Андрей Николаевич Сатирский "Рассказики-4. Криминальные истории"

– Не люблю я Гоголя! —аж затряс бородой в гневе Достоевский и, чтобы успокоиться, снова налил себе полный фужер.

– Вы же с ним дружите, -заметил Пришвин.

– Дружил, -горько усмехнулся Достоевский: -А он мне удружил! —и выпил.

Горький потянулся за бутылкой, но Достоевский ловко ее перехватил и налил себе. Куприн, нахмурясь, разлил остатки вина товарищам.

– Дал я Гоголю почитать рукопись второго тома романа про князя Мышкина. А он мне – про мертвых душ. Встретились у него, чтобы обсудить, -Достоевский глотнул вина: -Николай Васильевич, если эту змею подколодную можно так назвать, заявил, будто я написал роман прямо про него! Грешен, не сдержался и обозвал его произведение жалкой писаниной. Выпьем! —и мэтр чокнулся с начинающими коллегами. Пустую бутылку он отправил под стол: -Закажите еще. Хороший портвейн. Эй, Гриша, принеси нам такого же!

Куприн за спинкой кресла сделал отмашку лакею, чтобы не приносил, а Пришвин заинтересованно спросил: – И что дальше случилось, Федор Михайлович?

– Дальше? Этот Гоголь-хрен-моголь обиделся за свой роман и с криком: -«Рукописи не горят!» – бросил рукопись в печку. Да не свою, сука, а мою! Идиот!

В молчании допили вино.

– Над чем нынче работаете, Федор Михайлович? —поинтересовался Пришвин.

– Замыслил роман про убийство. Тему подсказал знакомый следователь. Мрачно, конечно, но сам Питер навевает своими ветрами темные мысли.

– Ах, как интересно! —воскликнул Горький.

– И свежо, -скривился в улыбке Куприн.

– Расскажите, расскажите, Федор Михайлович! —попросил Пришвин.

Достоевский оглянулся на сервант, ожидая вина, но лакей предусмотрительно скрылся в прихожей. Остались лишь три пары восторженных ожидающих глаз.

– Ладно, – согласно кивнул мэтр: -Место действия, конечно, самый захудалый переулок. В маленькой квартирке обнаружили тела двух убиенных старушек-хозяек. Не просто задушенных или заколотых ножом, а зарубленных топором. Кровавое преступление!

– Я представил, и мне страшно, -вздрогнул Пришвин.

– За что же их так, божьих одуванчиков? —перекрестился Горький.

– А чем они занимались? —заинтересовался Куприн.

– Ссужали деньги местным гопникам под проценты.

– Да-а, полно подозреваемых, -хмыкнул Куприн.

– А вот и нет! Под подозрение попали только двое – мелкий чиновник Свидригайлов и студент Раскольников. Отпечатки пальцев первого остались на брошенном возле трупов топоре, а второго видели близ квартиры старушек примерно во время убийства. И у обоих был мотив. Один безумно влюбился в некую бедную местную девицу, обремененную большим семейством, хотя она и занималась проституцией. Почему-то жаждал погасить ее долг у старушек.

– Благородный человек! -одобрил Пришвин.

– Или добивался ее благосклонности, -заметил Куприн.

– Вот только денег у него не было, -продолжил Достоевский: -На допросе он показал, что в ближайшей мясной лавке украл топор и принес процентщицам в качестве залога. Отсюда его отпечатки на топоре. Но те залог не приняли, они рассорились, и он убежал в гневе. А топор остался. Свидригайлов признает кражу топора, однако считает, будто ничего не должен, так как вещь вернется к владельцу. Упорно стоит на своем.

– Но остается главным подозреваемым, -отметил Горький: -А что со студентом?

– Тот еще тип, вольнодумец. В его каморке на стене написано «Тварь я дрожащая или право имею?». Вполне может и убить. Уверяет, будто приходил к дому старушек просить денег, но в квартиру зайти не решился – ведь и так задолжал целый рубль. Понял, что не дадут ничего. Алиби нет. Порфирий, следователь, уж какое психологическое воздействие оказывал, но не сознается.

– Знаю я сие психологическое воздействие, -взмахнул руками Горький: -Не раз задерживали, пока бродил по Руси. Сначала стращают каторгой, затем обещают малый срок в тюрьме, лишь бы сознался в каком-либо преступлении. А студент молодец – не сознается.

– Может, он реально псих? —Предположил Горький.

Достоевский недовольно поморщился: -Шизофрения – странный предмет, ты вроде бы один, а вроде бы нет, -Уж ему-то об этом более всех известно. Вольнодумец, повешенный, но в последний момент помилованный, и прожигающий дарованную жизнь в картах да пьянстве.

– Так о ком вы будете писать? —спросил Пришвин.

– Решил, что Раскольников более интересный персонаж. Этакий маргинал. А психологическая дуэль с Порфирием, предчувствую, будет захватывающей! И преступление не останется без наказания. Вот такая фабула, -Достоевский с надеждой оглянулся на сервант, но никого не обнаружил: -Ладно, поеду в карточный клуб. Может, пару ломберов сыграю, -он встал и быстро удалился.

– Ни тебе здравствуйте, ни вам до свидания, -хмыкнул Куприн: -Кто его в классики определил? Ведь в гимназиях изучают…

– Все же интересно, кто убийца? -вздохнул Пришвин: -Боюсь, мы этого не узнаем.

Горький рассмеялся: -Узнаем, когда станем классиками!

В зал вернулся лакей: -Господа, я принес вам свежую прессу, -и положил на стол газету.

Куприн начал ее лениво листать, вдруг задержался на какой-то заметке, внимательно прочитал и хлопнул ладонью по столу: -Сообщаю вкратце! Оказывается, мясник из ближайшей лавки решил занять у процентщиц 20 копеек, чтобы купить водки к обеду. Те потребовали вернуть 30 копеек. Мясник возмутился таким побором, разгорелся спор. А под рукой оказался топор. Он, конечно, взял 20 копеек да выпил за помин убиенных. Тут и полиция явилась.

– Его отпечатки пальцев тоже оказались на топоре? —предположил Горький.

– Нет, мясник был в рабочих рукавицах. А взяли, я думаю, по доносу стукача.

Пришвин приподнялся: -Надо бы догнать Федора Михайловича, сообщить ему новость.

– Сиди! —остановил его Куприн: -Сам разберется со своей фабулой.

– А чего сидеть-то? —поднялся Горький: -Все равно, денег на портвейн нет. По домам…

Как явились из заснеженного холодного города, так в него и удалились. Творить.

Четверг

В этот вечер народу в клубе было много, все жаждали поглазеть на приехавшего из-за границы Тургенева. Сам виновник торжества сидел в кресле у камина, а рядом расположились Толстой, Чехов и Белинский. Вокруг плотным полукругом стояли почитатели, внимали… На столике между бокалами царицей возвышалась привезенная Тургеневым бутылка «Мадеры».

Иван Сергеевич Тургенев

– Иван Сергеевич, как пишется за границей без нашей строгой цензуры? —поинтересовался Белинский.

– Да никак! Более всего Виардо мешает. А вот вырвался в Питер, и сразу творческие планы появились.

– Ну-тес, ну-тес, -заинтересовался Чехов: -Поделитесь?

Тургенев почесал бородку: -Хочу написать о жизни крестьянского парня. Имя ему придумал – Герасим. Немой с детства, но правдолюб, режет правду-матку в глаза окружающим.

– Как это? Немой ведь, —не понял Чехов.

– Вы же тоже можете матерно выражаться жестами или взглядом, -пояснил Тургенев.

Чехов усмехнулся: -И никто ему не противился?

– Так он амбал здоровенный, как говорится, арбуз в каждом кулаке! Никто и не возражает. Служит дворником при хозяйской усадьбе, так как более ничего не умеет, только пыль гонять. Хозяйка – одинокая дева, вечерами садится к роялю поиграть Шопена и тихо материт настройщика. Возникает любовный треугольник – хозяйка хочет Герасима, Герасим любит свою собачку Муму, а та любит гавкать на хозяйку.

– Ты только зоофилией не увлекайся, -посоветовал Белинский, а Толстой подумал: -«Сочинит ведь такую мелодраму, что будут рыдать дети и дамы».

– А собираешься ли ты на охоту? —спросил Чехов.

– Обязательно пойду! За границей даже в лес не сходишь – кругом частные владения.

– Поведай какой-нибудь случай про охоту, -попросил Чехов: -Мы особо не разбираемся…

– Что ж… Давненько рассказывал мне знакомый прокурор…

Толстой аж подпрыгнул в кресле: -Мне уже нравится! Излагай, Иван Сергеевич.

– Воскресным летним днем помещик Сидоров, не буду называть настоящих имен действующих лиц, организовал охоту на лис в своем лесу. Участвовали многочисленные соседи, супруга хозяина Ольга и прокурор, хороший знакомый семьи. Охота удалась, весело гоняли всяческих зверей, пили, иногда закусывали, стреляли, отлично проводили время, пока загонщики не обнаружили в чаще тело Ольги. Она была убита двумя выстрелами в упор.

– Все интересней и интересней! —воскликнул Толстой.

– Какое несчастье, -вздохнул Чехов.

Окружающие охали, крестились, выражали сочувствие.

– Такую охоту испортили! —вознегодовал Белинский: -Самое гнусное преступление!

Тургенев поддержал его кивком и продолжил: -Прокурор сразу начал следствие. Сначала собрал и проверил оружие участников. Но у всех заряды были с дробью, а застрелили Ольгу пулями. Прокурор заподозрил хозяина, но свидетели при опросе подтвердили его алиби – неотлучно находился у стола с напитками. Был уже сильно пьян, когда нашли Ольгу, да и мотив отсутствовал – любил он жену. Да, ему под 60, а Ольге чуть за 20, но женаты всего год, и чувство не охладело. Возможно, повздорили из-за беременности? На вольном-то воздухе да при здоровой пище…

– У кого-то среди участников был мотив для убийства? —поинтересовался Белинский.

– Нет, в ходе опросов это не установлено.

– Возможно, в лесу находился кто-то посторонний, имевший причины для убийства?

– Следов иных лиц не найдено.

Толстой почесал затылок: -А у нее был любовник?

– Среди участников никто не может претендовать на эту роль.

– И чем закончилось дело?

– Прокурор был вынужден закрыть его за недоказанностью. Такая вот драма на охоте.

Чехов протер пенсне: -Хочу написать про этот случай, разобраться в отношениях, в психологии. Очень интересно.

– Разобраться надо, -кивнул Белинский: -Тут все интересно – место действия, участники. Взять, например, хозяина. Мог он ревновать молодую жену, не показывая вида? А на охоте, когда все заняты поисками лис, проследил за ней, застал с любовником и убил. Конечно, его видели выпивающим, но не постоянно. Только куда делся любовник? И ружье заряжено дробью… А про возможную беременность наверняка знал давно. Зачем выяснять отношения в чаще?

– Сомнения в пользу обвиняемого, -заметил Толстой.

– Вы чего? -удивился Тургенев: -Затеяли судебное разбирательство?

– Они просто хотят выяснить правду, -пояснил Чехов.

– А кто еще активно участвовал в деле? —продолжил Белинский: -Если подумать…

Толстой почесал лысину: -Прокурор?

– Вот именно! Он друг семьи Сидоровых, часто приезжал в гости, живет неподалеку. Так, Иван Сергеевич? А сколько ему годочков?

– Живет он сразу за лесом, почти рядом. А лет ему под сорок. Моложавый крепкий мужчина, холостой. Был знаком с Ольгой, когда она еще жила у родителей. Вы подозреваете его?

– Я подозреваю, что он единственный, чье ружье не проверяли. Да и алиби тоже. Кстати, Ольга не была беременна?

– Вскрытие не проводилось.

– По решению прокурора?

Тургенев нерешительно пожал плечами.

– Итак, вот что мы имеем, -подвел итог Белинский: -Ольга встретилась с любовником, чтобы сообщить о беременности. Его такая новость не устроила. Поссорились, а под рукой ружье. Осталось сокрыть улики. Хотя и остались следы на земле, но именно он осматривал место.

– Вот это поворот! —воскликнул Тургенев: -Надо выпить, -и разлил «Мадеру» по бокалам. Посидели, молча смакуя вино. Окружающие тихонько вздыхали.

– Антон Павлович, возьмешься описать происшествие? —поинтересовался Белинский.

– Нет, тут Бунин нужен. Умеет он разбираться в темных аллеях человеческих душ…

– Все улики косвенные, из доказательств лишь предположения, -вздохнул Толстой: -Неподсуден. А жаль… И особенно жаль Сидорова. Как он, кстати?

– Они с отцом Ольги после похорон запили и через три дня отравились водкой с метанолом.

– Я даже подозреваю, кто прислал бутылочку, -с горечью усмехнулся Белинский.

Тургенев загрустил: -А мы все пишем да пишем… И я думаю о том, что в будущем кто-то скажет – «Писатели стоят в библиотеке и ждут, когда их кто-либо возьмет»…