Андрей Олегович Щупов "Гость из прошлого"

– Зачем?

– Отнесешь коридорной и выразишь недоумение, – с серьезной миной Геннадий протянул останки комара Морису. – Недоумение, граничащее с возмущением. Ты меня понял?

Морис кивнул. Уцепив комара за крылышко, понес на вытянутой руке перед собой.

– Впрочем, стой! Бросай его к лешему, поступим иначе.

Очнувшись от ступора, "командир" вскочил с койки. За дальнейшими его действиями Морис следил с нарастающим недоумением. Сначала из вспоротой подкладки появились западного происхождения купюры, немного – штук пять или шесть. Затем, подойдя к стенному шкафу, Геннадий исследовал его внутреннее обустройство. Полочки, делящие шкаф на три секции, он выдернул из пазов и сунул под кровать.

– Твоя роль, – он обернулся к Морису, – сыграть пьяного. Это, надеюсь, у тебя получится. Наври ей с три короба, но только так, чтобы поверила. Дескать, денег у нас куры не клюют. О тех миллионах – ни звука. Словно мы и не заметили. Внушишь ей, что я уже вышел, а ты, мол, следом за мной, что будем гулять допоздна. Ну, и так далее. Завтра уже съезжаем. Попроси у нее бутылочку винца на опохмелку. Да хорошего, импортного, запомнил?

– Я-то запомнил, только с чего бы ей верить? У них же нюх, как у ищеек ментовских. Тоже, небось, по краю ходят.

– Считаешь, не поверит?

– Может, и поверит, но не полная же она дура, чтобы наводить дважды на один номер!

– Полная или неполная, но обязана донести. Жадность, брат, это такая воронка – засасывает и самых упертых. Сняли один куш, почему бы не снять второй? Скандалов, судя по всему, не боятся. Крутые, мать их так! А тут валютка – свежая да обильная.

– Ну и что?

– А то, что соблазнятся ребятки. Не знаешь ты, Морис, эту породу. Они хуже акул. Только помани… На вот, держи! – Геннадий всучил компаньону двадцатидолларовую купюру. – Сунешь этой стервятнице за лифчик. Будто бы на бутылочку. И про прииски что-нибудь сболтни. Мол, сделку обмываем. По уши в зелени и все такое. Главное – улыбайся! Плохо сыграешь, хана всей операции. А, значит, и нашей с тобой программе.

– Если хлебнуть малость… Для убедительности.

– Сам видишь, нету.

– А это? – Морис указал на флакон с одеколоном. – Запах, конечно, не тот, но в рыло дышать не буду. Зато играть не придется.

– Печень не жалко?

– Фига ли ее жалеть? За такие-то деньги!

Геннадий посмотрел на пузырек с одеколоном. Сурово предупредил.

– Исключительно для куража. Пропорции знаешь?

– Обижаешь, начальник, – подхватив со стола стакан, Морис поспешил к умывальнику. В спину ему Геннадий выдавал последние наставления:

– Уходишь из гостиницы, проверяешься. Чтобы никакого хвоста. Черт их знает, какие они тут тузы. Щелкать клювом не будем. Я в шкафу, ты на улице. Окна сам вычислишь. Как только все будет сделано, подам сигнал, – Геннадий на секунду задумался. – Сделаю так: сверну жгутом шторы и протяну из угла в угол. Получится вроде креста. Как увидишь, возвращайся.

– А если не увижу?

– Фантазер, – Геннадий усмехнулся. – Не увидишь, все продолжается своим чередом. Плавал же ты до меня, плавай и дальше.

Должно быть, некое подобие испуга на лице Мориса отразилось, потому что Геннадий поспешил его успокоить.

– Не трясись, кинолог. Прижмем эту шваль в лучшем виде. Подавятся, как те твои щуки, обожравшиеся хамсой.

– Ну что, глотать? – Морис поднял стакан с мутноватой смесью воды и одеколона.

– Минутку! Для начала устроим этой девочке вызов в другой конец коридора.

– Это на фига?

Геннадий терпеливо вздохнул.

– В то время, когда она покидала пост, из номера вышел я, ферштейн? Вот почему она увидит только тебя одного.

Морис ошарашенно кивнул. Сердце под ребрами билось в сумасшедшем ритме. Заяц-трусишка вовсю наяривал на барабане.

***

С коридорной получилось даже проще, чем он предполагал. Только задним числом дошло, – из бани возвращались краснолицые, нагруженные покупками, сияющие. Со стороны вполне можно было принять за выпивших. Она, видимо, и приняла. Судила по своим незамысловатым меркам. Баня в будний день – что за нелепость? Впрочем и роль свою он сыграл вполне натурально. Только когда потянулся с американской бумаженцией к женской груди, дрогнула рука. Не умел он так просто раздавать деньги. Да еще и таким вычурным образом. Но Геннадий оказался прав: лик незнакомого президента заворожил администраторшу. Бить по пальцам оборзевшего пьянчужку коридорная не стала, двадцать долларов уютно втиснулись в пазуху между двумя пышными полушариями, родив глянцевую улыбку на ее лице. Разумеется, вино ему пообещали самое наилучшее. И с грядущим обмывом не забыли поздравить…

Потом уже, торопливо спустившись вниз, он вышел на улицу и принялся перебирать в уме произнесенные фразы. Шагал вслепую, куда вели ноги. Лишь позже вспомнил о возможном "хвосте" и тут же стал лихорадочно озираться. Это было совсем не то, что в той прежней жизни на вокзалах. Там наметанным глазом они тотчас угадывали инородцев, участвующих в очистительном рейде. Все имеет свои отличительные признаки, – находили их и у милицейской агентуры. Задерганный, неустроенный бомж – самое чуткое на белом свете существо. Опасность он зрит спиной, затылком, а зачастую и вовсе неизвестно чем, просыпаясь среди ночи и твердо зная: с этого места пора уносить ноги. Не вычисляя и не предчувствуя – попросту зная. Теперь же от Мориса требовалось иное знание, и иных инородцев следовало высматривать в толпе. Пытаясь сообразить, как должны выглядеть гостиничные воры, он свернул в какой-то двор и притаился за забором. Если его пасут, то обязательно заглянут следом… Он огляделся. Двор тупиковый. П-образный домина, арка, наглухо перекрытая ржавыми воротами. Ни дать, ни взять – готовая ловушка! Морис в сердцах сплюнул и торопливо выскочил на улицу.

В животе начинало остро посасывать. От завтрака остались одни воспоминания, а порция одеколона вызвала яростную изжогу. А, может, ожила старая язва. Болело ведь когда-то. Крепко болело…

Томительным взглядом он проводил семенящую мимо девушку. Та на ходу по-мышиному быстро терзала зубками глазированную сдобу.

В одном из сквериков Морис опустился на скамью. Изучив окрестности, несколько успокоился. Так быстро организовать слежку они конечно бы не сумели. Да и на кой ляд им эта слежка?.. Он скрестил ноги, поглубже упихнул руки в карманы. Куртка была теплой, но голодная кровь организм абсолютно не грела, – становилось зябко. Объявись в наличии один-единственный червончик, Морис заглянул бы в какой-нибудь кинотеатр. Но червончика не было. В карманах, девственно свежих и гладких, не было вообще ничего. Минус любой новой одежки. Блокнотики, авторучки, визитки и кошельки еще не заселили своих законных апартаментов, и оттого одежда продолжала оставаться чужой, по-прежнему непривычной. И Бог с ним – с червонцем, – сейчас Морис согласился бы на что угодно. Даже на какой-нибудь завалящий песенник. Полистал бы часок-другой, глядишь, и закемарил. Впрочем, вряд ли. Не та температурка и не тот ветер.

Брр!… Замахав руками, как птица, Морис снова поднялся. Быстрым шагом добрался до ограды и здесь некоторые время безучастно следил за шныряющими туда-сюда машинами.

Подумал о Геннадии. Каково ему в тесном шкафу? Небось, тоже не сладко. Но по крайне мере тепло. Морис запритоптывал ногами. В старых дырявых ботинках было бы хуже. Он посмотрел вниз, поневоле залюбовался. Лаковые острые носки, изящный каблук, его размер. Странно, что это он. Странно и здорово!.. И тут же тридцать пять исчезнувших миллионов стаей черных воронов ворвались в сознание, карканьем разогнали радужный эфир. Морис повернул голову и с подозрением взглянул на бредущего по аллее мужчину с дипломатом. Очень уж хорошо одет. Или теперь это и есть главный признак? Нынешние воры пошли не те. Полюбили иномарочный шик с крокодиловой кожей…

Морис двинулся по направлению к выходу, и мужчина, словно ждал этого, встрепенувшись, зашагал навстречу.

Вот оно! Главное и страшное! Ступень, с которой ни вверх, ни вниз. Пусть даже по Потемкинской лестнице… Из холода Мориса кинуло в жар. Не слишком удачно он изобразил беспечность, но внутренне трепетал.

Мужчина неотрывно смотрел на Мориса, глаза его ничего не выражали. И было слышно, как шуршит при движении его кожаное пальто. Странно, но звук этот Морис различал даже на фоне машинного гула, на фоне собственного бушующего в висках пульса.

Что у него там в дипломате? Фомка для черепушек вроде Морисовой? Или старинный, но вполне работоспособный "шмайсер"?

Мужчина приблизился и что-то спросил. Во всяком случае губы его пришли в движение, рот приоткрылся. Облачко пара вырвалось на свободу, поплыло вверх, медленно рассеялось. От волнения Морис не понял ни единого слова. Часы… Время?.. Ах, да, конечно! Мужчина интересовался временем! Елки-моталки!.. Словно спущенный баллон, Морис выдохнул разом все свои страхи и подозрения. Пар его оказался значительно гуще и рассеялся не столь быстро. Мужчине же он ничего не ответил. Попросту забыл о нем, как забывают дети о безвозвратно минувшей опасности.

Домой! В гостиницу!.. Морис заспешил. Отчего-то представилось, что и там все закончено. Закончено, разумеется, наилучшим образом, хотя Морис не сумел бы толком сформулировать, что он подразумевает под этим самым "образом". Конкретика и то, что ему хотелось именовать наилучшим, не очень вязались между собой.

От волнения Морис ошибся улицей, и для того, чтобы выйти к гостинице, пришлось описать порядочную дугу, обогнув замороженную стройку, школу, галдящую ученическими голосами, небольшой скверик с вечным огнем. Однако потеряться тут было сложно, гостиницу он, разумеется, отыскал. Еще издали принялся выискивать нужные окна. Стеклянные квадратики прыгали в глазах, никак не желая выстраиваться в упорядоченные ряды. Четвертый этаж – это значит минус три. Или все те же четыре от заснеженной кромки газонов… Нужное окно он в конце концов обнаружил, но шторы, неестественным образом скрученные и вытянутые по диагонали, разглядел, только приблизившись к парадному входу.

***

Стоять в шкафу было в самом деле несладко. Вездесущая пыль забивалась в ноздри, провоцировала на чих, на шевеление. Однако Геннадий умел ждать. В особенно лихие моменты жизни он способен был завязывать характер в узел. Болезненность гарантировала прочность, а узлы – на то и узлы, чтобы просто так не развязываться. Включив "внешнюю систему слежения" на автомат, он погрузился в себя и словно уплыл из тесного шкафчика, уплыл вообще из гостиницы. Когда в настоящей жизни ничего нет, поневоле обращаешься к прошлому. Память – спасение неимущих, заповедный уголок, где вехами размечены все сколь-нибудь существенные достижения, где здоровешенькие разгуливают по улицам самые дорогие и близкие, и даже недруги еще не успели превратиться в таковых.

Впрочем не всех интересуют живые образы, многие, убегая в прошлое, желают прежде всего видеть вехи. Именно вехи даруют успокоение, пусть временное и оттого иллюзорное. Всякий транквилизатор сиюминутен. А веха или пронумерованный результат – не просто воспоминание, это тень собственной высоты, это кирпичик из фундамента, именуемого смыслом. Бытийную ненапраслину постигают наощупь, ибо видимость обратного – всюду. Бессмыслицей веет от произносимого с экранов, от стремительно растущих детей, от заплесневелых учебников истории. Если что и стоило вспоминать, то часы и минуты, в которых ты кого-то любишь и боготворишь…

Звук отпираемой двери привел Геннадия в состояние боеготовности. Они откликнулись куда быстрее, чем он думал. Скрытый гостиничный механизм функционировал вполне исправно. Может, и ближайшее отделение милиции работало на подхвате, получая свою законную долю, пряча заявления в мусорные ведра, а самих потерпевших спроваживая куда подале. В одном он только просчитался. Геннадий ожидал прихода самой коридорной, на худой конец – какого-нибудь щипачишки с бегающими глазками, а вошли двое. Кряжистые парни в спортивных костюмах, со скучающими физиономиями. Не доставая китайских фонариков и не надевая резиновых перчаток, они деловито включили свет, заперли за собой дверь. Один из них двинулся к тумбочке с кроватью, второй, бегло оглядевшись, шагнул к стенному шкафу.

Вряд ли он что-нибудь понял, распахивая дверцу. И вряд ли кто-то рассказывал ему о пушечном ударе постояльца. Кулак Геннадия швырнул вора на другой конец комнаты. Приятель поверженного успел только обернуться. Все-таки суперменами они не были. Обыкновенные люди с обыкновенными эмоциями. Говорят, при омоновских операциях половина крутых мочится прямо в штаны. От банального страха. По бледному личику паренька Геннадий понял, что тот всерьез испугался. Противник попытался встать в стойку, но это была лишь видимость. Намеренно спокойным шагом Геннадий приблизился к незванному гостю, жестко поинтересовался:

– Где деньги, маркиз? Пять пухленьких лимонов? Слышал, наверно, про такой род цитрусовых?

Глупо было ожидать, что ему ответят, но скорого результата Геннадий не ждал. Мыском ботинка он ударил парня под колено. Чувствуя, что звереет, подхватил с тумбочки стакан, шарахнул по бритому темени. Булькая горлом, воровайка осел на ковер. Допроса не вышло, да и черт с ним! С делом Геннадий, в сущности, покончил. Шумно дыша, он оглядел неподвижные тела. Приблизившись к телефону, набрал две цифры. Коридорная подняла трубку, фальшиво поприветствовала звонившего.

– Нужен совет! – шепнул он. – Ноги в руки и бегом в номер!

Трубка мягко легла на клавиши. Геннадий вновь посмотрел на парней. Если усомнится, скорее всего, перезвонит, а нет, прибежит и весьма скоренько.

В коридоре зацокали каблучки. Заслышав их, он нехорошо улыбнулся, отперев дверной замок, шагнул чуть в сторону. Сначала пусть увидит дружков. Кричать вряд ли станет. Да и не успеет…

***

Трое лежали связанные по рукам и ногам. Глаза им Геннадий также завязал. В ход пошли гостиничные простыни и полотенца. Одна из повязок была обильно забрызгана кровью, и Морис ощутил слабость в коленях. Он бы, пожалуй, упал, но Геннадий услужливо пододвинул ему стул.

– Не вибрируй, все живы-здоровы. Одному малость шарабан попортил, но все в пределах допустимой обороны.

– Какой еще обороны?

– Той самой, про которую в законах пара сказок имеется. Дескать, что по понятиям, а что не очень.

– И что теперь?

– А что теперь? – Геннадий величавым движением сунул в зубы спичку, забросил ногу на ногу. – Операция проведена успешно. Голоса их записаны, отпечатки пальцев сняты. Считай, три готовых сексота! – Геннадий подмигнул Морису. – А ты, дуралей, спрашивал, зачем нам камеры и диктофон. Выгляни в окно, какой век на дворе? Без техники нынче никакие дела не делаются. Контора нам только спасибо скажет.

Морис раскрыл было рот, но Геннадий знаком велел ему молчать.

– Кстати, вот и твои двадцать баксов. Вернешь в бухгалтерию в целости и сохранности.

Пальцами Геннадий показал ему, что надо потихоньку собирать вещички и сматываться.

– Спустишься вниз, подождешь в вестибюле, – вслух произнес он. – А я дополнительный инструктаж проведу с гавриками. Надо, понимаешь, попрощаться. Не по-английски же уходить.

Морис повиновался. Действуя, как зомби, закинул лямку на плечо и вышел в коридор. Ноги по-прежнему были ватными, на лестнице ему пришлось опереться о стену рукой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69299392&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.