Жрица Анубиса
Жанна Хохлова
А что если мифы о богах Египта вовсе не мифы: в современности есть место кровавым ритуалам древности, мир на пороге открытия эликсира бессмертия и своего уничтожения, время не имеет значения, а Великий Хаос постоянно сталкивает тебя с мрачным богом мёртвых? Самое время отправиться в Дуат и найти виновных. Но что принесёт тебе это приключение, когда твоя душа выжжена, как пустыня Сета?
Жанна Хохлова
Жрица Анубиса
Пролог
Анубис, моя душа так чиста и как перо могу я лететь…
Солнце Древнего Египта. Кровавый Амон-Ра.
Полуденное солнце Египта было страшной разрушающей силой при кажущемся внешнем спокойствии, способной убивать, беспощадно опаляя и жаля кожу невыносимым жаром, высушивая внутренности жаждой. Попадая в такое время, находясь в Верхнем Царстве, вотчине Сета, навстречу тому, путник даже не успевал пожалеть об этом, как злобный призрак пустыни мог спалить его тело, оставив на поедание огромным чёрным птицам. Таких вот запоздалых, одиноких, отставших и потерявшихся ловил в горячие сети бог пустыни. Тот, кто ненавидел людей, равно как и других богов с одинаковой силой.
Но не могущественен он в Нижнем Царстве, где ласкал подножья пирамид разлившийся огромным потоком, обнявшим многострадальные территории, прохладный Нил, куда стекался весь народ Древнего Египта. Нил поил, кормил, если крестьянин не был ленив засеять плодородную почву, омывал сухую кожу, возрождал к жизни, как и здешнюю землю. И проводил в храм.
Не только Нил, но и все дороги Древнего Египта вели в храмы. Народ был религиозен и чётко следовал правилам, предписанным жрецами культов. Любых. Но самым почитаемым людьми среди богов был Анубис. Бог справедливости, тот, кто судил мудро и знал человеческие сердца, как никто другой из египетского пантеона, бог, подготавливающий человеку вечность, провожающий в подземный мир. И сейчас перед взорами путников раскинулся величественный храм в его честь в городе Кинополе.
Ещё не старый мужчина стоял на пороге самого красивого из них, возведя руки кверху, встречая дорогих гостей. Огромное здание из белого камня утопало в зелени, шелестевшей изумрудной листвой так, чтобы услаждать слух каждого прибывающего сюда и окунать в свежесть, обдувая прохладным ветерком.
Жрец увидел, что процессию сопровождало несколько всадников с огромными мечами, и он не сомневался, что острыми, наточенными до той степени, что могут рассечь на лету самую тонкую ткань, на скакунах, богато, даже вычурно украшенных плотными тканями с драгоценными камнями. Слуги, идущие по обе стороны двух неимоверно тяжёлых носилок и несущие их, были одеты ярко, а золота на них столько, что они вынуждены были прикрыть глаза прозрачной тёмной тканью, чтобы ненароком не ослепнуть. Показать могущество господина через вещи, принадлежащие ему, ибо всё было в Египте вещами, и даже люди…
«Сколько их ещё будет, прекрасных и молодых?» – думал про себя жрец, видя, как носилки опускают на землю, а из них выходит пожилой мужчина и стройная, вся укутанная в шелестящие и яркие ткани девушка, лицо которой скрыто за прозрачной тканью, достаточно плотной, чтобы узреть лишь намёк на красоту, но жрец не сомневался: для Анубиса привезли только самое лучшее.
Мужчины поклонились друг другу.
– Приветствую тебя, великий жрец Камазу, настоятель храма Бога, взвешивающего людские сердца, – тот вновь глубоко поклонился, сверкнув лысиной.
В ответ Камазу повторил процедуру, произнося:
– Наимудрейший Косей, жрец верховного бога Амон-Ра, которому служат все остальные боги, я рад приветствовать тебя и твою спутницу в скромной обители проводника в славные земли Осириса.
Мужчины вновь раскланялись.
– Я не с пустыми руками явился под сень могущества Анубиса, везя ему самое дорогое, что есть, – родную племянницу, самую красивую девушку долины реки Нил, она достигла совершеннолетия, отсчитав восемнадцать вёсен вчера, ожидая встречи с Великим Тёмным, тщательно готовясь стать его жрицей, по желанию её отца, – торжественно, кланяясь так низко, что, казалось, ещё чуть-чуть и сломается, что было возможно при его огромном росте.
Камазу склонился перед ним, и в голове пронеслась мысль, забившая тревожным набатом, что небескорыстно явился сюда жрец культа, бог которого пытается ослабить могущество и власть других богов, становясь с каждым годом всё влиятельнее.
– Анубис примет дары и останется доволен, не сомневаюсь, – произнёс жрец вслух.
Процедура приветствия была соблюдена, и, сделав широкий жест ладонью, Камазу попросил гостей войти. Внутри их уже ожидала целая вереница слуг и прислужниц, павших ниц, покорно, раболепно, боясь даже вздохнуть. Косей довольно ухмыльнулся, глядя на подношения: огромный сундук с золотом и драгоценными камнями сверкал ярче, чем факелы, которыми были усеяны ярко расписанные всеми цветами радуги стены храма.
– Изволите ли откушать с дороги, великий жрец Косей? Вино на травах и специях успокоит Вас после длительного путешествия, Вы и Ваша спутница могут принять ванны и отдохнуть, пока слуги подготовят всё для сытного и изысканного ужина, – Камазу вновь низко поклонился и, взглядом приказав слугам следовать за гостями, сопроводил каждого до приготовленных для него покоев.
Оставив гостей отдыхать, жрец Анубиса помрачнел и поспешил удалиться в дальние комнаты, скрытые от солнца, хранящие в себе прохладу и свежесть египетской ночи. Камазу прекрасно понимал, что Косей, жрец нового культа бога Амон-Ра, не просто так приехал за многие мили в храм самого почитаемого бога – бога, которого жрецы Амон-Ра всё никак не могли принизить, овладеть силой и могуществом, хотя и безжалостно обирали его храмы. Он тяжело вздохнул: чего ему только стоило собрать сундук с подношениями, год был не настолько урожайным, и всё же ему пришлось забрать последнее у крестьян, даже взять у вдов. Вновь тяжёлый вздох и прикрытые глаза. В голове пульсировало, как будто Нил разливался, скручиваясь в могучие потоки, неся на своих волнах жизнь.
– Папа? – тихое, ласковое, и Камазу невольно улыбнулся.
Он приоткрыл глаза и увидел в проёме девочку, хрупкую, как тростинка, с волосами и глазами темнее египетской ночи.
– Инпут, – прошептал он.
Словно сигнал, и она бросилась к нему, обнимая, только уж очень сильно для той, что не виделась с ним ровно час.
– Инпут? – спросил он. – Ты что-то хочешь?
– К нам приехала новая жрица, и я бы хотела присутствовать на церемонии посвящения, – глаза стали просто огромными, умоляюще уставившимися в лицо мужчине.
– После того, как ты в прошлый раз обстреляла бедную девицу косточками от фиников, так что почти сорвала нам обряд? – он скептически и с сомнением в голосе вопросил дочь.
– Она глупая и трусливая, – сквозь зубы прошептала девочка. – Вместо того, чтобы быть на седьмом небе от счастья, она боялась так сильно, что её зубы отплясывали саиди*, я бы всё отдала, чтобы земля прямо сейчас сделала ещё четыре оборота и я бы уже стала жрицей Анубиса…
Инпут вдруг осеклась, видя, как лицо отца заливается краской от гнева.
– Ты будешь жрицей, жрицей великого Анубиса, но послужишь ему не телом: я оставляю тебя после себя, чтобы ты управляла мудрой рукой и при помощи дара, что есть у тебя, – напомнил ей отец.
Инпут насупилась и упрямо сложила руки на груди.
– Почему нельзя и так, и так?
Камазу улыбнулся про себя, отмечая ум дочери.
– Потому что Анубис никогда не прислушивается к тем женщинам, которые делят с ним постель, – увидев смущение Инпут, пояснил, – ты уже взрослая, чтобы знать о таких вещах, Анубис благоволит лишь тому, кто может острым умом доказать ему, что достоин управить его дела здесь, на земле, и ты одна из тех.
Девочка кивнула, но затем улыбнулась проказливо и вновь затянула:
– Ну, пожалуйста, я не буду стрелять ни в кого косточками, я буду послушной, я лишь хочу снова услышать его, – прошептала та благоговейно.
– Неугомонный скарабей, – с лёгкой улыбкой проговорил Камазу, – хорошо, готовься, после трапезы я проведу обряд.
Счастливая девушка упорхнула из его покоев. Насладившись их прохладой ещё немного, жрец неспешно прошёл в технические помещения, справившись об ужине и вине. А когда его глаза увидели праздничный стол в честь дорогих гостей, расположенный на крытой от солнца террасе, то Камазу удовлетворённо улыбнулся: ничто не должно было вызвать гнев у жреца Амон-Ра.
Ужин протекал в дружелюбной обстановке, за неспешным разговором, за распитием вина. Косей немного захмелел и разглагольствовал на отвлечённые темы ровно до того момента, пока девушку не позвали на подготовку к обряду. После этого тот словно подобрался, и хмель сошёл с него, как белый цвет с яблонь.
– Камазу, ты питаешься, как фараон, у тебя к столу жареная морская рыба, диковинные фрукты и салаты из овощей, сладости, которых в Египте и не сыщешь… – мягко, но глаза выдавали злобу и зависть.
– Чтобы тебя встретить, дорогой гость, – очень аккуратно и осторожно, делая кивок в его сторону, подмечая, как поджались губы Косея. – Тебя угостить, усладить, напитать, а в покоях ждёт тебя наипрекраснейшая из женщин этого храма.
Косей сощурил глаза, как будто не слыша ничего из посулов жреца.
– Есть у тебя дочь, – начал он, удовлетворённо улыбаясь, видя, как проступает испарина на лбу у Камазу, – и дар её – видеть богов, бесценный дар, дар, которого нет у ныне живущих… – он прервался, чтобы насладиться низким поклоном жреца, – и твои намерения и вправду прекрасны: она та, которая могла бы встать на твоё место…
– Могла бы? – озадаченно спросил жрец Анубиса, не понимая, к чему клонит, витиевато выражаясь, невнятный визави.
– Могла бы, если бы отцом был ты, – глаза, полные внутреннего удовлетворения, озорно заискрились, «любуясь» растерянностью, – и не отрицай, ты прекрасно знаешь, о чём я, ты нашёл её мать почти на сносях в пустыне, чудом выходив, назвав родившееся дитя своей дочерью, женившись на её матери…
– Что ты хочешь? – спросил тот сквозь зубы, понимая, что отрицать бесполезно, он откуда-то знал о происхождении Инпут.
– Отдай то, что не принадлежит тебе, – начал он и, ловя непонимание в глазах, продолжил, – отдай Инпут в жертву для обряда воскрешения Аменхотепа, тело которого ты готовишь к вечной жизни, пока душа его блуждает по лабиринтам загробного мира…
Камазу вскочил и, глядя на того с ужасом, давясь эмоциями, произнёс:
– Ты, верно, совсем спятил, Косей, невозможно воскресить то, что мертво!
– Для Амон-Ра это неочевидно, он может всё, я, как жрец, могу провести процедуру…
– Я подготовил фараона к вечной жизни, его душу ждёт суд Эннеады, – шепча, понимая, что разговаривает с сумасшедшим фанатиком.
– Это не имеет значения, кровь твоей названной дочери может оживить царя, – тихо, со священным трепетом и придыханием.
– Это невозможно… нельзя… – проговорил он, стискивая ладони в кулаки, – неслыханная наглость и дерзость – заявляться в храм и просить об убийстве…
Косей смерил того презрительным взглядом, медленно и грузно поднявшись.
– Жрец Анубиса, твоё служение умрёт вместе с тобой, держит на плаву тебя лишь одно: людям нравится божок, которому ты служишь, но Амон-Ра нужна полная и безоговорочная власть, без других богов, и ты либо присоединишься к нам, либо будешь низвергнут в забвение, тебе будет заказан путь в Царство мёртвых, и ты никогда не найдёшь покоя на житных просторах Осириса.
– Ты, верно, не слышишь сам себя, я не дам тебе убить свою дочь, – гневно.
– Конечно, нет, ведь ты сделаешь это сам, – видя, как тот задыхается от гнева, следя за движениями скул, смотря прямо в глаза, не испытывая ни капли стыда.
– Я не сделаю этого никогда, – твёрдо проговорил он, задыхаясь от беспомощности.
– Тогда это сделаем мы, и я не буду милосерден, как мог бы её отец, ведь я не целитель и не знаю, куда нанести удар, чтобы не было больно, чтобы смерть наступила мгновенно, – улыбаясь по-садистски, выворачивая тем самым душу у отца наизнанку. – Ты отдашь то, что не принадлежит тебе, для бога Амон-Ра.
– Если фараон узнает… – прошептал тот, уже понимая, что, пока его послание долетит до царя, его дочери уже не будет в живых.
– Фараон далеко и к тому же вне себя от радости, что его отец покинул этот бренный мир, глупец даже не догадывается… – Косей ухмыльнулся собственным мыслям, замолкая, не делясь своими планами. – Сделай это сегодня ночью, таинство проведу я, ты и твой храм устоит, Амон-Ра отблагодарит тебя, не тронув, ты будешь жить и служить своему богу.
– Я сделаю всё, что ты просишь меня, Косей, великий жрец великого Амон-Ра, сам, помощники мне не нужны, – склонился перед ним Камазу.
Когда он вновь посмотрел на Косея, его лицо было бледным, как будто в нём уже исчезла жизнь, как будто он умер в тот момент, когда согласился убить дочь.
Сумерки Древнего Египта. Завеса Анубиса.
Инпут тщательно выводила на руках узоры, теряя терпение и внушая самой себе, что это всё необходимо для наведения красоты и лоска.
«Если я его снова увижу… – улыбнулась, скрывая блаженное выражение лица от других девочек, готовящихся к обряду инициации очередной жрицы, рука дрогнула, зазвенев частыми браслетами из золота. – Я бы так хотела пасть ниц перед ним, уж я бы не задрожала, как те глупые курицы, когда их ведут за завесу, вот бы как-нибудь подсмотреть, что там… Четыре весны – это так долго, ждать долго, а вдруг он найдёт себе пару, полюбит земную жрицу, ведь это возможно или нет? Ведь это единственный бог, у которого нет спутницы, Бастет не в счёт, она ветреная богиня, он любит одиночество, или я чего-то не понимаю… Ну что там, за пеленой, куда уходит новая жрица, куда потом исчезает? – вопросы роились в юной голове совсем неюные. – Хоть бы одним глазком…»
– Девочки, готовы? – в помещение вошла их наставница, и девочки, стараясь не организовать давку в дверях, по парам вышли из приготовительного помещения.
Юные помощницы вышли в широкий коридор с красочными рисунками, ярко повествующими о том, как Анубис судит человека, как определяет судьбу, как просит богиню мудрости Маат помощи в этом, как заботится о каждой душе, стараясь проводить каждого в страну Осириса, как оплакивает каждую душу, если она не смогла пройти в Вечные врата.
– О, великая мать Исида, благодарю тебя, что когда-то ты спасла маленького Анубиса, – благоговейно прошептала девочка, в который раз рассматривая рисунки на стенах.
Бойкой стайкой они вбежали в огромный зал, по периметру которого стояли огромные медные светильники в дыму курящихся ароматных трав. Инпут радостно улыбнулась, она любила ту светлую атмосферу приготовления жрицы для бога справедливости. Наставницы раздали им в руки по маленькой зажжённой свече, и девочки стройным хором благозвучных голосов затянули благодарственные песнопения. Где-то в глубине залы заиграли систрум** и ручные барабаны, ловко складывая ноты в торжественную мелодию.
Исподлобья Инпут взглянула на введённую в залу и поставленную перед завесой девушку в тонкой рубашке, не скрывающей всех соблазнительных изгибов тела.
«Дрожит», – презрительно заметила дочь жреца, но всё же не смогла не признать томной красоты девушки.
Она увидела, как, откинув на секунду полог, из священного места вышел Камазу с перекинутой через плечо шкурой леопарда с клеймом Анубиса в виде анха. На вытянутых руках он поднял маску шакала того окраса, что не существует в природе, – чёрного, и торжественно водрузил себе на лицо. Молодая девушка почувствовала присутствие Анубиса. Тёмную, закручивающуюся в кокон холодную энергию. Волосы по-звериному встали на руках и зашевелились на затылке.
«Не боюсь, – упрямо, считывая животный рык из глубины второго плана этой реальности, куда часто приходил бог, привилегия её дара – видеть и слышать то, что скрыто для других, скрыто до тех пор, пока сам бог не соизволит воплотиться. – Интересно, знает ли о моём присутствии? А чем он пахнет? – и тут же одёрнув себя. – Убогая, – и тут же, – но никто не запрещает мечтать, мне бы только дорасти до её возраста, мне бы только взглянуть в его глаза, мне бы только сказать ему, как я люблю его и что я хочу…»
– Очи в пол, – строго скомандовал отец.
