (1940 г.) написана Валентином Петровичем Катаевым, советским писателем, поэтом и киносценаристом, героем Соцтруда (его родной брат – Евгений Петров в соавторстве с Ильей Ильфом “подарил” нам дилогию о похождениях неподражаемого Остапа Бендера).].
На витрине блестели стаканы и рюмки нескольких видов, пластмассовые вазочки, пепельницы и стеклянный набор для специй. В наборе было пять предметов из фигурного стекла с металлическими дырчатыми крышечками для соли, перца, уксуса, горчицы и хрена. Вся эта стеклянная компания громоздилась на крохотной платформе-подставочке с ручкой-держателем для переноски. Эта композиция очень напоминала компанию ферзей на одной клетке.
“Василий, зачем? Зачем, ты, взял в руки эту хрень? И крутишь зачем?” – думаю я снова и снова, хотя прошло столько лет!
Я делаю наиболее эффектное па, точь в точь как линдгреновская Пеппи[8 - Пеппи Длинныйчулок – героиня одноименной повести (1945 г.) шведской писательницы Астрид Линдгрен, девочка небывалой силы и самого непосредственного на свете темперамента, кроме того, она обладательница сундука золотых монет, лошади и ручной обезьянки – господина Нильсена.] в зажигательном танце с грабителями Карлом и Бломом, касаюсь рук Василия и… эти подлые “ферзи” в металлических кепках, вместе с подставкой летят на пол и… О чудо! Они все целы… кроме одного.
И вот мы в окружении волевых женщин гренадерского вида с каштаново-рубиновыми бабеттами[9 - Бабетта – прическа, в которой волосы укладываются в валик на макушке и частично на затылке, а отдельные пряди могут завиваться на лоб. Эта “конструкция” вошла в моду в СССР после выхода на киноэкраны фильма “Бабетта идет на войну” (1959 г.) с Бриджит Бардо в главной роли, носившей именно такую прическу.]. Их лица светятся улыбками укротителей змей. Какая радость снизошла к ним в этот миг!
– Платите, уважаемые, пять рублей за испорченный товар!
Ужас охватил нас. На двоих было 40 копеек мороженских денег[10 - По 20 копеек на брата – достаточно неплохие деньги на мороженное с учетом его ассортимента-стоимости в позднем СССР: 9 копеек – молочное (брикет), 11 копеек – эскимо на палочке, 19 копеек – пломбир (вафельный стаканчик).], оставленных нам родителями утром и не потраченных на сигареты, поскольку мы не были заядлыми курильщиками, и нам вполне хватало одной пачки на два, а то и на три дня.
Тетки зловеще гомонили и угрожали заточением в недрах магазина и привлечением правоохранительных органов за совершение столь тяжкого преступления. Такие перспективы привели нас в ступор страха и осознание безысходности своего положения. Поэтому мы честно сообщили “пострадавшей стороне” об имеющейся в наших карманах наличности.
И тут одна из “милых” женщин-продавщиц увидела часы на руке Василия.
– Залог оставляйте, молодые люди! – не терпящим возражений голосом молвила эта прошаренная тетя. Наметанный глаз ее не обманул. Ведь это же – Orient[11 - Orient, Seiko, и Citizen – марки часов “от туда” (японского происхождения), доступные отдельным гражданам (и категориям граждан) в СССР.]! Были такие фирменные часики от силы у десятка непростых пареньков нашего города. Стоил сей хронометр пускай и не заоблачно дорого, но самое главное его можно было достать либо по-дорогому, как фарцу[12 - Фарца – предмет так называемой фарцовки, подпольной перепродажи (спекуляции) труднодоступных, как правило, импортных товаров. Фарцовкой в СССР занимались люди, имеющий выход за рубеж или по долгу службы, контактирующие с иностранцами.], либо по большому блату через партноменклатуру[13 - Партноменлкатура – “теневое” название элитной прослойки населения СССР, имевшей особые привилегии (например, доступ к дефицитным товарам), на основании близости к партийному руководству.]. Василию часы достались по случаю, “так свезло мне, так свезло” как говаривал Шариков[14 - Шариков Полиграф Полиграфович – беспардонный человеко-пес из повести М.А. Булгакова “Собачье сердце”, неисчерпаемый источник народного фольклора, используемого по поводу и без такового.]. Попали они в подарок от дяди – капитана дальнего плавания, который навестил родную сестрицу, мать Василия, после двадцати лет непрерывного хождения по морям и по долам жизни. Ох, и захотелось одной из каштаново-рубиновых работниц торговли, заполучить эти непростые часики для своего сыночка – подростка прыщавого.
И тут будто бы апокалипсис наступил, и сил сражаться за свою свободу и независимость не осталось – Василий расстегнул защелку на браслете и протянул “Ориент” гренадершам.
– Вам три дня сроку – проворковали посудо-хозяйственные царицы, – а не принесете 5 рублей, оприходуем мы ваши часы в счет ценного набора для специй.
Стоим на пороге магазина. Спускаемся. Бредем. Шумит, шуршит, скрипит, бормочет на разные голоса улица. Лавочка. Закуриваем. Молчим. Мы не обвиняем друг друга, ведь нас объединяет дружба и общая свалившаяся беда – стокилограммовая сосулька в жаркий летний день.
Что дают нам три дня отсрочки? Ведь отсутствие часов не сегодня так завтра обнаружит если не мать Василия, то уж точно его сестра Вера. Она учится на четвертом курсе института, вся из себя правильная, староста группы, где учатся одни парни – мимо нее мышь не проскочит. А тут пропали часы – семейная ценность! Такое начнется!
Наш воспаленный разум рисовал картины Герники и Гибели Помпей одновременно[15 - “Последний день Помпеи” (1833 г., К. Брюллов), “Герника” (1937 г., П. Пикассо),– характерные художественные произведения, иллюстрирующие масштабные катастрофические события мировой истории природного и техногенно-политического характера. Названия этих картин стали нарицательными.]. Пять рублей – это целое состояние!
На день мы имели по 40 мороженно-лимонадных копеек при условии не покупки сигарет. Значит, 5 рублей мы соберем лишь недели за две при соблюдении условия режима жесткой экономии. Деньги же нужны уже сегодня – иначе обнаружится пропажа часов.
Где взять 4 рубля 60 копеек? Мы понуро брели домой, а день тем временем неспешно двигался на запад. Город забирался под покров теплого уюта летнего вечера. Нам приходилось, подобно героям русских народных сказок, уповать на интеллектуальное превосходство утра следующего дня.
Оно началось не по летнему расписанию рано. Беспокойство и неуют мыслей напрочь прогнали сладкий утренний сон, и мне оставалось лишь притворяться спящей до отхода мамы на работу.
Пришел Василий. Для начала мы перекурили на утренне-прохладной лестнице “между третьим и четвертым” и обсудили сложившуюся ситуацию. Единственный положительный момент – пропажа часов к счастью еще не была замечена даже отличницей Верой. Но дальше искушать судьбу не имело смысла. В головах у нас по большому и по малому кругу бегала одна мысль: “Где взять деньги?”
На холодильнике лежал “двадцунчик”. Василий тоже получил 20 копеек “на Пломбир”. С учетом вчерашней экономии этих копеек у нас уже было 80.
Нужно еще 4 рубля 20 копеек? Мысль пришла к нам практически одновременно. Бутылки! Сдать бутылки! Но наши родители были малопьющие, поэтому за плитой на кухне без суеты и давки стояли всего лишь три лимонадные бутылки, одна из-под минералки и одна водочная. Сдать все – будет пАлево. Решили взять три – доход составит 36 копеек.
Что делать дальше? У Василия дома сестра – идти сейчас к нему за бутылками нельзя. Пусть Верка уйдет на практику, на завод! А пока нужно думать…
И вот озарение! Банки! Трехлитровые банки – они всегда в дефиците. Их с удовольствием принимают в сдавалках. Стоимость их максимальная – 40 копеек за штуку.
Спускаемся в подвал. Фонарик тускло освещает полки, где вперемешку с помидорами, сливами, яблоками приткнулись пустые трехлитровые банки. Сколько взять? Ведь мама также как все хозяйки трепетно относилась к трехлитровкам.
Берем три трехлитровые и три литровые (по 10 копеек) банки. Всего на 1 рубль 50 копеек.
Город уже проснулся. Надо двигаться к Василию. Свернули во дворы. Решили прочесать детский садик – вдруг бабушки не забрали забытую молодежью ночью “пушнину”[16 - “Пушнина” – во времена СССР обиходно-народное название стеклотары, пригодной для сдачи за деньги в пункты приемы. Под категорию “пушнины” попадали, в том числе стеклянные бутылки из-под молока и кефира (0,5 л), а также 200 граммовые баночки из-под сметаны.]. Покурили в беседке и начали шарить в кустах. Удача! Одна из-под пивасика, другая мутная и грязная, в паутине и плесенью внутри, но совсем целая. Не до жиру, надо брать – это 24 копейки.
Наблюдаем за окнами Василия. По совокупным признакам Верка уже ушла. Действовать нужно быстро и слажено. Шесть бутылок стандартных и три молочных: доход составит 1 рубль 17 копеек (если что – “сдал на сигареты”).
Попутно вспоминается еще один источник денежных средств – завалившаяся в карманы мелочь! Добыча из старых курток, брюк, пальто составила 28 копеек. Сумма для выкупа часов была практически набрана. Остальное решили добрать по ходу дела.
А тем временем наши стеклянные “активы” необходимо еще обналичить. Грузим их в подвернувшуюся под руку хозяйственную сумку.
На улице суетится летний полдень. Остатки разнообразного содержимого из собранной стеклотары пролились на дно сумки и начали источать кисло-противный запах бражки.
Далее марш-бросок к пункту приема стеклотары, который ютится между сараями, гаражами и помойкой. Перекосившаяся вывеска, синяя на желтом фоне, информировала о существовании заветного учреждения и режиме его работы.
У пункта приема кублятся клиенты. Компанию возглавляла троица жаждущих похмелья персонажей, держащих три пустых бутылки – как раз на одну, полную пива. Еще была энергичная тетенька с двумя десятками тщательно помытых и даже очищенных от этикеток бутылок – результат празднования какого-то торжества. Поодаль стоял дяденька с мутной трехлитровой банкой и двое мальчишек с несколькими разнокалиберными емкостями в руках – на мороженое.
В окошке пункта маячил силуэт особи женского пола. Сумрачное помещение освещала одинокая лампочка. Из окошка пахло свежей водкой, кислым пивом и чесночной колбасой. Силуэт деловито сортирует ящики, переставляет бутылки и банки по одному только ему ведомому порядку.
Начался процесс. Все собравшиеся получали свою заслуженную добычу, словно пираты при разделе сундука с золотыми дублонами.
Вот и мы у заветного окошка. Наши лица выражали тревогу и дискомфорт, однако внешний облик говорил об определенном уровне благополучия и благосостояния. Мы были явно не симпатичны хозяйке стекольной “пещеры”. С особой тщательностью она проверила каждую из представленных единиц стеклотары, проводя пальцами несколько раз по горлышкам, осмотрела донышки и ловко распределила наши “шкурки” по металлическим, деревянным и пластиковым ящикам соответственно. Потом женщина тщательно отсчитала 3 рубля 27 копеек и протянула их мне. В это самое мгновенье подъехала машина, один в один как у банды Горбатого, и из кабины выпрыгнул “клон” Промокашки[17 - Промокашка – персонаж уже упомянутого ранее телесериала “Место встречи изменить нельзя”, шестерка-сявка из банды “Черная Кошка”. “Характер скверный. Не женат”, согласно другой “бандитской” уже мульт-экранизации – “Остров Сокровищ” (Киевнаучфильм, 1988 г.).].
– Петровна! ЗдорОво! ГрузИ!
Мы тихо обрадовались, что ловко миновали процесс погрузки-выгрузки и поспешили в беседку детского сада для подсчета добытых денежных средств. Хотелось пить, курить и помыть руки. Посчитали. Чуда не произошло. Всего в нашем распоряжении было 4 рубля 35 копеек. Осталось добыть 65 копеек.
И тут мне пришло озарение – магазин “Старая книга”! Как-то раз, перед каким-то праздником это заведение уже выручило нас.
Бежим домой. Что же сдать и чтобы не заметили? Книги? Нет! Ноты! Конечно же, ноты! После окончания мной музыкальной школы они аккуратным рядом “скучали” в кладовке. Это издания относительно дорогие, но родителям вряд ли понадобятся. Перебираю стопку чуть потрепанных партитур. “Школа игры на фортепьяно” – жалко. “Популярные вальсы” – надо оставить, вдруг захочется когда-нибудь помузицировать. О! Этюды Карла Черни[18 - Карл Черни (1791-1857) – австрийский композитор и музыкальный педагог чешского происхождения, автор в числе прочего большого количества учебных пособий для начинающих по игре на фортепиано. С момента своего создания эти сочинения стали общепризнанными “букварями” всех учащихся музыкальных школ (со всеми вытекающими последствиями в отношении этих пособий со стороны учащихся).]! Эти произведения не в моем вкусе, но цена на обложке обнадеживает – 1 рубль 55 копеек, значит за них можно получить как минимум 1 рубль. Это уж точно! Теперь – в “Старую книгу”. Бежим напрямик через дворы, проникая сквозь заборы и живые изгороди. Мы на месте, и вот уже пожилой мужчина в очках с толстыми линзами и светло-крапчатом жилете составляет приходно-расходную бумагу в трех экземплярах, подкладывая синюю, выработанную уже местами копирку, под тонкие шероховатые листки. Обладатель рябого жилета завершает свои таинственные манипуляции, я расписываюсь в квитанциях и получаю на руки 1 рубль 10 копеек.
Выходим на улицу, переводим дух и не верим случившемуся – у нас целых 5 рублей 45 копеек. Этого более чем достаточно для спасения “Ориента”.
Идем в магазин крашенных “бабетт”. Они не думали о скорой встрече, и не замечают нас – у них покупатель. Мы выжидаем пока мужчина, получивший свою кисточку, завернутую в упаковочную бумагу цвета хаки, покинул магазин, и протягиваем три замусоленных рубля и горсть мелочи на сумму два рубля. Одна из “бабетт”, с наиболее пышной грудью и со щелочкой в разрезе атласного халата, придирчиво пересчитала деньги, нагнулась под прилавок, достала набор стеклянных “ферзей” и протянула их нам.
– А часы? – как можно наглее и бессовестнее воскликнула я, ожидая провокаций и ругани.
“Бабетта” неспешно открыла ящик и протянула нам часы.
Они заняли свое место на руке законного владельца. Василий защелкнул браслет, и мы вышли из магазина.
Брели домой. Только-только миновал полдень. В густом потоке людей и машин было ощущение пустоты. Я держала в руках злополучную компанию “ферзей”. Протянула их Василию. Мы одновременно поняли, что нести их домой нельзя. Последуют вопросы: “Откуда? Зачем? Почему?”
Но выбросить их не поднималась рука. Зашли во двор, где почувствовали себя безопасно и спокойно. Не говоря ни слова, Василий забежал в свой подъезд, а когда вернулся, в руках у него был ключ от сарая. Эта важная хозяйственная постройка каким-то странным образом примостилась между раскидистым тополем и складом гастронома. Открыли замок. В сарае пахло сухой пылью и велосипедом. Здесь смешались ведра без ручек, лопаты для чистки снега и ряд экспонатов, достойных музея мебели, в том числе, старый кухонный стол. Такие столы-тумбы одно время были в каждой семье – две дверцы шкафа и два выдвижных ящика. Столы служили верой и правдой при приеме пищи, а также позволяли хранить в своих недрах весь кухонно-поварской скарб. Выдвигаем ящик, он скрипит и едва не падает со своих заржавевших полозьев. В компанию старых алюминиевых ложек, ржавой открывалки и двух треснутых формочек для печенья отправляется наш набор для специй…
Прошло, может быть пять лет, а может и все десять. Во дворе началась перестройка-переделка, потребовалось место для автостоянки и новой детской площадки. В стремительно меняющемся мире сарай почувствовал себя лишним, и жильцам предложили за три дня освободить его от хранящегося в нем скарба. Пришлось и ведущему инженеру цементного завода, старосте-отличнице Вере заняться разборкой содержимого заветной каптерки: одна куча – для перевоза на дачу, другая – в гараж, третья – на сдачу “врагам”– строителям. Она открывала коробки, переворачивала ведра, выдвигала ящики. Набор для специй заблестел в лучах пронырливого сарайного Солнца.
– Что это? Вроде бы такого у нас не было… – подумала Вера. Хотя она, кажется, видела подобный набор и у кого-то из родни, и в пионерском лагере, и в институтской столовой. – Может и дома стоял когда-то такой же?
Так ли это важно… ведь мы уже давно выросли, а то лето осталось далеко в нашем детстве.
Город
Наташке Подвинченко с ранних лет скучать не приходилось – все-таки рядом два старших брата да за компанию с ними еще и младшая сестренка. Родители, как говорится, суровые, но справедливые, вставали с первым петухом. По правде сказать, петухов в их сельском подворье было на самом деле даже четверо… на двадцать пять кур – для круглогодичного производства крупнокалиберных яиц. Кроме того, мамка с папкой Натальи ходили за тремя коровами, бычком и пятью поросятами. После всех сельскохозяйственных процедур родители отправлялись на работу: мать – в контору, отец – в мастерские. Ребята убегали в школу, а в обед возвращались домой к своим обязанностям: подоить коров, накормить скотину и птиц, полить огород. Смекалистые парни Подвинченко уже в седьмом классе умели перебрать двигатель на стареньком “Кировце”[19 - К-700 “Кировец” – советский колесный трактор, получивший широчайшее распространение в “народном хозяйстве”. Отличается выдающимся вперед капотом и четырьмя громадными пневматиками (воистину Monster Truck made in USSR). К созданию этой машины приложил руку выдающийся танкостроитель Жозеф Яковлевич Котин.], а девчонки пололи грядки и доили коров также ловко как мать.
О школе, где учились ребята Подвинченко, следует сказать особо, ведь она была не то что сельская забавная, а просто сногшибная ибо находилась не просто “среди долины ровныя”[20 - “Среди долины ровныя…” – стихотворение русского поэта и переводчика А.Ф. Мерзлякова (1778-1830). Музыку к этому произведению написал М.И. Глинка, иллюстрацию подготовил И.И. Шишкин, песню исполнил Краснознаменный ансамбль песни и пляски Советской армии имени А. В. Александрова.] или на худой конец в степях Малороссии. Школа эта располагалась в селе Вознесеновка, что на западных границах Киргизской ССР во временном периоде от девяностых к двухтысячным, то есть в период мятежных политических и людских исканий-волнений. Особенность школы заключалась в том, что некоторые общеобразовательные предметы такие как, литературу (русскую и киргизскую), физику и математику преподавали высококлассные педагоги, попавшие в киргизские степи по комсомольским путевкам по окончанию настоящих советских вузов. Некоторые же дисциплины такие, как география, история, химия и биология отсутствовали в принципе за неимением учителей, которые в связи со сложившимися геополитическими событиями уехали в родные края поближе к европейской части бывшего Советского Союза. Натальины родители хотя и относились к категории “простых людей”, но их как-то смущал тот факт, что дети их даже представления не имеют о Волге и Днепре, не говоря уже об Амазонке, Ниле и тем более о Миссисипи. Детям семьи Подвинченко, как и большинству их сверстников в Вознесеновке были не ведомы Карл XII и Екатерина II, Ледовое побоище и Куликовская битва. Впрочем, о Бородинском сражении дети узнавали из уроков литературы: “Забил заряд я в пушку туго и думал – угощу я друга! Постой-ка, брат мусью!”.
Хоть и жила семья в киргизской глуши, но как-то да призадумалось старшее поколение о судьбинушке детушек своих…
А в это самое время в провинциальном, но довольно крупном старинном городе на берегу великой матушки-реки Волги жила родная сестра Наташкиной матери – Тамара Ивановна. Женщина она была одинокая, но самостоятельная и грамотная до чрезвычайности – не больше, не меньше – кандидат философских наук и к тому же университетский преподаватель. Имела Тамара Ивановна просторную двухкомнатную квартиру в сталинской пятиэтажке, выходившую окнами своими на главную реку страны.
Вот и было принято судьбоносное для Натальи решение – отправить ее, семиклассницу, к тетке для дальнейшего проживания и образования. Следует учесть, что Тамара Ивановна мечтала об этом переселении племянницы с момента ее рождения. И это совершенно понятно, ведь очень уж ей было одиноко в окружении Платона, Ницше и Шопенгауэра. Да и жилое пространство с множеством ваз, почетных грамот, часов (идущих и стоящих) и даже роялем(!) требовало легкого дуновения юного воздуха. Очень уж этот глоток юности хотелось Тамаре Ивановне окружить заботой, назиданием и финансовым благополучием.
Вот и прибыла Наташка по обоюдному согласию всех участвующих в этом сговоре сторон на берега матушки Волги аккурат к 1 августа для того, чтобы пройти адаптацию, психофизическую и морально волевую, к седьмому классу городской школы.
Если сказать, что жизнь в городе ошеломила Наташку – ничего не сказать. Ее, прежде всего, поразила беззаботность и ленность городской жизни. Тетка вставала к восьми, в общем-то, рано по городским меркам. Наташка к моменту пробуждения тетушки уже успевала по привычке сварить борщ, “притереть пол”, “постираться”, ведь она вставала дома пол шестого – доила коров, готовила обед или полола грядки на огороде, а к восьми успевала в школу. Тетку это с одной стороны радовало, но с другой, она не привыкла, есть по утрам борщ, да и паркет “не требовал ежедневного намокания” то есть мытья. Однако в этих делах был найден паритет – каждодневно мыть полы Наташа перестала, перекинув свою энергию на комнатные цветы. Рука у Наташки была легкая и уже через пару недель чахлые горшочные насаждения выглядели как в сочинском Дендрарии[21 - Сочинский Дендрарий – крупнейшее в России (и до 1991 года в СССР) собрание тропических и субтропических растений (более 1800 видов и форм), парк в самом сердце главного города-курорта Краснодарского Края и его же главная достопримечательность.]. Постепенно Наташа научилась пить по утрам кофе со сливками, ведь даже чай у мамки они пили с настоящим молоком из-под коровы.
Единение Наташки с Тамарой Ивановной свершилось в Храме Мельпомены. Тетка как всякая профессорша любила театр и в первую же неделю повела племянницу на премьеру в местный драматический театр, где витал дух самого Федора Волкова[22 - Федор Григорьевич Волков (1729-1763) – уроженец Костромы, основоположник русского театра, автор около 15 пьес, сподвижник Екатерины II, по указу императрицы был возведен в дворянское достоинство. Широко известен портрет Ф.Г. Волкова (1763 г.) кисти А.П. Лосенко, хранящийся в Третьяковской галерее.]. Накануне похода тетка купила Наталье соответствующее темно-синее платье до колен с белым кружевным воротником. Наташке платье не понравилось – соседские девчата и самое главной пацаны, подняли бы ее на смех, увидев такое чудо. Но эта неприятность померкла, когда тетка достала настоящую театральную сумочку. Сумочка переливалась сиреневым бисером, а в ее крохотных отделеньицах лежали кружевной платочек и малюсенький флакончик с настоящими духами. Увидев сумочку, Наташка потеряла дар речи.
Театр покорил Наталью. За две недели по ее настоятельной просьбе они с Тамарой Ивановной посетили еще семь спектаклей. Наташа сопереживала, верила, боготворила, ненавидела, любила вместе с героями драмы и комедии, однако чувствовала “брехню” писклявых актрис и высокомерных красавцев. Наташа уже наизусть знала всех артистов и репертуар, а себя она представляла на сцене если не в роли Леди Макбет[23 - Леди Макбет – героиня пьесы “Макбет” У. Шекспира. Образ этой роковой женщины, несущей смерть и разрушения в судьбы окружающих ее людей, получил свое развитие также в русской литературе – повесть Н.С. Лескова “Леди Макбет Мценского уезда” – основа многочисленных экранизаций и театральных постановок.], то на худой конец Ларисы Огудаловой[24 - Лариса Дмитриевна Огудалова – главная героиня пьесы “Бесприданница” А. Островского. Сюжет пьесы лег в основу экранизации Э. Рязанова, известной под названием “Жестокий романс”. Именно там герой Никиты Михалкова адресует Ларисе слова романса о “мохнатом шмеле” и “цапле серой в камышах”.]. Наталья уже писала в деревню подружкам, что скоро пойдет в “Большой” и “Малый” в Москве, ведь первопрестольная находится всего в каких-то трех часах езды, а по меркам киргизских просторов это было не расстояние.
А тяга к искусству между тем нашла у Натальи еще одно выражение – выяснилось, что Бог наградил ее идеальным слухом. Петь героиня нашего рассказа стеснялась, а вот играть на музыкальных инструментах, по ее мнению, было бы неплохо. Во-первых, ее приглашали бы на все свадьбы и крестины, где она могла бы блистать среди девушек в нарядных платьях и сильных, независимых парней. Во-вторых, за игру можно было бы получить денежки и подарки, что также немаловажно. В родной деревне музыканты владели баяном, но Наташке хотелось играть на аккордеоне, любовь к которому была навеяна французскими мелодиями, которые доносились темными вечерами из дверей их сельского клуба – там крутили “взрослое кино”, на которое девчонок еще не пускали.
Первый серьезный конфликт с теткой возник именно из-за выбора музыкального инструмента. Тамаре Ивановне непременно хотелось видеть Наталью за роялем, исполняющей вальсы Шопена и романсы вроде “Не уходи, побудь со мною”[25 - “Не уходи, побудь со мною” – один из самых популярных русских романсов, музыку и стихи к которому написал почти забытый сейчас композитор-песенник Николай Владимирович Зубов в далеком 1899 году. Долгое время ошибочно считалось, что слова романса принадлежат А. Блоку.], после непременного предварительного занятия гаммами. Наташка была бесперешибно упряма и победила в своем стремлении. Тамара Ивановна сдалась и купила настоящий аккордеон Royal[26 - Royal или Royal Standard – знаменитая марка немецких аккордеонов. Представители первых поколений этих инструментов попали в СССР в качестве “трофеев” в первые послевоенные годы наряду с не менее ценившимися “хохнерами”.]. Тетка утихомирилась на вторую неделю, после того как из-под пальцев племянницы стало отчетливо раздаваться “журчание” Парижа. Она также набивала руку в исполнении русских и украинских застольных песен (правда только когда тетки не было дома).
В школе у Наташи появились друзья-приятели и враги-подруги. Наташка была максималисткой, хотя этого слова она не знала. Она училась жадно и неистово, не скрывая своих порой наивных некорректных вопросов. Цепкий ум, любознательность и напор позволили Наташке закончить первую четверть без троек. Она не деликатничала, требовала ответов честных и понятных, что создавало тупиковые ситуации в отношениях с учителями и одноклассниками. Она даже дежурила в классе не “возней доски”, а драила весь класс как “палубу” и не понимала, как можно по-другому. Наташка была красива и ладна уже не по-детски и на нее заглядывались не только свои пацаны. Ее лучисто-лукавые со смородинкой глаза привлекали своим блеском парней из старших классов. Многие “школьные идальго” всячески старались привлечь ее своим вниманием, что мягко говоря, не совсем приветствовалось девчонками.
