Лика Альтнер "Секс, любовь и фонтаны. Провинциальные прибамбасы"

Секс, любовь и фонтаны. Провинциальные прибамбасы
Лика Альтнер

Книга повествует о приключениях безбашенной журналистки Дарьи в провинциальном городе Завонялове, о поисках настоящей любви в начале 2000-х.

Секс, любовь и фонтаны

Провинциальные прибамбасы

Лика Альтнер

© Лика Альтнер, 2023

ISBN 978-5-0062-0409-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Секс, любовь и фонтаны

Лика Альтнер

Глава 1

Любви не нужно слов

Солнечный зайчик запрыгал по стене, опустился на кровать, пощекотал спящие веки и вновь убежал за шторы. Дарья потянулась, приоткрыла один глаз, поискала будильник, взглянула, прищурившись: полседьмого. Пора вставать! Перевернулась на другой бок, понежилась еще две минуты, потом резко выдохнула воздух, потянула носки на себя, открыла глаза и подскочила с кровати. Добежала до ванной, плеснула холодной водой в лицо – бррр! – тщательно почистила зубы – кажется, запаха нет! Посмотрела на себя в зеркало: губы вывернуты, словно надувные лодки. Охо-хо-хо, вчера было весело! Банкет удался! Добежала до кухни, вскипятила в кофеварке кофе, выпила, проглотила два кусочка сыра с зеленью – хм, свежий, – наскоро причесалась-накрасилась, схватила сумочку и выскочила за дверь, поглядывая на часы. Как всегда, опаздываю!

Автобус ждал у гостиницы «Октябрьская». Пунктуальные немцы давно уже сидели на местах и с удивлением поглядывали на часы: уже пять минут девятого, а до сих пор не поехали! Кого ждем? – вопрошали их круглые голубые глаза.

– Сейчас телевизионщики подъедут и тронемся! —объяснил им куратор, и они вынужденно согласились.

Оператор и корреспондент опоздали на двадцать минут, заскочили в автобус, не извинились и важно махнули рукой: «Поехали!» Автобус рванул, словно застоявшаяся лошадь.

В деревне Перловка с утра необычайное оживление. Между библиотекой и домом Фалалея Никодимыча мечутся женщины с авоськами, набитыми продуктами. Кудахча, разбегаются из-под ног курицы, взвизгивают поросята, их пинают ногами мальчишки, бегущие с полными руками тарелок. Ждут гостей из города. Как ни привыкли к ним перловцы, все же каждый такой приезд – событие для деревни. Жители принаряжались, бабки надевали чистые белые платки в розовые розочки и высаживались возле светлиц как турнепс на грядке.

Перловская библиотека сияла чистотой, двор подмели, прогнали куропаток и индюшек, жердочкой заколотили дыру в заборе, выкопали сорняки на клумбе с бархатцами, – одним словом, приготовились к приезду гостей.

Главный виновник торжества только недавно встал. Фалалей Никодимыч совершал утренний моцион по двору. Набрал ведро воды из колодца, опрокинул на голое тело, струи потекли вниз, холодя мускулы, беспрепятственно стекая с плеч до пальцев ног. Старик любил ходить по двору в широких ситцевых трусах в мелкий цветочек. Плотный высокий забор окружал его скромный, из серых булыжников, тщательно выбеленный и заново выкрашенный дом. Зеленая жестяная крыша с резными украшениями издали привлекала внимание приезжих. На нее указывали экскурсоводы – дом писателя Застарьева. Приезжие удивленно распахивали глаза: вот он где живет, а мы думали – в Завонялове. Гений, оказывается, предпочитал жизнь вдали от города, в бывшем колхозе, среди своих героев.

Фалалей Никодимыч, обтершись широким полотенцем, небрежно бросил его на лавочку и направился в хлев. Насыпал просо, поросята с визгом кинулись к нему, похрюкивая от удовольствия. «Деточки мои!» – старик ласково погладил пушистые черные спинки. —Хорошие! Красавицы!» – Хозяин добродушно трепал по загривкам, а свинки не обращали внимания, и, чавкая, уплетали пойло.

Как некоторым творцам для вдохновения необходимы розы, так для Застарьева нужна была порция воздуха из поросятника. Кормить ранним утром кабанчиков вошло в привычку, без этого не писалось. – Сегодня, вероятно, сочинять не придется! – с досадой подумал писатель. -Проклятые немцы! Звали их!

Фалалей воевал на фронтах Великой Отечественной, подростком ушел на войну, прослужил несколько месяцев, попал в санбат, оттудова его отправили в отпуск по состоянию здоровья, а там и война кончилась. Но тем не менее всю жизнь фронтовик писал о войне. В свое время его книги пользовались успехом, одна повесть даже вошла в учебник по литературе для девятого класса. Он попал в струю, его любили власти. Бывший герой войны возглавил местную писательскую организацию.

Произошло это из-за чистой случайности. Председатель крайкома лежал в том же госпитале и любили они одну и ту же сестричку. Это их сблизило, и Застарьева после смерти местного поэта назначили на освободившуюся должность. Председателем писательской организации он был послушным, исполнительным: кого скажут – выгонял из Союза, кого скажут – принимал. Так текло время.

Наступила перестройка, но в провинциальной организации атмосфера не менялась, и Фалалей Никодимыч по-прежнему разделял и властвовал.

Зарубежных гостей в Перловке встречали торжественно, с красными флагами на воротах. Автобус остановился перед библиотекой. Вышли деревенские бабы, держа белые рушники с подгоревшим караваем, на котором красовалась круглая солонка. Вперед выступил писатель Витек Парасюк. Он отщипнул хлебушка, быстрым жестом ноги поправил скомканную красную дорожку с зелеными полосками по краям и сказал на ломанном языке: «Битте, херрен!» Немцы поняли и потянули руки к желтому пахучему хлебу, макая его в солонку и рассыпая соль на рушник, извиняясь, охали и ахали. Витек Парасюк повторял: «Бите, бите, данке щон!» Показывал пальцем вверх: «Гут, гут!»

– «Гут!» – соглашались гости и оглядывались, надеясь приметить знаменитого старика. Но Фалалея нигде не было. На почетном месте стоял его заместитель, Хариус Солнцевич Леденцов. Подвижное смуглое лицо с крупными веснушками беспрестанно улыбалось, крупные черные глаза возбужденно сияли. Поэт уже побывал на втором этаже, где накрыли пышные столы, и глаза блестели от предвкушения удовольствия. Он уже унюхал запах водки на меду и его немного потряхивало. Откидывая широкой кистью седые кудри со лба, писатель поддакивал: «Кушайте, господа, на здоровье! Это наш хлеб-соль – русская традиция». Леденцов нисколько не заботился о переводе. Добродушные немцы кивали в ответ.

– Ну и ладненько! – пропел кудрявый писатель и подмигнул коллеге – толстяку, добряку Семену Обломову.

Дарья стояла возле группы немцев и не сводила глаз с кудрявого длинноного молодца. Его черные глаза сверкали, устремляясь на русских девушек, держащих в пухлых ручках хлеб-соль, а изогнутые губы что-то шептали. Гость немного косил левым глазом, но Дарья, кажется, этого не замечала. Она давно мечтала выйти замуж за иностранца и уехать из надоевшего Завонялова. Многочисленные попытки претерпевали крах. В последний раз девушка обманулась в своих надеждах с итальянцем.

С роскошным длинноволосым стариком Дарья познакомилась в романтической Венеции на набережной, где она с завистью рассматривала катающихся по вечернему Тибру. Рядом стоял моложавый благообразный мужчина. Поймав ее взгляд, итальянец галантно пригласил девушку в гондолу. Они всю ночь любовались отражением огней в воде. Гондолист пел серенады, ухажер подтягивал. Русскую туристку венецианец совершенно покорил. Дарья отдалась ему в ту же ночь в гостинице. Пыл ее не прошел и в последующие два дня. У седовласого итальянца тоже глаза горели. Расставались со слезами, ухажер обещал писать.

Разлука только распалила старца, а от нежных посланий русская принцесса таяла. Через полгода нетерпеливый итальянец прилетел к любимой, чтобы предложить руку и сердце и явился в редакцию газеты «Завоняловец». В это время репортеры обмывали очередной день танкиста, бормотали длинные бессвязные речи, перемешивая их глупыми анекдотами. Дарья, уже порядочно нализавшаяся, пела сорванным голосом «Санта Лючия». Гость, неожиданно возникший на пороге, воззрился с ужасом на представшую перед ним картину, на второй фальшивой ноте своей возлюбленной сорвался с места и исчез навсегда.

Дарья проплакала целую ночь, а потом утешилась с рыжим редактором.

Тот прибрал к своим рукам ризограф и владел всей коммерческой частью ООО «Завоняловец». Неплохо пожив с полгода, Мурмухаметшина снова впала в депрессию: рыжий беспробудно пил, а вырученными доходами не желал делиться. Дарья бросила его и уже год скучала, перебиваясь мелкими интрижками. Она ждала принца.

«Лучше ведь строить планы с домовитыми консервативными немцами, нежели с экспрессивными итальянцами. Легкомысленные французы тоже не подходят, а янок я совершенно не уважаю, они высокомерные» – размышляла Дарья, стоя рядом с писателями. Из всего предлагаемого в Завонялове материала германцы наиболее подходили. А тут такая удача – русско-германская писательская конференция. В полном боевом снаряжении Даша явилась в Перловку и высматривала новую жертву своего неуемного темперамента.

Этот длинноногий черноглазый редактор больше похож на еврея, но какая разница? Она интернационалистка. В ее возрасте уже не принимают во внимание всякие мелочи. Еще год-два, стукнет сорок, а дальше шансы резко уменьшаются. Хотя страстна и миловидна, но кто знает? Когда об этом думала, становилось страшно. Нужно кардинально менять жизнь. Дарья устремила пристальный взгляд на Нормана, редактора провинциального издания. Пододвинулась ближе. Лохматые непослушные волосы скрывали глаза. Длинными тонкими пальцами редактор отбросил пядь с лица и взглянул долгим взглядом на девушку. Дарью обжег черный блеск его очей. Дрожь прошла по всему телу. Нечаянно немец задел ее бедро длинными руками, у Дарьи подкосились ноги, она без сил прислонилась к дереву рядом. Норман взглянул проницательными глазами на девушку, и что-то дьявольское мелькнуло в его взоре.

Между тем редактор рассказывал о своем журнале авангардного направления: печатает все новинки, непризнанную молодежь, то, что ни у кого не встретишь. Полная свобода, неповторимость, такое и в буржуазном обществе редко случается. Дарья слушала беседу и только вставляла короткие междометия: «О! Гут! Зер щон! Зер гут!» Норман в ответ обжигал ее цыганскими очами, и девица млела. Хорошо понимала немецкую речь, но сказать толком ничего не могла, только томно вздыхала и поддакивала: «Я, я вооль!» Этого оказалось достаточно. Взаимопонимание было достигнуто удивительно быстро, без слов, на одних жестах, кивках и междометиях. Дима, переводчик управления культуры, где-то затерялся, видно угощался бражкой у перловских колхозников, и журналисты вынуждены были обходиться без него. Дарья чувствовала себя лучше всех, так как имела кое-какой словарный запас. Услышав ее произношение и спряжение, немцы улыбались, но смысл фраз все же до них доходил.

После приветствий и небольших презентаций гости уселись за стол. В доме у Застарьева встретились писатели военного времени – два бывших противника. «А не подерутся?» – с сомнением спросил деятель управления культуры. Но ничего ужасного не произошло. Застарьев щедро раздавал книги со своими автографоми, все гости остались довольны. После дискуссии устроили небольшой фуршет. За столом всем желающим не хватило места. Тогда находчивый администратор пригласил журналюг на ужин на правительственные дачи. Дарья с радостью согласилась, это как нельзя более соответствовало ее планам.

Приехали на дачу в красивом сосновом бору, выгрузились. Но тут оказалось, что рыба еще не готова, и до обеда далеко. Тогда гости решили прогуляться на Енисей. Иностранцы любовались красотами Дивных гор и серой водой реки, с которой только недавно сошел снег.

– Вода холодная! – вслух подумала Даша. – Хотя… мальчишки в детстве в это время уже купались.

Вдруг Норман резво скинул брюки и рубашку, остался в одних плавках и с разбегу бросился в воду. Женщины ахнули.

– Вот это да! – вырвалось у Дарьи.

Услужливый переводчик тут как тут.

– Дама сказала, что она любит таких мужчин!

– Дима, ты неправильно перевел… не так, – щеки девушки покрылись румянцем.

Норман, поигрывая мускулами на атлетически сложенном теле, медленно вышел из воды, красуясь перед зрительницами, и, бросив загадочный взгляд на девушку, стал медленно надевать брюки.

– Ах, это выше моих сил! —воскликнула в душе корреспондентка и бросилась прочь от берега.

Уха уже поспела и писатели, рассевшись вокруг деревянных столов, дружно стучали ложками, выскребали вкусную мякоть. Когда выпили и закусили, русских потянуло на песни. Затянули наши, красивые, протяжные, поглядывая на германцев. Гостям требовалось ответить на вызов, а зарубежные писатели растерялись и не знали, что петь.

– Пойте, так надо! – скомандовала Дарья. Немцы запели баварские, маршевые.

Среди поваров номенклатурной дачи оказался бывший солист оперетты. Он, встряхнув пышной шевелюрой, выступил вперед и запел: «Много женщин есть на свете, но к одной несет нас ветер! …Дарья восторженно подтягивала: «Вы – божество, вы мой кумир!» – глядя прямо в глаза Норману. Хотя тот по-русски вряд ли понимал, но нежная мелодия, взгляд влюбленной девушки, сама атмосфера раскованности и доверительности, установившаяся среди братьев и сестер-писателей, подталкивала к доверчивости. Редактор восхищенно смотрел на девушку, и Дарья была счастлива. Никогда до этого она не знала, что любовь может обходиться без слов: достаточно долгих искренних взглядов, прикосновения жарких пальцев, довольно небольших подвигов – и ты понимаешь, что любишь и любима.

Потом они целовались у реки, и таких жарких губ, таких томных объятий Дашка давно не испытывала. Казалось, земля уходит из-под ног.

На следующий день писатели уезжали. Дарья пришла провожать. В глазах Нормана стояли слезы.

– До свидания! – сказал он по-русски. – Я вам пришлю номер своего журнала. Где вы живете?

Дарья протянула визитку с адресом.

– Жаль, – сказала она по-немецки.

– Жаль, – как эхо, откликнулся немец и крепко ее поцеловал, в последний раз. Закончилась писательская конференция, а с ней маленькое приключение.

Эх, не получилось с иностранцем, мало времени. Может, он еще приедет? Это навряд ли! Ох, не будь такой наивной, он скоро забудет сибирской эпизод с какой-то девицей, пусть даже и красивой, – уныло думала Дашенька, и на глаза наворачивались слезинки.

Глава 2

Город Завонялов

Город Завонялов – один из многих российских городов, затерянных на бескрайних лесных просторах, что так поражают иностранцев. У вас – масштаб! – восхищаются они и громко цокают языком. Чего-чего, а масштабов у нас хватает! С юга Завонялов подпирают бескрайние степи, с севера наступает тундра, с запада и востока стискивает мрачная тайга. В холодные зимы на окраинах, в селах и малых городах края выходят голодные медведи и задирают то корову, то собаку, то человека, но это – скорее исключение из правил. В общем и целом Завонялов – центр современной цивилизации, если не европейской – до Европы четверо суток поездом, – то хотя бы азиатской – до Маньчжурии 300 км, и весь город заселен китайцами. Есть китайский рынок, на котором преобладают киргизы, а все горожане ходят в блестящих футболках и кроссовках китайского производства.

Еще одна городская достопримечательность – могучая река, самая полноводная за Уралом. Над рекой возвышаются базальтовые скалы – утешение российских альпинистов. По их очертаниях на открытках узнают город. Не будь скал – может быть, не знали бы и названия краевого центра, затерянного на необъятных зауральских просторах.

Гордость завоняловцев – крупнейшая в мире ГЭС. Когда спускают воду из шлюзов, водопад напоминает Ниагару, а туристы спешат сфотографироваться на фоне радуги.

Окрестности Завонялова прекрасны – это признавали Чехов, Салтыков-Щедрин и Коба, проезжавший это место. Коба не мечтал, что в одном из северных городов края, где он отбывал ссылку, через сто лет организуют музей и будут бережно хранить вещи, никогда ему не принадлежавшие.

Из застойных времен в Завонялове сохранились: мозаика вождя мирового пролетариата на фронтоне ГЭС и бюст Феликса Эдмундовича напротив здания Краевого ФСБ. Рядом находится современный памятник, примета прогрессивного мышления властей – фонтан Адама с фиговым листом.

Ночью город красив, как все города, расположенные у реки. Цепь фонарей вдоль набережной отражается в воде. Летом из реки бьют фонтаны, которые хорошо видны из окна мэра. Мэр этого города когда-то побывал в Рио-де Жанейро и решил превратить родные пенаты в нечто столь же прекрасное: поставил пальмы в кадках, разбил фонтаны и устраивал каждый год карнавал. Правда, не зимой, а летом. В тридцатипятиградусные морозы затруднительно щеголять в страусиных перьях. Для достоверности мэр выписал настоящих бразильских танцовщиц. Чиновник смог удивить президента, за что получил александровский крест. Теперь на встречи с членами правительства местный босс являлся с огромным крестом на золотой ленте.

Днем Завонялов выглядит гораздо хуже, чем ночью: в фонтанах купаются мелкий грязноватый люд и дети. Вода в бассейнчиках окрашена в нежно-салатовый цвет, на улицах летают обрывки бумаг, а раскидистые пальмы поникли или их сожгли варвары. За неимением урн пластиковые бутылки валяются в траве. Дворников в городе не заводят по принципиальным соображениям. Ранним утром, в четыре часа, проедет германская мусороуборочная машина, разбудит горожан, разметет мусор в разные стороны, поднимет пыль и затеряется в бескрайних переулках.

Каждое время года город поджидает беда: летом – пыль, весной – горы мусора и собачьих отходов, ярко белеющие на стаявшем снегу, осенью – ворох сухих листьев, а зимой – неизменный гололед.

Завонялов вполне соответствует названию: над городом вечно стоит фиолетовый смог из соединений фтора, фенола и бензопирена. От смога жители летом задыхаются, зимой в горле застревают льдинки. А несмышленые дети рисуют красивый фиолетовый туман над рекой.

Все же завоняловцы любят свои пенаты, поют им песни и выпивают не одну бутылку пива на бразильском карнавале.

Несмотря на абсолютную непригодность к жизни, город рос, расширялся, строил предприятия и дома. В него приезжали русские и переселенцы из азиатских республик бывшего Союза. Последние заполонили город и размножались, как тараканы.