Дама бегло осмотрелась и спешно уселась на предложенный стул.
Я открыл сейф, вынул оттуда бутылку бурбона, пару пыльных бокалов и коробку с сигарами. Деньги были на месте. Часть платежных чипов я незаметно бросил себе в карман.
– Вы меня удивили, признаюсь, – начал я, наполнив бокалы, – должно быть, вы в сильном отчаянии. Поймите меня правильно – вы в Даске, ждете детектива, который тут редко бывает и до которого не дозвониться. Хотя в центре практикуют тысячи спецов.
Лицо дамы было вытянутым, с аккуратным острым подбородком и острым носиком. Вокруг носика кучковались веснушки – редкий феномен для темноволосых да еще и голубоглазых красавиц. Глубокий вырез на платье оголял острые ключицы. Ниже я при первом знакомстве старался не смотреть.
– Я… да. Ха-ха, вы правы, глупо мне было надеяться… но вы все же появились. А значит, Дух на моей стороне.
Она очень мило смеялась. Так живо и искренно! Но, конечно, это был смех неловкости, и все же. Я давно не слышал такого в Даске. Я улыбнулся, сел на угол стола и взял свой бокал.
– Давайте выпьем за знакомство, – предложил я. Она неловко взяла бокал тонкими пальчиками.
– Ой, я Елена…
– Рад знакомству. – Мы легонько чокнулись, и я закинул содержимое бокала в горло. Да-а-а! Отличное пойло. Она сделала небольшой глоток и поставила бокал на стол. Затем мы помолчали минуту.
– Рассказывайте, что привело вас в эту дыру.
– Я… я ищу одного человека, – она подняла на меня глаза.
– Мужчину?
– Да… Он мой парень, мы жили вместе. Он пропал. Уже месяц не могу его найти. Он не приходит, не звонит, не пишет… Это… Это так внезапно!
– Обращались в Нарьян-тан? – Это был важный вопрос. Там, конечно, те еще твари. Но в нашем мире тотального глобалнета нельзя пропасть без следа. Если не прятаться профессионально, как я.
– Да. Они искали неделю, но после мне пришел отказ.
– Не понимаю? – я поднял бровь и вытащил из коробочки сигару с гильотинкой.
– Марк – так его зовут – он… он без чипа. Он чистый, вообще без имплантов.
– Сектант? Или просто из диких аборигенов?
– Нет! Он… он художник!
Я закурил сигару и выдохнул столб дыма в вентилятор на потолке. Смотреть в ее глаза было тяжело. В них была зверская смесь отчаяния и надежды.
– Елена, почему вы пришли сюда?
– Офицер в полиции, с которым я общалась, посоветовал вас. Он сказал, что вы искали такого человека уже, без чипа. Я хочу, чтобы вы нашли Марка…
Я снова выдохнул столб дыма и наблюдал за тем, как он клубится.
– Искал и не нашел. Боюсь, я не смогу вам помочь.
– Понимаю… – В больших голубых глазах появился грустный блеск. Она прижала к себе кожаный клатч и встала.
– Этот город поедает людей. Особенно хороших, – сказал я ей вслед, когда она уже была у двери.
– П-простите, что отняла время. – Она не обернулась и спешно затопала каблучками по коридору.
Сука. Что я творю. Даже про деньги не спросил. И не поддержал ее никак. Ну я и тварь…
Человек без чипа. Пять лет поисков. Человек, ради которого я поставил на кон вообще все. Человек, ради которого я обезглавил Синдикат, чтобы узнать, что они были ни при чем. Затем остатки Синдиката сожгли мой дом, машину и послали ко мне убийц, сделав меня врагом номер один.
Миранда.
Миранда Сандерс.
Я подошел к пыльному книжному шкафу. Миранда. Правая книжка в верхнем ряду была рычагом. Уже три года я не открывал его. Книжный шкаф отъехал в сторону, явив крошечную комнатку. Там на стенах висели фотографии, распечатки газет, кадры с камер наблюдения, приколотые иголками к стене. Между ними были красные нити, связывающие лица, события, фотографии прошлого. Я помнил все эти связи. Все они обрывались и вели в никуда. Миранда пропала из моей жизни, оставив в ней огромную дыру.
В центре стены была большая фотография высокой рыжей девчонки с бездонными зелеными глазами. В них всегда была нотка наивности и легкая, едва уловимая грустинка. В тот день мы были в парке аттракционов и дурачились в фотобудке. Вечером мы общались как ни в чем не бывало по видеосвязи. А наутро она исчезла. Город перестроил ее апартаменты. И все нити канули в воду.
Сука. Я глубоко затянулся сигарным дымом и закашлялся. Сейчас было не до смакования вкуса. Сука! Тварь! Я пнул стену с фотографией три раза подряд и ком встал в горле. Мне нужны были вещества.
Что было сил я хлопнул дверью-шкафом, погасил лампу, взял бутылку бурбона и вышел из офиса. Не зря я тут редко появлялся. Каждый раз это кончалось одинаково.
Елена не ушла далеко. Она стояла на улице, также прижимая к груди клатч. Проливной дождь насквозь промочил ее неуместное летнее платье. Нельзя было сказать, промокло ли лицо от слез или от дождя. Она стояла, будто в ступоре, смотря куда-то в пол.
– Елена, что же вы мокнете. Пойдемте, я отвезу вас домой, – показал я на машину.
– Я… вы… спасибо… – едва прошептала она, вытирая ладонью лицо.
Я снял плащ и накинул ей на плечи, оставшись с голым торсом и бутылкой в руке. Сигара мгновенно зашипела под ливнем, пришлось ее выплюнуть.
Старичок завелся в этот раз быстро. Елена дрожала. А я переживал о том, что не успел ее предупредить о плесени на сиденье, которая непременно запачкает ее платье. Мокрая и дрожащая, она производила впечатление совершенно беззащитного существа, оказавшегося неясно как в диком чужом мире.
– Холодно? Сейчас печка прогреется. Куда вас?
Она помолчала и каким-то усилием воли перестала дрожать. Выпрямилась, деловито пристегнула ремень безопасности.
– Цветочная плаза, это в центре.
Ого. Богатое место. Когда-то это были 16 малоэтажных кварталов, которые Полис почему-то накрыл стеклянным атриумом и разбил вместо дорог клумбы. Цветы там высадили уже люди.
Мы тронулись. Ливень долбил в крышу, магнитные катушки сипло выли. На горизонте вспыхнул неоном центр металлической клетки.
– Вы любили его? – спросил я, когда мы набрали летную высоту.
– Очень. Но что теперь толку…
– Надежда. Моя все еще не умерла почему-то, хоть я и травлю ее ежедневно… – Я протянул ей бутылку, и она на удивление взяла ее и опрокинула в себя. Мощно. Неожиданно.
– Надежда… Надежда – это обман, Сэм, – она скривилась, когда бурбон обжег ее горло. – Надежда – это предохранитель мозга, если угодно, спасающий его от реальности. Жить ею – значит и не жить вовсе. – Бурбон, кажется, придал ей сил, и она ожила.
– Кажется, надежда – это последнее, что удерживает меня от того, чтобы не полететь мозгом вниз с высотки. Это разве жизнь?
– Вы вольны выбирать себе жизнь, смысл и способ существования. Вы взрослый человек.
– Я хочу жить в лесу, у реки. Но могу ли я? Нет, я не могу выбраться из этой клетки.
– Это мечта, вы путаете понятия. Мечта тоже не жизнь, как и надежда.
– А что тогда жизнь? —поднял я удивленно бровь.
– Это ваш выбор. Ежедневный, ежеминутный. Вы выбираете маршрут, находясь за рулем? Выбираете. Выбираете и то, с какими мыслями просыпаться, где и с кем.
– Занятно. Я вот верю, что выбор – это иллюзия. В нашу эру ты даже кофе себе не выбираешь – за тебя, и для твоего мозга, его уже выбрали маркетологи.
Она улыбнулась краешками полных губ и замолчала.
– Марк. Чем он жил? – спросил я минут через пять.
– Он рисовал. Много и всегда вдохновенно.
– Портреты, пейзажи?
– Нет, – сухо ответила она и замолчала, сжимая губы. Отвернулась к окну. Понял. Дальше не лезу.
Я высадил Елену. И остался на парковке Цветочной плазы. Какое-то дурацкое было чувство. Что-то внутри давило, рвалось наружу. Но ком в горле мешал. Хотелось попрощаться… Но она ничего не сказала. И я растерялся. Уже когда хлопнула дверь так, что задрожали старые стекла, она смахнула со своего браслета что-то в мою сторону. Поймал: это был ее контакт в глобалнете. Елена Кватро. На фотографии она беззаботно улыбалась. Посмотрел в эти живые глаза и живот скрутило. Зачем она мне его прислала?
Плаза сияла под стеклянной крышей калейдоскопом огней. Струи дождя преломляли его, искажали. Фасады подсвечивала художественная иллюминация, и они казались не такими уродскими, как у прочих домов. Там была другая жизнь, там цвели цветы, там не было сырости и этого вездесущего грибка. Там было чисто и спокойно. Без наркоманов в подворотнях. Без идиотов, что хотят зачем-то залезть в твое старое корыто. Быть может, там мне не пришлось бы в обход закона иметь лучевые системы безопасности.
Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. И вот я снова стою на крыше небоскреба, где разбит небольшой сад. Меня греет солнце, и тот факт, что я – глава корпорации, которая делает что-то доброе. Большой банковский счет, пентхаус опять же. Ну и офис где-то этажами ниже, где мне особо и не нужно работать. Ассистенты, костюм с иголочки. И я не парюсь. Ни о том, что деньги в сейфе однажды кончатся. Ни о том, что менты пристанут в кофейне на районе и будут унижать. Ни о том, что недобитые остатки Синдиката найдут меня однажды. И сожгут еще одну квартиру. Или, того хуже, сначала сожгут квартиру, а потом увезут меня голым в пустыню на другое полушарие. Зачем об этом париться, когда там у меня есть частная армия и своя разведка. И силовой щит на поясе. На всякий случай. И воздух в Полисе там свежий. И сухо, но не жарко.
Вдруг на крышу небоскреба откуда-то с невидимого вертолета падают черные тросы. Разодетые в черную броню солдаты вражеской корпорации начинают штурм. Моя охрана знала, они тоже оказываются на крыше, жужжит мое силовое поле… Вот я фантазер!
Открываю глаза. Бред, морок. О чем я? Больные фантазии. Туда, наверх, нет дороги из моей точки А. Кажется, что когда-то была, будь я примерным нарьян-таном. Но там совсем другие люди. А люди ли вообще они, или путь туда открыт только монстрам?
Я посмотрел на драное пассажирское сидение своего старичка. Там платье Елены размазало плесень. Там она оставила мой плащ и какой-то прекрасный аромат, что-то нежное и едва уловимое. И максимально чужое в этой машине, где пахнет сыростью и парами алкоголя. Должно быть, она огорчится, увидев пятно на платье. Хотя у нее есть проблема похуже сейчас. И я не могу ей помочь.
Что-то зашипело на приборной панели. Старый динамик прокашлялся, мигнул тусклой лампочкой. «....ение от городского сервиса парковки. Через пять минут начнет действовать тариф “Поминутный”».
Я выдохнул и влил в себя бурбон, чтобы успокоить бурю в желудке. Пора домой.
Три встречи
Родной квартал встречал перестрелкой где-то в соседнем дворе. Обычное дело. Я понял это по вспышкам лазеров сквозь завесу дождя. Туда стягиваются летающие машины нарьянов. Сейчас там нервно-паралитические пушки установят неизбежный порядок и закон. Пушки с их законом улетят, и на улицы вернется закон местный – закон джунглей, где выживает сильнейший. Полис как есть. Даск – район приключений. А я тут родился.
Работать сегодня не было ни сил, ни желания. Живот болел сильнее, сердце колотилось, в висках пульсировало. Ком в горле. А на лестнице и вовсе накрыла одышка. Старость? Бессонница?
Елена не шла из ума. Она сейчас, как я тогда, ищет своего Марка. Ужас, боль, отчаяние, непроходящая тревога. Я был там. Сжатые до белизны костяшек кулаки. Когда каждый шорох на лестнице, каждый писк уведомления на компьютерном браслете взрывают сердце ложной надеждой. Он мог просто загулять, обидеться после их ссоры. Уехать куда-то по делам. Мало ли? И та комната из моего офиса, куда я боялся заходить. Фотография Миранды.
У меня не было больше зацепок, где ее искать. Но было три человека, которые по моей просьбе так или иначе следят за тем, не всплывет ли она где. Разные, но по-своему надежные люди. Каждый помогал мне тогда как мог. Годы не виделись, не общались. Я закурил, стоя по традиции голышом у окна. Назначить встречи? Ой, Ульян, пустое. Горький дым драл горло. Но, может, все же? Забудь, столько воды утекло. А если…? Бычок красной ракетой улетел в густую темноту ночи и там взорвался искрами о тротуар. К одному зайду сам. Другим через силу напишу.
Шел уже третий час ночи, а сон не шел. Мразь Котлан ответил сообщением, что не выпишет новый рецепт, пока я не пойду в психотерапию. Урод. Мне не нужен врач. Ты мне не нужен, Котлан, отвали со своими мозгоправами, слышишь? И без тебя справлюсь. Плащ не просох, пришлось надевать мокрый.
Во дворах было тихо. После перестрелки с полицией вся нечисть укрылась по своим норам. И должно быть, нервно дрожала. Моросило. Над железными улицами поднимался нерешительный туман. Он холодной пеленой залезал под одежду и заставлял дрожать. Воняло сыростью и кислятиной. Если бы я открыл свой бар, там был бы коктейль Даск, и он бы вонял так же.
Воротила у двери «Храма любви» знал меня в лицо. Мы кивнули друг другу, он забрал оружие и грубо облапал меня. За дверью лязгнул затвор, и я оказался в темном узком коридоре, освещенном красными бумажными фонарями. Коридор уходил глубоко вниз. По бокам от него за плотными багровыми занавесками ютились комнаты. Оттуда доносилась легкая музыка и сладострастные стоны. Дешевая притворная любовь. Навстречу прошла голая мятая девица и, смотря в глаза, облизнула раздутые ботоксом губы. Прости, дорогая. Сегодня я не твой клиент.
В конце коридора еще одна дверь и пара вышибал в традиционных пустынных халатах.
– К Хану Баку, – ответил я на их немой вопрос.
Дверь простонала. Передо мной был городской коллектор. В центре полукруглого тоннеля текла река с нечистотами. У импровизированного причала стояла надувная лодка. В ней в свете факела сидела сгорбившаяся фигура в халатах и капюшоне. Холод коллектора тут же проник под плащ. Кожа покрылась мурашками. В нос ударил отвратительный запах разложения и говна.
Лодочник безмолвно помог забраться на борт, поднялся, хрустя суставами, и взялся костлявыми руками за длинное весло. Сплав начался. Тусклый факел чадил, шипел и плевался. Я старался дышать ртом и прикрывал лицо воротником плаща. Но назойливая вонь не унималась. К ней нужно было просто привыкнуть. Я же привык к Полису, к Даску… Можно и к этому привыкнуть. Я тут был редкий гость. И слава духам. Но кто-то должен был меня спасти. Я не автополис, мне нужен сон.
Когда лодка остановилась через полчаса, я бросил перевозчику пару монет из вежливости. Еще один вышибала стерег дверь в тронный зал.
В логове Хана Баку пахло благовониями, заглушающими смрад коллектора. Стены были завешаны коврами с совершенно наркоманскими геометрическими узорами. Серьезно, разум обычного трезвого человека не мог родить такую потустороннюю картину. Это был очень плохой трип, выраженный зависимыми мозгами и исколотыми руками через народное пустынное творчество.
Россыпь мягких подушек на полу. Поверх, в полубессознательном состоянии, голые девушки. Дюжина где-то. Их лица искажало наркотическое блаженство. На золотом троне в конце комнаты сидел хозяин и курил кальян. Хан Баку едва помещался на этом престоле – складки его тела растекались по подлокотникам. Смуглые чресла прикрывали с десяток тонких шелковых халатов с традиционными узорами. Из-под массивных бровей на меня поднялись раскосые черные глаза-буравчики.
– Сэээээм! Мой мальчик! Сэм! Иди же скорее сюда! – встретил меня низкий барский голос. Полная фигура с трудом поднялась с золотого трона и расставила короткие руки. Я подошел и приобнял его. Жидкие волосы на шаре головы пахли лавандой.
– Хан, большая честь, —я поклонился традиционным поклоном пустынь.
Хан – это имя. Формально он вождь племени кочевников. Когда его отец умер, Хан унаследовал власть и привел своих людей в город, покончив с кочевым образом жизни. Он искал для них лучшей жизни, но Полис распорядился иначе. Не найдя себе применения, его люди заняли свое место в криминальном мире Даска. Хан для них так и остался вождем. И он был мне изрядно должен.
– Располагайся, дорогой гость, выбирай себе красотку, расслабляйся!
– Твои жены все красавицы, вождь Баку, – я оглядел смуглянок на полу. – Но не сегодня.
