Сергей Кисляков "Снегопад"

Дима бросил размышлять и перезвонил всё тому же своему знакомому из УВД, озадачив его вопросом, можно ли найти где-нибудь капитана Кравченко, который вёл это дело с самого начала.

– Ну что ж нельзя, – ответил знакомый, – Позвони в штаб округа Рутковскому, он всё знает.

– Точно! – согласился Дима и позвонил Рутковскому.

– А что тут искать, – сразу ответил тот, – Мы с ним учились вместе. Хороший мужик, только он сейчас грибами и прочей дрянью промышляет, а когда грибов нет – пьёт. Пиши адрес. Только смотри, повежливее с ним – по моей рекомендации идёшь.

Старовойтов поморщился от наставления, но адрес всё же записал.

– Ну вот, Николь! – сообщил он, помахав листком, – На эту пьянь вся надежда.

6

На второй день своего путешествия майор Смотров уже достиг восточных пределов военного округа. Ехать было весело. Смотров и капитан, сидевший впереди, обменивались шутками и только солдат – водитель, проведя «уазик» через перевал между сопками следил за уходящей вниз гравийной дорогой. Впереди сверкала река, земля остыла после дневного дождя, и вечер обещал быть свежим, как никогда. Смотров трясся на заднем сидении уже устав смеяться и думал об ужине и о скором сне.

– Вот и мост, товарищ майор, – безрадостно сообщил ему водитель, а капитан повернулся к Смотрову с очередной шуткой, но тот резко отшатнулся от него и звякнул головой о каркас автомобильного тента. Лицо капитана, полуприкрытое тенью брезента, смотрело на майора пару секунд, а затем медленно сменилось затылком. Смотров вжался в сиденье, осторожно достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и стал ждать, что будет дальше.

Когда машина въехала на мост, водитель сбавил скорость и щелкнул крышкой «бардачка», надеясь найти там сигарету.

– Да не здесь же, дурак! – крикнул ему в ухо офицер, покрасневший от гнева, и в тот же миг майор Смотров, человек в основе своей добродушный, с двух рук выстрелил водителю в затылок. Машина рванула вперёд, сдирая краску о бетонное ограждение моста, выскочила на дорогу и нырнула в глубокий кювет, оглушив грохотом речную долину. Но никто не услышал этого грохота, и только взбудораженная сова взлетела из кустов и с уханьем исчезла среди лиственниц.

7

Вечером 6 июня Старовойтов и Николь Ангран, не заставляя себя долго ждать, уже разыскали квартиру Кравченко.

Бывший капитан, подав в отставку, вернулся в Новоторск и зажил пусть несчастливой, но всё же своей частной жизнью, добывая себе пропитание самыми разнообразными способами. Поначалу он собирал грибы-лисички в Белоруссии и продавал их в Польше. Затем, когда этот бизнес зачах, вернулся с капиталом в Новоторск, где ещё долго крутился и крутился, сам уже не помня в каких фирмах, то приумножая, то преуменьшая своё скромное состояние. В прошлый год, когда кручение ему надоело, он купил машину и вернулся к своим грибам, но уже к местным, что-то на них исхитрился заработать, протянул зиму на одной мало оплачиваемой работе и ждал теперь нового грибного сезона, развлекаясь на своей квартире телевизором, водкой и непритязательной закуской. Мнение Рутковского относительно горького пьянства Кравченко не оправдывал, пил не часто и немного, по его собственным словам, только для «профилактики нервной системы» и «поднятия настроения».

Когда в дверь начали звонить, Кравченко отодвинул рюмку, сделал потише телевизор и, после третьего звонка, тихо ругаясь, распахнул дверь. Стоявшие за дверью Дима и Николь увидели через порог высокого мужчину в чёрной рубашке и такого же цвета брюках, вполне симпатичного, на взгляд девушки, и хорошо выбритого, к удивлению её спутника.

– Так, – сказал Кравченко, принюхиваясь к смеси французских ароматов, – Вы не ошиблись, молодые люди?

– Нет, Олег Николаевич, – подчёркнуто вежливо отверг эту версию Старовойтов, – Мы по рекомендации полковника Рутковского. Хотим поговорить о деле «Фороса». Я…

– Ты можешь не представляться, – прервал его Кравченко, указывая рукой туда, где приглушённо шуршал телевизор, – Ты как раз там всякую чушь несёшь. А даму я и так пущу.

Старовойтов скривил губы, про себя обозвал Кравченко «скотиной», и проследовал в квартиру, увлекая за собой Николь.

Она вошла в маленькую неприбранную комнату, пропитанную сигаретным дымом, и увидела в окне, с высоты первого этажа, как темнеют в закате асфальтовые линии тротуаров и ветерок треплет зеленую щетину на уцелевших газонах, на секунду забыла обо всём и почувствовала, как перед её глазами проносится неясная цепь событии, уловить которое невозможно.

Хозяин молча сел за стол, взглянул на свою полную рюмку, поставил рядом две пустые и предлагающе кивнул на них горлышком бутылки. Старовойтов согласился, потому что водка была приличная, а Николь отказалась, потому что водки не пила. Кравченко налил Старовойтову, глядя на него в экран телевизора, где тот что-то врал о новых возможностях для простого русского человека, причём врал самозабвенно. Живой Старовойтов, глянув на это со стороны, даже смутился и попросил себя выключить. Когда Старовойтов экранный подавился и исчез в темноте, Кравченко вернулся за стол и обратился к живому Старовойтову:

– Ну что, «Форосом» интересуетесь? Деньги, что ли найти желаете?

Тут он отодвинул свою рюмку, так её и не выпив, и без переходов обратился к Николь.

– Вы уж извините, дама, за моё скотское состояние.

Николь почему-то хотела обидеться, но к своему удивлению не смогла, а Старовойтов быстро объяснил, что сам этим делом интересуется исключительно по просьбе девушки и в научных целях,

– Хорошо, – смягчился Кравченко, решив про себя, что если кто-то и считает его дураком, то с него все равно не убудет, – Что я скажу по этому делу? Стечение обстоятельств, маловероятное, но объяснимое. Кто увёл деньги – неясно, но скорее всего не Семёнов и не Баркин. Черняев – наверняка. Ивлев и Черняев – знаете о ком речь – дело то, небось, уже прошерстили – вот это интересно. Не могли они уйти из квартиры, понимаете, вообще не могли, я сам слышал шум за дверью.

Тут Кравченко залпом осушил свою рюмку, указующе ткнув мизинцем рюмку Старовойтова, а тот понимающе закивал, сдерживая улыбку и хотел спросить капитана, не вспомнил ли он летающих медведей в квартире на Барьерной. Но спросил о записях Ивлева.

– А, вот оно что… – Кравченко поглядел на пьющего Старовойтова такими глазами, словно хотел его пожалеть и погладить по головушке, – Да куча записей там была. Даже детские диктанты. Детских диктантов не желаете, пресс-секретарь, вроде по профилю?

– Нас интересуют записи на иностранных языках, – вмешалась в разговор Николь, обеспокоенная манерой общения капитана, и кстати, уберегла Старовойтова от длительного перелёта в ближайшим газон, который должен был состояться, по планам Кравченко, минут через пять. Кравченко удивился, затем рассмеялся и стал наливать себе водку.

– Я вас очень прошу, – едва не молила Николь, – Что-нибудь подобное там было, вспомните? Или что-нибудь, касающееся Данте?

– Ну, хорошо, – продолжил, наконец, тот, выпив свою водку, – Странное это дело: Ивлев растворился у меня под носом, а в его бумагах я нашёл такую дичь, что в жизни раньше не видел. Дедушка этого Ивлева, видать, никогда поверить не мог, что живет в Новоторске, а не в Европе, и заставлял своего внука, лет эдак в десять, что ли, писать диктанты из Данте. И не на русском, а на итальянском…

– На староитальянском, – поправила Николь, но Кравченко лишь повёл плечами, желая показать, что разница невелика.

– На этих листках могли быть терцины, которых у Данте нет, – настаивала она.

– Могли, – Кравченко даже улыбнулся, – А знаете, дама, я эту детскую тетрадку давал на экспертизу специалистам, и я вам скажу, что эти самые лишние терцины, как вы говорите – это никакой не Данте. Это даже не стихи. Это чушь собачья, местами набор букв и бред сивой кобылы. И мне интересно, кто, когда и зачем их воткнул в поэму, в седьмой круг Ада, между рассказом о содомитах и рассказом о лихоимцах? Что он вообще хотел сказать? Намекал на время, когда они пригодятся?

Николь пожала плечами, не зная, что и ответить, а Старовойтов, узнав, что шестьдесят строф ещё и не стихи, шумно вздохнул и решил интересоваться только кравченковской водкой. Кравченко же налил себе и ему, взял рюмку и направился к этажерке с книгами.

– Хорошо, – сказал он, снимая оттуда толстый том в жёлтом переплёте, – Я с девушками торговаться не могу, дурная моя натура, но попрошу об одолжении. Даже если откажете, листки ваши. Я хочу участия в этом деле, вы меня понимаете?

Он раскрыл том, вынул из него три тетрадных листка, исписанных детским почерком и передал изумлённой Николь.

– Какой процент вы просите? – поинтересовался Старовойтов, совершенно искренне улыбаясь после принятой дозы.

– А какой вообще процент может быть в этом деле? – миролюбиво показал Кравченко свое неведение и вернулся к привычному застольному занятию. Они выпили ещё, потом ещё, Старовойтов начал ревниво поглядывать на Кравченко и пытался вцепиться в Николь, но стойкий капитан весьма тактично завершил приём, закрыв за гостями дверь с нескрываемой радостью, которую запросто можно было принять за изъявление дружеских чувств.

– Даже не поинтересовался, как меня зовут, – вдруг обиделась Николь, ведя Старовойтова к машине.

– Да свинья он, пьянь, неудачник, – отвечал ей Дима, открывая дверцу.

А Кравченко, вернувшись к своим рюмкам, случайно уронил взгляд на раскрытого Данте и прочёл начало семнадцатой песни:

Вот острохвостый зверь, сверлящий горы

Пред кем ничтожны и стена, и меч…

8

Ночь на 7 июня безмерно несчастный полковник Рутковский коротал на казарменном положении в опустевшем штабе. Свет люминесцентных ламп раздражал его так, что спать полковнику не хотелось, и, чтобы убить время, он сосредоточенно ковырял острым карандашом стирательную резинку. Ровно без двадцати пять карандаш сломался и Рутковский отвёл душу, ударив кулаком по стоявшему справа крашенному сейфу, однако ни кулак, ни сейф от этого не пострадали.

– Дохлое место, – разочаровался полковник и хотел было повторить удар, как ему сообщили о чрезвычайном происшествии в одной из мотопехотных дивизии. Новость была печальной: майор Смотров, пропавший вместе с машиной по дороге в штаб дивизии, был около часа назад обнаружен мёртвым. Со слов оставшегося в живых капитана, тот без видимых причин застрелил шофёра и погиб в результате им же вызванной аварии. Уцелевший офицер, по словам командира части, тоже странно изменил свою линию поведения и стал подвержен паническим приступам страха и агрессии.

Рутковский приказал офицера изолировать, а тело покойного Смотрова перевезти в ближайшее военное медицинское учреждение, срочно сделать вскрытие, провезти экспертизу и немедленно передать ему результаты. Закончив с этим, полковник запросил срочнее доклады о ситуации от всех воинских частей, в том числе и от Семёновского, где располагался штаб учений и получил самые усыпляющие ответы.

– Вот тебе и скука, – проворчал Рутковский, – Лучше бы и дальше сидеть ковырять резинку.

Он даже почувствовал угрызения совести за то, что был неискренен со Смотровым в последнем разговоре, но голубой, формалиновый свет люминесцентных ламп быстро остудил его угрызения. «Подвели нервы мужика, – рассудил про себя полковник, – незачем ему было пить всю ночь с кем попало…»

Вялое утро с трудом побороло формалиновый свет в кабинете полковника. В далёком медсанбате, покончив со вскрытием, лейтенант-патологоанатом захрустел огурцом, прополоскав свои организм казённым спиртом и сел печатать отчёт, а Рутковский продолжал ждать этого его отчёта тупо глядя в стол и пытаясь угадать грядущее расположение звёзд на зелёных картах своих погон.

9

Утром 7 июня Дима Старовойтов ужаснулся последствиям вчерашнего дня: глаза его утратили способность к движению и смотрели в одну точку, а голова оказалась набитой войлоком, в котором немилосердно забыли вязальные спицы. Над войлоком с тихим гудением роились образы прошедшего дня: замороженные трупы, листки, пьяный капитан, Николь с её вечно прохладным взглядом, сам Дима – в телевизоре, который включали и выключали, – и, даже некто похожий на Данте. Данте Дима читал, но безуспешно пытался вспомнить, когда и зачем он это делал. Тем временем утро продолжало тянуться бесконечно, вне всяких времён и пространств, пока войлок в голове не растаял и Старовойтов не вынырнул на поверхность реальности. Здесь он ужаснулся вчерашнему вечеру не меньше, чем его последствиям.

Отвезя Николь в гостиницу, Дима прикупил ещё водки и собрался было поехать назад к Кравченко для продолжения разговора, но тут понял что носится по городу пьяным и может запросто нажить себе неприятностей. Объездами и закоулками добрался Дима до родного дома и в этом самом доме всю водку выпил сам.

Уверив себя в том, что умные люди так не поступают, Дима утешился какой-то антипохмельной дрянью и поехал на работу.

Два часа к ряду просидел Старовойтов перед молчащим факсом ожидая обещанных вчера материалов по делу «Фороса» и мечтая о том, как отдаст их Николь и уплывёт от всего этого по привычному течению жизни.

Ближе к обеду факс сжалился над ним и начал откатывать листки из дела «Фороса». Старовойтов, придерживая одной рукой покалеченную изнутри голову, другой отрывал их и бросал на стол, совершенно ни о чём уже не думая.

Факс угомонился. Превозмогая тошнотворную лень, размазывавшую его по столу, Дима сложил листки в стопочку и стал небрежно присматривать по одному, мысленно отмахиваясь от образа Николь, ибо видел, что романа уже не получится, от пьяных мужиков, разбудивших его на днях, от жуткого сна, от прочих похмельных навязчивостей, и тихо благодарил кого-то за то, что губернатор Архипов его сегодня не беспокоит.

Но на предпоследней странице к нему пришло удивление – уж больно знакомым показался ему один из участников дела. Умственные способности Димы были серьёзно подорваны, но вспомнить где и когда он видел человека с фотографии он смог. Дима отложил лист в сторонку и позвонил Рутковскому.

– И чего ж тебе надобно, Старовойтов? – измученной золотой рыбкой спросил тот.

– Да вот, посоветоваться, – плывущим голосом отвечал Дима, – Я тут пару дней назад одного покойника из дела Кравченко видел, он с одним майором всю ночь у меня под окном пьянствовал…

– Ох, Старовойтов, – вздохнул полковник, – Ты бы сам лучше не уподобляется. Чего ж ты хочешь?

– Да вот, может эти сведения вам…

– Да вот не надо. Может Кравченко пьющие покойники интересуют, сходи к нему.

Дима извинился и вновь оказался упёртым в дело «Фороса». На заинтересовавшей его фотографии, как Дима узнал из надписи, был собственной персоной запечатлён Виктор Черняев, замёрзший на проселочной дороге в марте 1992 года.

10

Пока Дима разбирал буквы под фотографией Черняева, полковник Рутковский сидел и искренне завидовал его ложным проблемам. Полковнику хотелось спать, полковнику хотелось поскорее разобраться с делом Смотрова. Второе было важнее, но прошёл час, другой, а проблемы полковника и не думали решаться.

Время натягивалось тетивой и готово было порваться в любой миг. К полудню солнце добралось до зенита, вновь раскалив бетон домов, а небо стало белёсым от испарений. Старинные стены спасали Рутковского от зноя, а ожидание известий о Смотрове спасало его от сна.

В полдень время судорожно рванулось вперёд, словно спохватившись, и сведения потоком пошли к Рутковскому.

Отчёт патологоанатома некому ничего не объяснил.

Жена Смотрова через два часа после выстрелов на мосту, не получив ещё известия о смерти мужа, покончила с собой и её силуэт, подвешенный на тонкой нитке электрического провода, был виден всю ночь в освещённом окне.

Когда Рутковский в недоумении пытался объяснить себе подобное совпадение, стало известно, что солдат Семёновского гарнизона не стал сдавать автомат после несения караульной службы, и применил его против всех без разбора, встав посреди коридора казармы. После того как открыли ответный огонь, спрашивать у солдата в чём дело было поздно, но именно он вёл странную беседу с майором Смотровом вечером 4 июня.

Солнце давно прошло зенит и незаметно спускалось к горизонту. К четырем часам пополудни, когда жара стала совершенно невыносимой, с севера прокрался лёгкий ветерок, принёсший предчувствие леденящей прохлады. Именно в этот час Рутковскому впервые не удалось связаться со штабом в Семёновском. Все линии молчали, не подавая признаков жизни, но другие части в зоне учений бодро отрапортовали об отсутствии всяких событий.

В пять часов вечера южные гарнизоны начали по одному уходить со связи, последовательно отключаясь с запада на восток, а к семи вечера южная группировка войск оказалась перерезанной надвое этой полосой молчания. К восьми часам погрузились в тишину не только армейские части, но и все населённые пункты южнее реки, пересекавшей область.

Ровно в 19:30 полковник Рутковский, следуя должностной инструкции, открыл свой крашеный сейф, извлёк пакет с секретной директивой № 4444 и проследовал в кабинет командующего, где в присутствии офицеров штаба вышел на прямую связь с министром обороны. Рутковский доложил, что согласно должности и упомянутой директиве «четыре четвёрки», взял на себя командование. По мнению полковника в войсках разворачивался военный мятеж, однако ни его цели, ни размеры пока не представлялось возможным определить. Министр подтвердил полномочия Рутковского, одобрил его действия и, не отключая его от связи, соединился с президентом Федерации.

– Зачем мятеж? – удивился тот, сбив военных с толку своим замысловатым вопросом. Полминуты министр и полковник молчали, пытаясь что-либо сообразить, но Рутковский опомнился первым и просто доложил о возникшей ситуации.

– Это хорошо. Инструкции вам даст министр обороны, – ответил президент, но тут министр отключил Рутковского от связи. Полковник облегчённо вздохнул, но мнение президента о ситуации продолжало его озадачивать.

Во все ближайшие гарнизоны области, в том числе и ушедшие со связи, была циркуляром направлена «директива четыре четвёрки» и приказ Рутковского о полной боеготовности. Одновременно гражданские власти были поставлены в известность, что на территории области теперь имеют силу только распоряжения военного командования.

В восемь часов вечера радио известило население о комендантском часе, о запрете передвижении по городу в течение всего завтрашнего дня, и о долговременном закрытии всех дорог, ведущих из населённых пунктов и городов, а так же за пределы Новоторской области. Вся полнота власти перешла полковнику Рутковскому, ещё утром от безделья ковырявшему карандашом стирательную резинку.

11

События, нежданно случившиеся на закате этого дня, разлучили Николь Ангран и Диму Старовойтова на более долгий срок, нежели предполагалось. Сколько не названивал одумавшийся Дима в гостиницу, сколько не порывался поехать неизвестно куда на её поиски, толку от этого никакого не было. Дима перебрал все возможнее варианты местонахождения своей протеже, но ни в страшном сне, ни в пьяном бреду не пришла бы ему в голову мысль, что несколько часов назад Николь Ангран, переведя недостающие терцины, направилась к дому Кравченко. И, достигнув своей цели, обнаружила капитана в состоянии вполне пристойном.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69305683&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.