– О, да, прости, пожалуйста. Крайне неудачное столкновение. Не ожидал тебя здесь увидеть. Вроде бы все на пикник ушли.
– Ромаэль и Ровенна ушли. А где остальные я не знаю.
– Лулу не было на завтраке, но это обычная история. Наверное, ночевал у Дэниара. Маме с утра нехорошо. Ей всегда не хорошо после общения с бабушкой.
– Почему? Ровенне очень понравилась леди Монтфрей.
– О, бабуля Франда может нравиться, если захочет. Скорее всего, Ровенна ей тоже понравилась, и поэтому она не стала ее мучить. Но мама… у них вечные ссоры. Бабуля считает, что папе не следовало на ней жениться. По крайней мере, она мне так однажды сказала. Мол, какая-то была другая невеста получше и бла-бла-бла… я не слушал, если честно. У нее изо рта пахнет полынью, и когда она говорит, все мои мысли только об этом.
Лиссарина снова рассмеялась.
– Знаешь что? – вдруг сказал он, кусая пирожок. – Ты показалась мне знакомой еще с первой встречи. Давно хотел сказать, но у меня то танцы, то музыка, то уроки… а ты всегда пропадаешь с Ровенной. И я вот сейчас все понял, когда ты рассмеялась. Хочешь покажу кое-что очень секретное? Судя по всему, ты человек надежный.
Лиссарина вообще-то не надеялась увидеть что-то интересное. Все-таки детям любая мелочь кажется невероятно забавной, и они очень увлекаются, рассказывая о скучных для взрослых вещах. Но то, что она увидела, поразило ее до глубины души.
Сначала она не поняла, что происходит. Цирен привел ее в свою комнату, в которой словно бы взорвался шкаф и ящик с игрушками. Бардак, как плесень, покрывал все вокруг, и мальчик пояснил, что в воспитательных целях мама заставляет его убираться самому, но пока это не принесло положительных результатов. Потом он запер дверь на замок, оставив ключ в замочной скважине, подошел к небольшому креслу, стоящему у стены, и начал двигать его в сторону, кряхтя от натуги.
Через минуту она заметила, что на обоях виднеются четыре тонкие полосочки, образующие прямоугольник размером с само кресло. Цирен просунул указательный палец в небольшую дыру, спрятанную под обоями, и потянул дверцу на себя. Она бесшумно отворилась, и на Рин пахнуло пылью старого чердака вперемешку с запахами кладовки.
– Что это? – спросила она.
– Моя потайная комната, – Цирен загадочно улыбнулся. – Проходи первой. Мне нужно еще закрыть за нами дверь.
На секунду идея показалась Лиссарине сомнительной, но потом разум задал закономерный вопрос: чем может быть опасен ребенок? Да ничем! Наверняка у него там склад с игрушками, или книги, или рисунки, которые он сам нарисовал. В любом случае, плохого она там не увидит. Подобрав подол платья и согнувшись в три погибели, Лиссарина ступила в прохладу темной комнаты.
Здесь действительно не было источников света, таких как окна, например. Или свечи. Кромешная тьма, хоть глаз выколи. Она потеряла ориентацию, пошатнулась, стараясь хоть что-то почувствовать руками. В такой темноте не мудрено и голову разбить, и ноги переломать. Спасал единственный луч света, проникающий из-за дверцы, но и его не стало, когда Цирен захлопнул дверь изнутри.
– Стой на месте, чтобы ничего не задеть. Сейчас будет свет.
Цирен двигался в темноте так, словно здесь светило солнце. Прошел куда-то вперед, чем-то зашуршал, быстренько прошел назад, что-то звякнуло. Чиркнула спичка, и, наконец, загорелась свеча в стеклянной лампе, еле-еле освещая небольшую комнатку. Чиркнула вторая спичка, и свет полился из второй лампы, которую Цирен отдал Лиссарине в руки.
– Только не думай, что я одержимый, ладно?
Многообещающее начало. Особенно когда лицо мальчика искорежено тенями, рожденными лампой. Теперь черные глаза, которые раньше заставляли Рин умиляться, стали пугать.
– У меня есть хобби. Я коллекционер. Мне очень нравятся старые вещи. И мама всегда спрашивает, куда уходят мои карманные деньги, а они все здесь, в моей тайной комнате. Да, очень люблю старые вещи. Но больше всего люблю вещи, которые хоть как-то связаны с Дейдаритами. Ты знаешь, кто это?
– Конечно, знаю. – Лиссарина оглянулась, пытаясь осмотреть его сокровища, но при таком освещении ей удавалось выхватить только отдельные кусочки непонятно чего.
– Тогда ты знаешь, что все имущество Дейдаритов после падения этой семьи было разграблено. Картины, книги, которые они не успели сжечь, портреты, украшения, письма, дневники, бытовая утварь – все, можно сказать, кануло в лету. Но это только на первый взгляд. На самом деле, если знать где, можно кое-что раздобыть. И именно этим я и занимаюсь. И та-да-а-а-м! Моя коллекция реликвий, связанных с Дейдаритами!
Он обвел рукой комнату, словно здесь было на что посмотреть. Но на самом деле она едва ли что-то видела, и Рин честно об этом сказала.
– Да, это, конечно, минус. Если хочешь что-то рассмотреть, надо подходить близко и обязательно с лампой, а не с обычной свечой, иначе можно подпалить. Здесь много всего бумажного. Но это меры предосторожности. Я не могу хранить такие ценные и запрещенные вещи прямо в комоде. Мама в любой момент может туда заглянуть.
– Почему они запрещенные?
– Не уверен, что это формально запрещено законом. Но негласно да. Никто не говорит о Дейдаритах. Никто не упоминает трагедию десятилетней давности. И уж точно никто не хвастается портретами, на которых изображены представители этой семьи.
– У тебя есть портреты? – изумилась Лиссарина и тут же начала вертеть головой в попытке их высмотреть.
– Нет. Таких, про которые ты думаешь, нет. Полноценные портреты спрятаны в Алмазном дворце за семью печатями. Я однажды пытался отыскать их, когда отец брал меня с собой на работу, но не вышло. Либо их уничтожили, либо очень хорошо скрывают. Зато у меня есть целая коллекция маленьких портретов, которые они отправляли родственникам или друзьями. Или если нужно было найти жениха или невесту, тоже отправляли маленький портретик.
– Покажешь?
– Да, конечно!
Он уверенно подошел к одной из стен, на которой были прибиты гвозди. На каждом гвозде на ниточке висел портрет размером не больше женской ладони, а оттуда на нее смотрели глаза мертвых людей, и от этой мысли по спине побежали мурашки.
– Величайшие люди нашей страны, что бы про них не говорили, – тоскливо протянул Цирен, осматривая портреты поочередно влюбленными глазами.
– И ты знаешь каждого из них?
– Да, имена, имена родителей, даты рождения и смерти… это очень интересно. Я даже составил из портретов генеалогическое древо, ты не заметила?
Лиссарина открыла рот удивления. И правда, как она не заметила, что портреты висят в определенном порядке и определенных местах? Из-за темноты она с трудом различала темные линии, ведущие от одного человека к другому, переплетающиеся между собой, вьющиеся и образующие, в конечном счете, образ дерева.
Она присела на корточки, чтобы посмотреть на прародителей, основоположников семьи. Оказалось, это были три брата с трудно различимыми во мраке именами, но Цирен незамедлительно отчеканил:
– Считается, что их род появился где-то триста пятьдесят лет назад, причем они не сразу стали королями. Изначально, эти три брата, которые как бы являются родоначальниками, были доблестными воинами. Вернайр, Симиэль и Дранвир, так их звали. Никто не знал, откуда они пришли, просто неожиданно явились на турнир прежнего короля и победили всех рыцарей, а когда им приказали сражаться друг против друга, отказались от победы, уступив ее принцу правящей в то время династии Феншир. Он тоже участвовал, но его выбил из седла Вернайр. Тогда король даровал им титулы лордов в знак уважения их чести и достоинства, а позднее принцесса и Симиэль поженились против воли короля.
– Разве это законно? Лорд – недостаточный титул для мужа дочери короля.
– В том-то и дело. Король Корзас Феншир был очень вспыльчивым. Мягко говоря, не самый лучший король, какой у нас был. Он решил изгнать братьев Дейдаритов и свою собственную дочь, лишив их земель. Но кое-чего не учел.
– Что ты имеешь в виду?
– Во-первых, Дейдаритов обожали люди, которые им служили. Воины, крестьяне, даже слуги в замке – и те готовы были умереть за своих хозяев. А во-вторых, если верить преданию, они обладали магией.
Последнее слово Цирен произнес шепотом.
– Какой магией? – спросила Лиссарина, хотя сама прекрасно знала ответ. Именно об этом была ее последняя запись в дневнике.
– Они могли обращать в пыль что угодно. Камень, гору, человека. Все, что угодно. Поэтому они восстали против короля Корзаса, и простой люд, который давно уже недолюбливал своего правителя, поддержал их. Это случилось триста лет назад. Пролилось много крови, прежде чем Дейдариты обрели настоящее могущество. В том числе погиб и Вернайр. Именно он убил принца Корзаса Второго на поле брани. Сам-то король не выдержал и сбросился с высокой башни в своем родовом замке. Так что Симиэль стал править Лидэей вместе со своей королевой из рода Фенширов. Звезды сошлись, если можно так сказать.
– А Фенширы не обладали магией?
Цирен прищурился и посмотрел ей в глаза.
– Как-то ты не очень удивилась, когда я рассказал про магию. Обычно людям полагается говорить: «Хватит сказки-то рассказывать». Ты что-то про это знаешь?
– Давным-давно старик-сказочник рассказывал, что Дейдариты и правда обладали магией. Я не то чтобы верю, но и не верить нет причин. Поэтому не удивилась.
– Допустим, ты выкрутилась. Ладно. Что ты спрашивала? Да. Фенширы обладали магией тоже. Только магия у них была другого рода. Они как-то положительно влияли на природу. Урожаи всегда были хорошие на их земле. Росло все, что могло расти. И хотя так было не везде, из-за слабоватых способностей, на прилегающей к столице территории всегда была плодородная земля. А затем, когда Фенширов не стало, на том месте все засохло, и Симиэлю пришлось переносить столицу сюда. Так родился Эденваль.
Лиссарина переваривала информацию с такой жадностью, словно могла умереть в любую секунду, если не запомнит хоть слово. Все это так живо откликалось в ней, будто она всегда знала то, о чем Цирен говорит, но этого быть не могло: она практически ничего не слышала о прошлом королевской семьи, да и ей было плевать. Правящая династия и она сама были настолько далеки друг от друга, что было бы странно испытывать такой нездоровый интерес.
Колени затекли, и она выпрямилась. Прямо перед ее лицом оказался портрет красивой женщины с белыми волосами. В руках она держала розу, кажущуюся черной из-за плохого освещения.
– Это очень интересная женщина. Она жила где-то сто лет назад. Это Элетайн Дейдарит, в честь нее назвали младшенькую принцессу, погибшую десять лет назад. Элетайн была очень своенравной. Отец заставлял ее выйти замуж семнадцать раз и каждый раз она придумывала жениху задание, которое невозможно выполнить. Однажды она сказала, что выйдет замуж за того, кто привезет ей русалку. Но это еще безобидное задание. В семнадцатый раз, когда отец приказал ей в последний раз выбирать, она заявила, что выйдет за того, кто искупается в кипящем молоке и выйдет невредимым.
– Я так понимаю, желающих не нашлось.
– Вовсе нет! – воскликнул Цирен, смеясь. – В том-то и дело, дураков было видимо-невидимо! Кто-то выходил с ожогами, кто послабее – заживо варился там. Страшное дело.
– Значит, замуж она так и не вышла?
– Как бы не так! Явился юноша. Циркач. Искупался. Вышел, а на нем ни ожога, ни царапинки. Жив-живехонек. Понятное дело, все ужасно удивились, но он так и не сказал, как у него это получилось. Ему хотели дать титул лорда, но Элетайн снова сделала по-своему: сбежала с циркачом скитаться по свету, оставив отцу только записку.
– Какую записку?
– «Отец, нам с мужем жизнь во дворце не нужна, но тому, кто принесет мой гребень, даруй землю, богатства и титул, ибо в нем будет моя кровь и кровь моего возлюбленного»
– Как-то неправдоподобно!
– Я тебе клянусь. Помимо портретов, я разыскиваю дневники. И дневник ее отца я нашел. Правда, там многих страниц нет, но эта история рассказана от начала и до конца.
– Значит, кто-то все-таки принес ему гребень?
– Да. Если мое расследование верно, и я не ошибся в подсчетах, это был сын циркача и принцессы. Его звали Кастейн.
– Подожди, – Лиссарина зажмурилась, пытаясь вспомнить, откуда ей известно это имя.
– Да-да, ты, наверное, видела Армели-холл? Так вот, сын принцессы Элетайн и циркача – это первый лорд Кастейн, которому подарили землю в Эденвале, где он отстроил потрясающий дворец, чья красота соперничала только с Алмазным.
– Это просто невозможно, – выдохнула потрясенная этим открытием Лиссарина. – Как все-таки тесен мир.
– Особенно тесна столица. Тут все повязаны. Даже страшно. Будто паутина.
Лиссарина посмотрела вверх, туда, куда стремились ветки дерева, но свет не проникал. Цирен проследил за ее взглядом и тяжело вздохнул.
– Да. Портреты маленьких детей, погибших десять лет назад, я не смог раздобыть. Может, их даже не написали еще. И теперь уж не напишут. Зато помнишь я говорил, что ты мне кого-то напомнила? Вот, взгляни.
Лиссарина встала на цыпочки и поднесла лампу поближе к портрету. На нее смотрели большие добрые глаза женщины с темно-русыми волосами, одна рука которой покоилась на голове белоснежной кошки. Что-то в ее лице действительно напоминало Лиссарине ее саму. Взгляд? Улыбка? Может, вздернутый нос? Невозможно узнать наверняка.
– Это Эрейн Дейдарит? – осмелилась предположить Лиссарина, неотрывно смотрящая на портрет. Грудь сдавило от странного чувства. Снова. Такое уже случалось с ней за ужином, и она не хотела повторения.
– Да, а ты откуда знаешь? – глаза Цирена горели любопытством.
– Ты не первый, кто говорит, что я на нее похожа. Баронесса Вивиль Андролейн сказала мне то же самое.
– Бабуле Вивиль можно верить. Я часто с ней болтаю, и она говорит полезные вещи. А у тебя в роду родственников-Дейдаритов не было? Ну, может, троюродная племянница двоюродного свекра по прадедушкиной линии… нет?
– Нет. Я из бедной семьи.
– Жаль.
Они еще несколько минут смотрели на портреты, как вдруг Цирен хлопнул себя по лбу, достал карманные часы и посмотрел на время.
– Проклятье, через пятнадцать минут танцы. Надо срочно идти. Давай руку.
Он быстро загасил обе лампы, и, схватив Лиссарину за руку, вытолкал ее наружу, как нежеланного гостя. Тут же заметался по комнате в поисках нужной одежды.
– Ты уж прости, – сказал он, прыгая на одной ноге в попытке стянуть гольф, – но я должен переодеться.
– Да-да, уже ухожу, только… – Лиссарина повернула ключ в замочной скважине и напоследок обернулась. – Я хочу спросить. А у вас в роду Дейдариты были?
– Ой, нет-нет-нет, они вообще не жаловали нашу семью. Из-за чего у нас с ними размолвка произошла, я еще не выяснил, но работаю над этим. Увидимся на ужине. Проклятые гольфы…
И Лиссарина, улыбаясь себе под нос, вышла за дверь, хотя мыслями так и осталась в тайной комнате, куда каждая клеточка ее тела хотела вернуться, ведь там она ощутила еще одно чувство. Новое. Чувство, будто находится дома.
Глава 11. С днем рождения, Робейн
В полночь, когда яркий диск луны осветил крыши домов Эденваля, на окраине района бедняков, на маленькой улочке, ведущей к самому мрачному месту в столице, остановился экипаж. Дверца отворилась, и на разбитый, весь в трещинах, тротуар ступил одинокий юноша с бутылкой виски в руках. Ступил и тут же пошатнулся. Кучер спрыгнул с насиженного места и ухватил юношу за локоть, но Люциен Монтфрей хлопнул его тростью по руке. Не сильно, но убедительно. Достаточно убедительно, чтобы через секунду экипажа и след простыл.
Он остался один на улочке, где пахло нечистотами, грязью, бродягами. Здесь жили люди, которым ни где не было места, у которых не было собственного пристанища. В этот особенный день Люциен ощущал себя именно таким: человеком без места, ужасно одиноким и брошенным на произвол судьбы. Ему некуда было пойти, кроме одного особого местечка неподалеку от этой Брошенной улицы. Да, она действительно так называлась. Брошенная улица – богами забытая дорога, ведущая к колыбели мертвецов.
Тяжело опираясь на трость, Люциен прошел к крайнему дому, дальше которого раскинулось большое, кажущееся на первый взгляд пустым, поле. Его никто не остановил, не окликнул, хотя изредка он замечал, что кое-кто, притворяющийся спящим, косится в его сторону. Один такой мужчина, спящий на голой земле, укрытый драной шинелью, протянул вперед руку. Лулу, по доброте душевной, бросил в раскрытую ладонь золотую монетку и прошел дальше, ни разу не обернувшись.
Дорога привела к невысокой, с его рост, каменной ограде. Поцарапанная, местами осыпавшаяся, покрытая мхом, она выглядела древнее, чем русалки, которые исчезли больше тысячи лет назад. Здесь Люциен ощущал небывалую силу, словно все боги вселенной устроили тут свою штаб-квартиру. И хотя за оградой всегда было холодно, а по земле струился серебристый туман, он любил это место больше, чем собственный дом. Точнее, полюбил его совсем недавно. Неделю назад, когда похоронил здесь лучшего друга.
Он ткнул тростью в железную створку ворот, и она со скрипом отворилась. Ворота здесь никогда не запирались, никем не охранялись, но желающих прийти и нарушить покой мертвых все равно не было. Не от кого было охранять это кладбище для простолюдинов.
Тенью Люциен проскользнул внутрь и вернул створку на место, словно никто здесь не проходил. Он был на этом кладбище всего один раз, в тот день, когда копал могилу, но очень хорошо ориентировался, будто невидимые стрелочки указывали ему путь. Он аккуратно, стараясь не потревожить чужие могилы, зачастую безымянные и неухоженные, прокладывал себе путь и наконец добрался до нужного места.
С помощью Дэниара он позаботился, чтобы могила была красивой, утонченной и благородной, каким был его друг. Здесь установили мраморное надгробие (возможно, первое и единственное на этом кладбище), рядом небольшую белую скамеечку для посетителей, и все это ограничили кованной черной оградой, чтобы проходящий мимо путник ненароком не наступил на могилу.
Шатаясь, Лулу нащупал маленькую дверцу и ступил в Усыпальницу, так он в шутку прозвал это место. После долгих переговоров с отцом он все-таки добился, чтобы от тела не избавлялись, как от дохлой крысы. Его друг, в чем бы его ни обвиняли, был достоин человеческих похорон, со жрецом и церемонией. В конечном счете Фабирон разрешил похоронить его на кладбище для простолюдинов, и Люциен не стал сопротивляться, хоть это не было достойным местом для покойного дворянина. Но, по крайней мере, это не канава, куда его могли бросить. И не свиньи, которым могли его скормить.
– С днем рождения, Робейн! – Люциен поднял вверх бутылку. Темная жидкость ударилась о стенки сосуда. – Я приготовил тебе подарок, но не дотерпел и начал его пить еще по дороге.
Сделал смачный глоток. Виски, долгое время хранившийся в неприкосновенных запасах отца, обжег горло, разлив по телу приятное, успокаивающее тепло. Ночь была настолько прохладной, что изо рта Люциена вырывались струйки пара, но он не чувствовал холода: на кладбище ему было уютнее, чем в собственной комнате у камина.
– Спасибо, Лулу! – прошептал чей-то глухой, словно в отдалении, голос.
Бутылка с глухим звуком упала на землю, но не разбилась: лишь расплескала содержимое, пропитывая могилу Робейна алкоголем. Хозяин напитка растворился в воздухе, оставив от себя увядающее облачко пара, вырвавшееся изо рта вместе с криком, когда призрак утянул его за собой. На свою сторону.
За Черту.
Люциен побелел от неожиданности, но не удивился, когда мир вокруг слегка изменился. Он по-прежнему сидел на скамейке, и видел то, что видел секунду назад, только теперь очертания предметов стали подвижными, как языки пламени, на которое дует сильный ветер и никак не может потушить. За Чертой не было никаких звуков вроде пения птиц, журчания воды, шума ветерка, играющего в листьях деревьев. Только Голоса. Голоса призраков.
– Я надеялся, что ты придешь, – коротко бросил Люциен, стараясь успокоить собственное сердце, и повернул голову направо, туда, где на скамеечке, положив ногу на ногу, расположился Робейн Альдорски.
Как и все призраки, его кожа была совершенно белой, светящейся в несколько обесцвеченном мире мертвых. За Чертой все теряло свой настоящий окрас. Все, кроме глаз мертвецов. Словно в насмешку над Люциеном, они оставались такими же яркими и живыми, как при жизни. Нет, даже живее, чем при жизни. Вот и когда-то золотые волосы Робейна превратились в длинные белоснежные лохмы, находящиеся в непрестанном движении. Так выглядят волосы уходящего на дно человека. Но глаза, обращенные на Лулу, оставались такими-же пронзительно синими, как при жизни. Даже живее.
