Кофе в стаканчике уже слегка остыл. Я сделал пару глотков и подумал, что, если бы не садиться снова за руль, то можно было купить вина. Но, увы. Приходилось довольствоваться кофе. Я толкнул калитку и ступил на протоптанную меж сорняков тропинку.
По обе стороны от меня раздавался стрекот ночных насекомых. От этого создавалось ощущение, будто находишься где-то за городом. В каком-нибудь отдаленном от дорог поселке. Но в поселке, каким бы маленьким он ни был, всегда кто-то живет. А тут – кроме меня не было ни души.
Когда я подошел к стадиону, то увидел, что уличные художники не теряли времени даром. Граффити преобразили скучное бетонное пространство в настоящую галерею под открытым небом.
Дикий плющ пустил по стенам свои цепкие побеги и забрался уже почти на самый верх. Внутри здания пахло застоявшейся водой и плесенью. Пол усыпан мусором. Окурки, битое стекло, старые рекламные объявления, использованные баллончики от краски.
Я шагнул внутрь и направился к лестнице. Поднялся на несколько пролетов, вышел на трибуну. Здесь было значительно светлее. И дышалось легче. Сиденья и стадион заливал рассеянный свет башен-небоскребов, которые высились за парком. Помимо редких сирен скорой, ничто не нарушало царившую тут тишину.
В одном из интервью Девид Линч как-то сказал, что люди всегда стараются найти место, которое разговаривает с ними.
Похоже, этот стадион для меня – такое место. Нельзя сказать, что оно вписывается в привычные шаблоны. Кто-то наверняка скажет, что проводить тут время – как минимум странно. Но почему-то только здесь я чувствовал удивительный покой. Словно время вокруг меня остановилось.
Я обвел стадион взглядом. Отыскал место, где в прошлый раз мы сидели с Полиной. На спинке одного из сидений Полина написала наши имена и дату: 7-го июня 2013.
Надпись немного выцвела, но сохранилась. Ни дожди, ни зной ей не повредили.
Надо же. Я был так уверен, что стадион снесли, а он, оказывается, все это время оставался на месте. Тихо порастал плюшем, ветшал и впитывал тишину.
Пита и кофе остыли. Но я по-прежнему был голоден и съел все без остатка. После чего смял бумажный пакет и сунул его в карман. Бросать его на стадионе мне не хотелось.
В пачке еще оставалось несколько сигарет. Я закурил, откинулся на сиденье. Выдохнул дым, и стал наблюдать, за тем, как сизые клубы плывут над трибунами.
* * *
Осенью того же года произошло еще кое-что важное.
Я хорошо помню начало того дня. Мы с Полиной сидели друг напротив друга, разделенные круглым столиком с матовой металлической поверхностью. Перед нами стояли бумажные стаканчики с кофе. Вкус у кофе был так себе. Впрочем, чего ждать от напитков из автомата?
Вестибюль клиники сиял чистотой. За окнами зеленела лужайка, на которой местные мальчишки играли в футбол. По небу плыли легкие облака. След от самолета поделил квадрат окна на два равных треугольника.
Соседние столики пустовали. Похоже, никто не хотел подолгу засиживаться за ними.
Полина посмотрела на часы. Затем резко убрала руку.
– Пора? – спросил я.
– Нет. Ещё нет.
Я сделал маленький глоток кофе и добрых полминуты разглядывал ободок из кофеинок на внутренней стороне стаканчика.
– Не переживай. Все будет хорошо.
Не меняя позы, Полина посмотрела мне в глаза.
– Знаешь, когда я только поступила в институт, то часто пыталась представить, как сложится будущее. Столько всего навыдумывала. А потом перестала что-либо загадывать. Поняла, что жизнь всегда на шаг впереди.
– Слушай. То, что случилось – это отлично. Немного неожиданно, но мы справимся.
В воздухе снова повисло молчание. Тишина волнами разливалась между нами. Прошло несколько минут, прежде чем Полина заговорила снова.
– Мы встречаемся меньше года. А мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. – Она задумалась о чем-то, подвинула себе стаканчик с кофе, но так и не отпила из него. – Как думаешь, кто будет? Девочка или мальчик?
– Какая разница?
– Я бы хотела мальчика.
– Почему?
– Наверное, потому что росла с матерью.
– Надоело женское общество?
– Хм, не думала об этом. Может быть, – она подперла голову рукой, потеребила браслет на запястье. – Я бы отдала сына в музыкальную школу. Чтобы с детства привить любовь к музыке. Только не решила, какой инструмент лучше выбрать. Ты как думаешь?
– Не знаю, – я не очень представлял, какой ответ Полина ожидает от меня услышать. – Думаю, ребенок должен выбрать сам.
К нам подошла медсестра. Молодая девушка с классической ашкеназской внешностью – голубоглазая, с длинными вьющимися волосами темно-горчичного цвета. Судя по акценту – американка.
– Врач ожидает вас, – сказала она.
Мы проследовали за ней в кабинет.
То, что случилось потом, разделено в моей памяти на отдельные фрагменты.
Я помню напряженное лицо доктора. То, как по его звонку Полину срочно направили на УЗИ и заставили сдать кучу анализов. Несколько часов ожидания. Десяток выкуренных сигарет. Сухость в горле. Нарастающее напряжение от осознания, что никакого контроля над ситуацией у меня нет.
Помню, как я стоял перед автоматом с напитками и не понимал, что нужно сделать, чтобы купить бутылку воды. И наконец – набор каких-то слов, который просто не мог быть адресован мне. Я смотрел на доктора и пытался понять, кому он это говорит? И зачем?
– Замершая беременность? Что это значит?
– Это значит, что плод прекратил свое развитие.
– Как это прекратил? Почему?
– Пока не известно. Может быть, какие-то генетические отклонения или инфекция. Много причин.
– Но ведь все будет нормально? Это ведь лечится?
– К сожалению, слишком поздно.
Врач говорил что-то еще, но я его не слышал.
Понял только, что это был мальчик. Наш с Полиной сын.
Возможно, он бы и впрямь стал неплохим музыкантом. А может, и нет.
Вместо этого он решил вообще не появляться на свет. И никто из врачей так точно и не сказал почему.
* * *
Поток времени не всегда бывает однородным. Для меня это совершенно очевидно. Иногда он замирает, меняет направление и течет в обратную сторону.
В такие моменты события, слова, встречи – все, что когда-то происходило, обретает дополнительную значимость. Смысл, который раньше оставался скрыт.
Я вливаюсь в этот поток, и понимаю, что прошлое – это не хаотичный набор случайностей, а фрагменты полотна такого масштаба, что охватить его взглядом не получится, даже если потратишь на это всю жизнь.
* * *
Прошло около часа.
Пора возвращаться.
Я убрал за собой мусор, окинул стадион взглядом, и направился к выходу.
Теперь постараюсь бывать здесь почаще.
В глубине души я давно уже попрощался с этим местом. И ошибся. Возможно, все эти годы оно ждало меня.
Говорят, пребывание в одиночестве помогает очистить разум. В ежедневной гонке мы перестаем слышать самих себя. Поэтому иногда каждому необходимо выключить весь тот шумовой фон, который сопровождает наши жизни. Об этом, кажется, говорил и тот мозгоправ с радио.
Интересно, что произойдет, если каждый сможет отключить этот шум, по собственному желанию? Люди наверняка сэкономят кучу денег, которые уходят на психотерапевтов.
Я подошел к лестнице. Спустился на один пролет вниз. И тут с моим подсознанием случилась странная штука. Что-то заставило меня остановиться. По нейронам пробежал какой-то неявный импульс.
Я взялся за перила. Медленно осмотрелся по сторонам. На первый взгляд ничего особенного. Запах сырости. Под ногами крошка из битой плитки. В проеме окна – рогатая луна, россыпь равнодушных звезд. Их слабый свет льется на испещрённые надписями стены. Все те же граффити. Но толком рассмотреть их нельзя. Видны лишь отдельные части. Общие, крупные элементы рисунка.
Похоже, изображение какого-то человека.
Где-то внизу, на первом этаже, послышался тихий шорох. Я насторожился. Прислушался. Вроде, никого. Наверное, кошка.
Но сердце не слушало – билось с ускоренной силой. И ощущение, что я что-то упускаю, не покидало меня.
Я достал телефон. Фонарик не работал, только подсветка. Слабовато, конечно, но что-то увидеть можно. Любопытство убедило меня скользнуть лучом света по стенам. Повинуясь ему, я направил телефон на граффити.
Какие-то доли секунды мой разум боролся с ощущением нереальности происходящего.
Невероятно, думал я. Разумеется, это всего лишь рисунок. И невозможно утверждать стопроцентно… Но сходство просто поразительное!
Чем дольше я вглядывался в изображение человека на стене, тем больше убеждался, что ошибки быть не может. Со стены на меня смотрел портрет музыканта с площади.
Глава 5
Мощный луч света полоснул тьму, и ударил мне по глазам.
– Хреновое место для пикника, сынок.
От неожиданности я чуть не выронил телефон из рук. Видимо, изображение музыканта так поразило меня, что я даже не слышал, как кто-то поднялся по лестнице. Стоило все же обратить внимание на тот шорох снизу.
– Только давай без глупостей.
Из-за бьющего в глаза света, я не мог разглядеть лицо того, кто обращается ко мне. Но голос явно мужской. И, судя по одышке, принадлежит человеку немолодому.
– Оставайся на месте, сынок. И медленно, о-очень медленно, подними руки вверх.
– Какой я тебе сынок? Кто ты вообще такой? И какого хрена тебе от меня нужно? – спросил я.
– Просто делай, что тебе говорят. Подними руки над головой.
Значит это полицейский, пронеслось в голове. Или кто-то вроде охранника. Черт, вот засада.
– Может, перестанешь слепить меня? Что происходит-то вообще?
– Эйнат, надень-ка ему наручники.
О, оказывается, есть еще какая-то Эйнат.
– Послушайте, – начал я. – Не знаю, что вы хотите, но никаких наручников я не надену.
– Лучше не выпендривайся, сынок.
Мощный хлопок потряс тишину. Слева от стены откололся кусок плитки.
Черт! Похоже, старик явно не в себе. Медаль что ли за мое задержание хочет получить?
– Следующая – в колено. И никаких сраных социальных выплат. Спишем на сопротивление при задержании. Верно, Эйнат?
Девушка неопределённо пожала плечами.
Значит, все же менты.
Эйнат сделала несколько шагов в мою сторону.
– Руки, – сказала она.
Я не шелохнулся.
– Держу тебя на мушке, сынок, – произнес старик. – Можешь не сомневаться.
Я попытался представить, каковы мои шансы на побег. И подумал, что лучше не рисковать. В конце концов, ничего противоправного я не совершал. Вероятно, меня с кем-то перепутали.
– Ладно, – ответил я, протягивая руки вперед. – Черт с вами.
