– Юрка! Куда ты меня поведешь?
Фразочка прямо как из кино. Прижав трубку к плечу, я достал из заднего кармана деньги и пересчитал. Выходил «Макдональдс». Я начал считать еще раз.
– А хочешь, пойдем в столовую «М-К»? – предложила Мара.
– Это где?
– Да здесь же, в нашем здании. Там хорошо кормят и недорого. А потом что-нибудь придумаем. Я на пару часов отпрошусь.
– А тебе ничего не будет?
– Не-а, тут девчонка меня заменяет. Наш босс до сих пор толком не знает, как мы выглядим. Когда ты сможешь подъехать?
– Так. От Кропы до Девятьсот пятого… Где-то через полчаса.
– Давай тогда ровно в час. Подходи к главному входу, я спущусь к охранникам с пропуском. Окэ?
– Окэ. До встречи.
Мара первая повесила трубку.
Я надел куртку, ботинки и побежал вниз по лестнице. Я решил пешком идти до «Боровицкой», чтобы поменьше ехать на метро. Я шел по Волхонке и радовался, что живу именно здесь, рядом с Пушкинским музеем. Я, можно сказать, вырос в Пушкинском музее, у меня был абонемент почти на все курсы лекций с четвертого по девятый классы, я играл в здешнем драмкружке в пьесах, которые сочиняли здешние же одухотворенные девочки. Античный зал я вообще воспринимал, как свою резиденцию: я тут делал уроки, знакомился с разными людьми или просто думал. Почему-то эта любовь к Пушкинскому музею не распространилась на весь район. Я до сих пор знаю его не очень хорошо, и названия половины переулков для меня звучат дико. Например, Могильцевы переулки – где они вообще? Как там могут жить люди? Скорее всего, упыри.
В бассейне «Москва» возились рабочие. Мне было приятно, что с голограммой у них ничего не получилось. А мысли убегают, словно не хотят иметь со мной дела – все осень. Не люблю осень. Пусть Пушкин, Тютчев и Фет расписываются в своей любви к этой старой деве, а меня осенью просто тошнит. Я вообще не умею страдать. А страдать беспричинно, просто от осеннего сплина (все умирает кругом, видите ли) – для меня невыносимо. Разум ждет зимы, тело скучает по лету, а душа мечтает о весне. Осенью я, вроде как, и не живу.
Хорошо, что Мара работает на «Девятьсот пятого». Там рядом Ваганьковское кладбище, и можно купить дешевые цветы. Мара уже стояла на проходной, когда я примчался туда с маленькой красной розой. Она улыбнулась.
– Я не слишком опоздал?
– Нет. Цветочек мне?
– Твоему шефу. Где эта твоя столовая?
– Пошли.
Черт. Кто придумал эту столовую?! Ты вначале платишь деньги, получаешь чек, а потом с этим чеком мучительно ищешь то, что заказал.
– Слушай, Мар, а что это «3.700»?
– Салат какой-нибудь. Ты заказывал салат?
– Уже не помню. Так: суп у меня есть, правда, почему-то рыбный…
– А ты какой хотел?
– Борщ.. Отбивная есть, оладьи.. хрен с ним с салатом, чего не хватает?
– Компота.
– Верно. «1.700». А у тебя все есть?
– Угу.
– Как ты так разобралась?
– А я просто сразу беру, что нравится, а на чек не смотрю.
Ну вот мы сели.
– Приходи ко мне сегодня вечером.
– С чего бы?
– Отметим твой день рождения.
Мара улыбнулась губами.
– Ты помнишь.
– У меня записано. Кстати, вот тебе подарок, – я достал из кармана эту несчастную голову. – Поливай ее, и вырастет травка.
– Какая?
– Зеленая.
– Спасибо. Очень мило.
Я смотрел то на Марины брови, то на ее кулон. Брови у нее очень красивые: черные, ровные и блестящие. Кулон тоже интересный – сделанный из тонких золотых прутиков слон с большим жемчужным глазом. Марины губы двигаются. Большие терракотовые губы, у моей мамы такого цвета кафель на кухне, мне очень нравится. Она ведь что-то говорит.
– … приехать сегодня не приеду. Ты же знаешь, как я далеко живу. Но на выходные у меня есть план.
– Какой план?
– Поехать на дачу. У меня есть ключ от домика в Кратово. Ты был в Кратово?
– Как-то раз в Жуковском.
– Я не поняла, ты согласен?
– Согласен? А, да, конечно. А сегодня ты не приедешь?
– И завтра не приеду. А вот в Кратово…
– На выходные. Взять вина и стихов диван?
– Хватит и раскладушки. Пошли отсюда. Вон, видишь, Отар Кушинашвили еду заказывает.
– Урод.
Я предложил Маре сходить на кладбище, но она отказалась. Тогда мы сели на 35-й троллейбус и целый час просто катались. Почти приехали в Сербор. Я люблю троллейбусы больше автобусов и трамваев. Садишься на высокое сиденье и едешь, как на омнибусе. Почему-то у троллейбусов самые интересные маршруты.
Глава 6
В понедельник, когда хоронили Ревекку, Анна, как обычно, пошла в школу. Школа находилась на «Калужской», потому что была не просто школа, а спец. То есть когда-то она была обычной средней, а потом ее разделили на четыре профиля: математический, гуманитарный, химико-биологический и физкультурный, и стали принимать учеников за плату.
Расклад в школе был такой: в матклассах учились ботаны, в физклассах – дауны, там любой урок можно было заменить баскетболом или дзюдо. В химклассах – какие-то больные, которые действительно хотели быть химиками, и только в гумклассах, классах «Г» – нормальные люди со здоровой психикой, которые получали нормальное образование, не слишком загружавшее мозги, разве что два языка: английский и французский. Обещали, что будет латынь для желающих.
Анна училась, конечно, в гумклассе. Ее мать наивно полагала, что девочка увлекается историей: войны там всякие, революции. Когда-то Анне нравилась античность. Она даже повесила вырванный из книжки портрет Александра Македонского над кроватью и разговаривала с ним перед сном, ласково называя Алекс. Потом ей смешно было и стыдно. Теперь она читала книжки: в меру пафосные, в меру прикольные. В рюкзаке у нее уже пару недель лежала «Имя Розы» Умберто Эко. Но ей нравилось учиться в этой школе. Здесь было все: хорошая компания и нормальные преподы.
У выхода из метро ее ждала Анька. Ее лучшая подруга. Анна вначале дергалась от нее, думала, почему у нее не может быть более спокойной подруги, но потом привыкла, тем более, что с Анькой всегда было весело.
– Привет, привет. Как ваше ничего? – радостно спросила та.
– Ничего.
– Ты френч сдала?
– Не-а.
– Что думаешь делать?
– У тебя спишу.
– Наглости полон рот. У меня неправильно. Я ж тупая.
– Тогда сама сделаю.. На перемене.
– На следующей перемене мы с Гуру идем пиво пить. Физру прогуляем.
Анна остановилась, достала сигарету и закурила.
– Посидим немного. Время есть.
– Ну ты даешь. – Анька уставилась на кончик сигареты. – Давно начала?
Анна помотала головой.
– Меня вот Гуру тоже все время подбивает. Он даже травку курит при мне.
– Это хорошо или плохо? – не поняла Анна.
Анька смутилась.
– Не знаю. Я, во всяком случае, травится не собираюсь.
– Можно затянуться? – через минуту попросила она.
– Докуривай. – Анна протянула ей сигарету.
Анька набрала полный рот дыма, потом смачно выдохнула его.
– Ты не взатяг куришь, – презрительно заметила Анна. – Отдай сигарету.
Первым уроком была химия. Химо был сам завуч. Они опоздали на пять минут.
– Та-ак, та-ак! – радостно завопил химо. – Сыч и Нойман. Как всегда. – Подлый класс хихикнул. – А мы тут уже пари заключаем, на сколько вы опоздаете.
– Извините, Дмитрий Петрович, автобуса долго не было. – Анька умела извиняться. Она словно сама целиком превращалась в жалостливое слово «простите».
– Еще раз опоздаете, будите учиться в коридоре. Садитесь.
Дмитрий Петрович увлекся пересказом биографии какого-то химического придурка, поэтому Анна смогла сделать домашку.
– Так ты идешь с нами пить пиво? – спросила на перемене Анька.
– А куда?
– На стройку. Никто не застукает.
– Пошли.
– А физра?
– Я сегодня не могу.
– Красная Армия пошла в атаку? – за спиной у Анны возник худосочный Гуру.
Анна поморщилась.
– Не твое дело.
– Гурик, привет! – Анька повисла у него на шее.
– Пошли, пока урок не начался, – мрачно сказала Анна.
– Летс гоу, – откликнулся Гуру.
Они купили пиво в ларьке, пошли на стройку и сели там на бетонную плиту, положив на нее рюкзаки. Гуру открыл пиво зажигалкой.
– Надо не забыть жвачку купить, – серьезно сказала Анька.
– А я на френч не иду, – лениво сообщил Гуру. – У меня стрелка в пол-одиннадцатого, а потом надо еще в одно место заскочить.
– Гуру, а когда мы к твоим друзьям поедем в наркологическую клинику? – с энтузиазмом спросила Анька.
