Александр Полуполтинных "Очерки. Том первый"

На богослужения мы ходили в кафедральный собор, чтобы быть на виду у владыки Евстафия. Сначала нас ходило много, что его радовало, потом всё меньше и меньше. Кто-то из-за занятости своей не находил время посещать храм, а кто-то отошёл и от самого Союза, так как постепенно гнёт ФСБ и созданного в системе МВД отдела по борьбе с экстремизмом усиливался. Соратников просто запугивали, что уволят из вуза, что отберут бизнес и т. д. И они прекращали участвовать в наших акциях.

Однажды после службы мы подошли к владыке Евстафию – С. М. Авдеев, я и А. С. Яременко. Он посмотрел на нас с доброй улыбкой и сказал:

– Молиться надо. Не будете молиться, развалитесь…

Союз Русского Народа всегда основывался на крепкой вере. А владыка Евстафий придавал огромное значение молитве. Когда возводился собор, молитвы на стройке совершались ежедневно – и это помогало. Времена были сложные, но всегда чудесным образом находились нужные помощники, спонсоры, решались, казалось бы, нерешаемые вопросы… И я нисколько не сомневался, глядя на худое, белое, как маска, лицо владыки, на его заострённый восковый нос, на его глубоко впалые, но живые, светлые и прозорливые глаза, что он усердный молитвенник и постник…

Вышло по слову владыки. Сначала из-за каких-то внутренних разногласий наш Союз Русского Народа разделился на два отделения: Читинское и Забайкальское, потом закрыли по приговору суда газету «Русское Забайкалье», запретили «Русский марш», и вся наша деятельность сошла на нет. Впрочем, наша ситуация отражала общероссийские тенденции. Снова подтвердились слова анархиста Петра Кропоткина: «История маленькой Читы была историей всей России».

Не забывай, Александр, где у тебя погоны!

Второй мой брак был венчаным. Кстати, Таинство проводил всё тот же о. Симеон (Зимняков). Заключение церковного брака требует разрешения правящего архиерея. Поэтому мы с будущей супругой посетили епархию, встретились с владыкой, и он дал своё согласие на этот брак. Невесту он хорошо знал, так как она была активной прихожанкой кафедрального собора, участвовала в различных церковных конференциях, чтениях, писала статьи в епархиальную газету «Православное Забайкалье».

Но брак не сложился и распался, не продержавшись и двух лет…

Так уж случилось, что виновником развода стал главный идеолог нашего Союза Русского Народа Саввин. Когда всё раскрылось, это было, конечно, неожиданностью и для соратников, и для владыки Евстафия. Всех участников любовного треугольника он прекрасно знал. Причина для прекращения церковного брака была железная, и владыка без всяких проволочек подписал соответствующие бумаги, которые подавала в епархию супруга. Позже был расторгнут и гражданский брак.

Я тоже ходил на приём к владыке, чтобы изложить своё видение ситуации и попросить пастырского совета. Помню, я был в уфсиновской форме, ждал в епархиальном коридоре своей очереди. Через узкую дверь входили и выходили незнакомые мне священники. Наконец я остался один.

Стучать в дверь тут не принято. Я знал, что без «аминя» входить в кабинет нельзя. Я слышал, что говорили перед тем как войти священники, и тоже произнёс как можно громче:

– Молитвами Святых Отец, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!..

Напряг слух. Через некоторую паузу через массивную деревянную дверь донеслось:

– Аминь!

Я вошёл в кабинет как на похороны – вид у меня был очень печальный.

В кабинете светло, идеальный порядок и стерильная чистота, и воздух свежий, как после дождя. Владыка сначала сидел за большим офисным столом, потом вышел мне навстречу. На нем был чёрный узкий подрясник с чёрным же, вышитым шёлковыми нитками орнаментом на воротнике-стойке. Тонкие запястья плотно обхватывали обшлага, а узкие кисти рук его были белые-белые…

Я сложил руки чашечкой, архиерей положил на неё свою тёплую мягкую ладонь. Я наклонился, поцеловал, ощущая тонкий аромат миро.

Смотрел на меня владыка сочувственно, но в ясных голубых глазах его светились радостные огоньки. Он был как добрый странник из сказок. Волосы седые тонкие, блестящие он зачёсывал назад, заправляя за уши, а прямая полупрозрачная занавесь бороды, скрывая цепь панагии, свисала почти до пояса. Борода у епископа отличалась необычностью. Она была полосатой: две рыжеватые полоски были как бы продолжением растительности щёк и усов, и ещё одна прядь темнела посередине. В соборе, глядя на владыку, я иногда думал: вот станет епископ святым – красивая и узнаваемая будет с него икона…

Я начал рассказывать, и голос мой почему-то не звучал дрожаще и печально – волнение куда-то сразу улетучилось. И вообще, мне сразу показалось: какая всё ерунда, зачем я здесь? Епископ меня выслушал и дал совет соблюдать дома молитвенные правила, ходить в храм как можно чаще и причащаться каждую неделю. Благо, как раз начался Великий пост.

Потом он сказал:

– Давай, Александр, помолимся…

Мы встали с ним перед старинной иконой, висящей в углу. Я перекрестился. Владыка посмотрел, как я крещусь, и сказал:

– Вот как надо креститься, Александр.

Он приложил сложенные вместе пальцы ко лбу, потом к животу, потом медленно к правому и к левому плечам, опустил руки и только после этого поклонился в пояс.

Я стал повторять, но епископ уже сам подхватил мою руку и поднёс к правому погону, а потом к левому…

– Вот так, Александр… Не забывай, где у тебя погоны…

Потом он достал из кармана подрясника белый флакончик с кнопкой. Там была святая вода. И окропил меня трижды мелкой, как туман, водяной пылью.

– Александр, не забывай чаще окроплять свою квартиру и рабочее место, – посоветовал он. – Я это делаю после каждого посетителя, кем бы он ни был… Знаешь, люди со всякими мыслями приходят…

Я, конечно, очень переживал. И никогда я так часто не ходил в храм, как в ту зиму и весну 2007 года… Владыка Евстафий всегда замечал меня в многочисленной толпе прихожан. Когда я подходил к нему, он задерживал на время очередь и спрашивал, всё ли у меня в порядке. Мне было очень приятно его внимание. А перед Пасхой он даже вручил мне пригласительный билет на трапезу.

К концу того Великого поста мне неожиданно позвонила Наташа, с которой не виделись много лет. Мы встретились и уже больше не разлучались.

* * *

А владыка Евстафий продолжал строить храмы и служить. Но скоро церковное начальство перевело его на новое место служения – в Александровскую епархию (Владимирская митрополия).

Последний раз я видел его на богослужение в новом, только что освящённом им, храме святителя Луки Войно-Ясенецкого, в конце которого владыка и сообщил грустную весть:

– Наше дело, как у военных – служба, – сказал он. – Дан приказ на Запад… Там, по сути, нет ещё епархии, и придётся много потрудиться. Но я и сюда ехал – не на калачи.

Владыка попросил у всех прощения и даже не смог сдержать слез… Отвернулся к алтарю, собрался с духом и продолжил:

– Простите… по немощи человеческой…

Многие женщины плакали…

Сейчас он на покое, почётный настоятель подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры при храме в честь Корсунской иконы Божией Матери в селе Глинково Сергиево-Посадского района Московской области. Говорят, очень постарел, и с трудом вспоминает даже тех, кто был ему когда-то очень близок.

2021

«Доверие». Ирина Викторовна

Не могу не сказать несколько слов об ещё одной моей начальнице – Ирине Викторовне Замарёхиной. При составлении моих «Очерков» я как-то упустил её из виду, а ведь несколько последних лет жизни в Чите я с ней встречался каждую неделю, по средам. Ирина (я к ней обращался на «ты») работала в Центре психолого-педагогической помощи «Доверие».

С «Доверием» я связан с 2007 года. Коротко расскажу, как я туда попал.

Начало 2007 года стало очередным жизненным разломом. Рухнул очередной брак. Холод собачий на улице и в душе. Февраль, на тротуарах чёрная сажа, всё серое вокруг. Только что отправил машину с вещами жены. Сам иду по улице куда глаза глядят – не могу оставаться в квартире. И вот на улице Бабушкина, у бетонного забора, который огораживает территорию бывшего таксопарка, мне попадается навстречу знакомый психолог Сергей Уткин… Ой, Уткина я знаю давным-давно. Первый раз встреча с ним состоялась при довольно странных обстоятельствах. Я попытался устроить свою судьбу через службу знакомств, которую организовал в поворотных 90-х годах Сергей Владимирович. Располагалась она в старинном деревянном особняке на улице Амурской (тогда она, кажется, ещё носила имя Калинина), потом туда переедет Ингодинский районный суд, а ещё позже Межрайонный отдел милиции, где я буду работать совсем немного…

Встречает меня там Уткин, немного волнуется, потирает руки, я тоже волнуюсь. Встречи устраивались очно в помещении особняка. Дама моя уже пришла и находилась за дверями отдельного зала для встреч. Уткин подвёл меня к двустворчатым высоким старинным дверям, на минуту задержался, стал давать какие-то последние инструкции. Потом торжественно, как дворецкий, распахнул эти тяжёлые двери, пропуская меня в зал с высокими потолками. Девушка стояла посередине, тоже немного растерянная и очаровательная в своей растерянности. Уткин же, чтобы как-то смягчить напряжение, предложил: «Может, музыку включить?» И подошёл к стоящему на отдельном столике допотопному проигрывателю с пластинками. Однако мы с моей претенденткой решили просто пройтись по городу. Уткин же отозвал меня в сторонку и попросил, чтобы я обязательно зашёл позже и сообщил ему о результатах прогулки… Для статистики.

А потом я несколько раз встречал Уткина на заседаниях клуба «Вторая среда», которые устраивал известный бард и общественник Костя Шлямов.

И вот Уткин идёт мне на встречу, и я буквально хватаю его за руку:

– Сергей Владимирович! Помогите!

Я всё ему объяснил и буквально потребовал заняться мной. Тут же. Сергей Владимирович торопился, однако дал мне хороший совет:

– Ты вот что, Саша, приходи на курсы телефонных консультантов в центр «Доверие». Как раз идёт набор группы. Там и душу отведёшь, и девчонку себе найдёшь хорошую…

Так я попал на учёбу, которую проводили приезжие специалисты из РАТЭПП (Российская Ассоциация Телефонной Экстренной Психологической Помощи). Получив на выпускном сразу два сертификата, я решил попрощаться с участниками учебной группы. Однако ко мне подошла тогдашний руководитель службы телефона доверия Марина (фамилии не помню, к сожалению) и сказала:

– Саша, а разве ты не хочешь остаться поработать?

Я объяснил, что я служу в УФСИН, и нам запрещено где-то подрабатывать. Если узнают – уволят.

Но Марина пообещала, что никто не узнает. Работать я буду под псевдонимом, а зарплату получать под чужой фамилией. Как раз одной женщине нужно до пенсии доработать несколько месяцев, но она по состоянию здоровья не может.

И я согласился. Моя параллельная, «секретная», работа продлилась до 2014 года, до самого отъезда из Забайкалья.

Через какое-то время заведующей отделением экстренной психологической помощи по телефону стала И. В. Замарёхина.

На службе у меня сложностей по поводу моего совмещения не возникало. Я никому не рассказывал, что ещё где-то работаю, соблюдал режим строгой секретности. В центре «Доверие» у нас этот режим также неукоснительно соблюдался: у нас был отдельный вход в здание и в кабинет, с другими работниками центра, кроме кадровиков и директора, мы не пересекались, работали под вымышленными именами.

Но с приходом нового начальника УФСИН Никитеева, за мной установили наблюдение. И даже установили прослушку телефона. Об этом я узнал совершенно случайно, когда оперативному управлению стала известна информация, которую я мог сказать только по телефону, и касалась она моей подработки. Я поставил в известность Ирину. Она мне сказала только одну фразу: «Мы своих, Саша, не выдаём!»

Однажды мы с ней встретились, как настоящие шпионы. Она подъехала к условленному месту на своей чёрной иномарке, я, оглядываясь, нет ли «хвоста», нырнул в машину и, отключив наши мобильники, мы стали разговаривать об обстоятельствах нашего секретного дела.

Вот и всё. Спасибо этой замечательной женщине за то, что она для меня сделала. Помимо этого, она дала мне и уникальные знания в области живой кризисной психологии. Работа на телефоне, действительно, живая, и опыт, приобретённый там, просто бесценен.

А какие у нас были весёлые корпоративы! Эх, годы мои золотые!

22 апреля, 2023

На фото: новогодняя вечеринка в ЦПППН «Доверие»; крайний слева С. В. Уткин.

Мои статьи

«Виновным себя не признаю…»

Передо мной на столе архивное дело №960-П Спиридона Петровича Манаева. Серый картон с примитивной картинкой: трактора на колхозных пашнях, дымящиеся трубы заводов, и над всем этим – клеймённое серпом и молотом восходящее солнце новой жизни. Начато: 24 апреля 1931 года. С нахлынувшим внезапно волнением один за другим переворачиваю шершавые листы: мне предстоит узнать то, что никогда и никому не рассказывала моя бабушка – тайну ареста моего деда.

«Вели антисоветскую агитацию…»

Мягкая папиросная бумага, на которой через фиолетовую копирку напечатано постановление об обвинении, тихо шуршит, будто оживляя ушедшее время. Частые, жмущиеся друг к дружку строчки с вылетающей из общего строя буквой «л», оставляют на пальцах тёмные чернильные следы, будто напечатаны только вчера.

Слова обвинения звучат казённо и холодно: «Манаев Спиридон Петрович – в прошлом являлся уголовником-рецидивистом по грабежам и убийствам, участником банд Ленкова и елизаветинской, оперировавших в Читинском районе, в настоящее время стал ярым противником Советской власти и проводимых ею мероприятий… Тесно сплотившись с подобными ему враждебными элементами, связанными с ним уголовным прошлым и родством, вели работу по совершению террористических актов во время первомайской демонстрации на площади Свободы против отдельных партийных и советских работников г. Читы, но, благодаря аресту, привести это намерение в действие не смогли. Направлено в Особое Совещание при коллегии ОГПУ для внесудебного рассмотрения».

Разговор на улице

Служил в 106 песчанском полку Сергей Онищенко, парень молодой, горячий, с 17 лет пошёл добровольцем в Красную Армию. Быстро поняв, что партийным везде дорога открыта, вступил в ВКП (б). Жена его Катя, не отстала от мужа и стала комсомолкой. Она очень этим гордилась и всюду старалась выставить свою революционную сознательность напоказ.

Незадолго до майских праздников подтянутый, в новых казённых сапогах, Онищенко, возвращаясь со службы, встретил идущего со станции изрядно выпившего и отчего-то хмурого Спиридона Манаева, своего родственника (их жены были родными сёстрами).

– Здорово, свояк!

– Здорово, – отозвался Спиридон.

– Что не весел? Накакого опять в город ездил?

Давно для Сергея было загадкой, на какие деньги Спиридон каждый день пьёт и, судя по разговорам, тратит на свои разгулы деньги немалые.

Спиридон посмотрел на лыбящегося Сергея и в ответ скрипнул зубами:

– Даже поесть теперь нигде не достанешь! – и выругался крепко. – Смейся, смейся, недолго так будет длиться, скоро вас чеканить начнём, не посмотрю, что ты мне свояк!

Улыбка с лица самолюбивого Сергея в момент исчезла.

– Ну, ну, – прищурился он. – Кто бы говорил, рожа бандитская! И как тебя в живых-то тогда оставили, когда всю банду с Костей Ленковым, главарём вашим, перестреляли?

Спиридон схватил мускулистым кулаком Сергея за отворот шинели, но тут же отпустил, будто вспомнив о чём-то. И пошёл твёрдой походкой своей дорогой, словно ни в чём не бывало. Потом оглянулся, окликнул Сергея:

– Слышь, ты это… зла-то не держи. А насчёт поквитаться… это я пошутил, понял?

Дома Онищенко встретила жена. В избе было натоплено, пахло варевом, годовалая Ада мирно посапывала в зыбке. Пока раздевался, мыл руки, передал супруге неприятный разговор на улице.

– От этого-то всё можно ожидать, – накрывая на стол, скороговоркой заговорила худенькая Катя. – Вон, слышала, ещё в двадцать четвёртом за елизаветинскую банду его на расстрел осудили, и как только отделался? И при Семёнове, якобы, за убийство расстрелять хотели, да атамановские казаки одобрение за него написали, его и отпустили.

– Ну, так тебя послушать, его уж три раза в расход пустить хотели. Чё ж он тогда всё живой? – беря ложку, а другой рукой ломая хлеб, усмехнулся муж.