Владимир Иванович Чуприна "Воин"

Как люди становятся святыми? Книга поможет понять, как это происходит. Роман рассказывает о ташкентском периоде жизни святителя Луки ( профессора медицины В. Ф. Войно-Ясенецкого) и о его первой ссылке в Енисейск. Однажды жизненная дорога врача круто повернула и привела его в священнослужители, наполнилась борьбой против гонений на церковь. Это были страшные послереволюционные годы, когда уничтожалось любое инакомыслие. Духовное возвышение оказалось тяжелой работой для души, смертельной опасностью для плоти. Как бы повел себя я в подобных обстоятельствах? Есть над чем призадуматься. Вместе с героем романа, вместе с автором…

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 01.06.2023

– Куда всех отправляют? А – а? – не унимался красноармеец.

– Не знаю, молодой человек, – Валентин понимал, что паренек растерян и ищет защиты.

– Не волнуйтесь, скоро выяснится, – попытался он ободрить юношу.

– Постреляют? А – а? – продолжал досаждать солдатик, будто Валентин знал ответ, но не хотел говорить.

– Ну, не думаю. Разберутся, наверное.

– А че разбираться! – кто-то из толпы примкнул к разговору. – Мы есть хто? Нам приказали. Военный комиссар самолично дал команду. Наше дело солдатское – приказы не обсуждать. Вот и стреляли.

– 36 -

– Дак, что было-то, братцы? – подхватил разговор кто-то в глубине склада.

– Хрен их разберет! А мы теперь крайние! Так, что ли?!

– За что помирать будем, а?!

Арестованные зашумели. Тревожное ожидание стало бурно расти, превращаясь в панику. Люди словно очнулись. Они почувствовали запах смерти.

– Мы-то в чем виноватые?! – этот зов к справедливости, разобщенных страхом людей, слился в единый крик отчаяния. Арестованные бросились к железной двери под лампой и стали бить в нее кулаками, требуя немедленного ответа.

Вдруг дверь взвизгнула и распахнулась от встречного удара. Десятка полтора красноармейцев и матросов, держа винтовки наперевес и угрожая штыками, ввалились в цех из освещенной комнаты.

– Молчать! – заорал один из них. – Постреляю, суки!

Следом за красноармейцами в цех вошел человек в кожаной куртке:

– Всем сесть! Руки за голову! – скомандовал он срывающимся голосом и выстрелил в потолок из маузера.

Валентин узнал бывшего работника больничного морга Андрея. За ним теснились солдаты, щелкая затворами.

– Ша – а! Гниды! Трибунал разберется, хто виноватый! – процедил Андрей, наступая на толпу и размахивая маузером.

Арестованные отшатнулись и присели на корточки.

– Еще раз пискнете – пуля в лоб! – погрозил Андрей своим синим кулачищем и вышел.

Дверь под лампой сделала глотательное движение и захлопнулась.

Томительное ожидание, словно бесконечная нить пряжи, потянулось дальше, наматывая клубок тревожных предчувствий. Прошло еще не меньше пяти часов, прежде чем дверь, наконец, проглотила Валентина.

– А – а – а! Контра! А ну, подь сюды! – обрадовался Андрей, разглядывая своего гонителя горящими глазами.

– Валентин Феликсович! – из-за стола поднялся щуплый молодой человек лет двадцати шести. – Вы? Тут? Как?

Это был Андрей Солькин, председатель краевого комитета партии большевиков. Валентин знал его семью, отчима Николая Шумилова, главу ташкентского Совнаркома. Прошлым летом профессор оперировал жену комиссара.

– Сейчас я выпишу вам пропуск и вы уйдете домой, – засуетился Солькин и потянулся за бумагой.

– Това – а – арищ председатель ревтрибуна – ала! – протянул недовольный работник морга и заворчал что-то себе под нос. Остальные тоже покосились в сторону Солькина.

– Допросить бы надо, по форме, – возразил один из них.

– 37 -

– Подозреваете, что профессор бегал с винтовкой среди мятежников? – задал вопрос Солькин. И добавил: – Он лечил раненных бойцов. И девятнадцатого! И двадцатого! Лично могу засвидетельствовать.

– Всеодно, контра! – пробубнил Андрей. Положив на стол свои синие кулаки, он пристукнул ими с досады.

Солькин проигнорировал недовольство подчиненных и выписал Валентину пропуск по городу.

Профессор сунул бумагу в карман, повернулся и шагнул к железной двери за спиной.

– Нет, нет. не сюда! – остановил его председатель трибунала. Он вышел из-за стола и повел доктора вглубь освещенной комнаты, откуда ответвлением тянулся длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. По коридору сновали солдаты, неся в охапках сапоги, шинели, гимнастерки и портянки, от которых шел нестерпимый запах грязного тела.

Все это сортировалось по комнатам и сваливалось в кучи на полу.

– Кристоф! – окликнул Солькин проходившего мимо красноармейца.

– Я! – вытянулся рыжий боец, бросив под ноги свою ношу.

– Возьми двух человек и проводите господи…, э – э – э, товарища доктора домой.

– Эсть! – козырнул мадьяр.

Красноармейцы вывели Валентина наружу, на территорию мастерских. Это был широкий внутренний двор, заваленный всевозможным железнодорожным хламом. Торчали полусгнившие шпалы, ржавые колесные пары, прогоревшие котлы паровозных топок, кучи костылей, отслужившие срок рельсы, валялся на боку мятый пассажирский вагон с выбитыми стеклами. Плавильные заводы России не работали и железные дороги приходили в упадок.

Петляя по лабиринту свалки, солдаты выбрались на открытую площадку. Справа в полусотне метров в заборе виднелись кованые ворота. А напротив них, посреди свалки, чернел высокий деревянный склад, покрытый ржавыми металлическими листами. У распахнутых ворот склада стояли грузовики. Валентин бросил беглый взгляд внутрь и… похолодел. В складе лежали кучи голых трупов. Красноармейцы закидывали их на грузовики и прятали под брезент. Так вот куда уходили солдаты туркестанского краснознаменного полка, поднявшиеся по приказу военного комиссара республики на защиту Советской власти. Бедные обманутые люди, ничего не понявшие в двухдневной дурацкой перестрелке. Кто в кого стрелял? Зачем? Почему? А для чего им что-то понимать, ведь это «масса», как любил называть простых людей лидер большевизма. Масса из которой можно слепить все, что угодно скульптору или, использованную и пришедшую в негодность, ее можно выбросить за ненадобностью.

Отвращение охватило Валентина. Но ни к этим изуродованным телам, а к тем людям, что копошились над трупами, к Солькину, Шумилову, к Андрею, ко всем комиссарам, к новой власти.

– 38 -

Нельзя оправдать убийство. Это самое гнусное преступление. Почему убийство одного человека карается, а убийство сотен и тысяч подается в наше сознание как борьба за социальную справедливость, счастье, свободу и равенство? Убийство – это всегда несправедливость, одного человека по отношению к другому. Это проявление звериной природы нашего тела и безбожия нашего духа – самых низменных сторон потаенного содержания неверующей души. Оттуда, из мрачных глубин душевной бездны, хлынули на Россию бесы, потопившие страну в крови. Есть в этом явлении одна странность: почему теорию «справедливого» переустройства общества мы взяли у немца? Почем чужая немецкая мысль дала обильные всходы и урожай на русской почве? Наверно, это останется загадкой навсегда. Быть может следующие поколения русских мыслителей смогут ее разгадать. Не знаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69289513&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом