Раздались нерадостные смешки в ответ, и из толпы донеслось:
– А что, вам не нравится? Да? Всем разные торты, у Оксаны даже тюльпаны пририсовали к вагине. Нет ни одного одинакового подарка.
– Да-да, вы ведь всем купили на праздник одинаковые презервативы самого маленького размера, да ещё, когда дарили, оттопырили неоднозначно мизинчик, да, Свет? – произнёс шатен, стоявший по центру. – А тут индивидуальный подход.
– Это не смешно, вообще не смешно, – закрывая крышку и отодвигая в бок коробку, произнесла Лена.
– А мы и не смеёмся, нам и вечером 22 февраля не было смешно. Было дико тупо, пошло, ещё раз тупо и пошло, как сейчас вам, – донёсся мужской голос.
– У меня слов нет, – Света встала и широко надула ноздри. – Ни один из вас не служил в армии. Ни один. А праздник «День защитника Отечества», поняли?
В воздухе запахло войной полов, начавшейся, оказывается, ещё 2 недели назад.
– Мы пошутили ведь, чтоб вам шампунь не дарить, – поддакивала Лена, все ещё надеясь, что такой десерт – это не всерьез.
– Так мы, Ленусик, так и поняли, когда вы из пакета супермаркета поблизости достали 6 одинаковых пачек контрацептивов, – кто-то подтрунивал в ответ.
– Как вам не стыдно, – Светлана откинула локоны и начала обмахиваться стопкой белой бумаги, которую достала из принтера. – Надежда Фёдоровна – взрослый человек, и вот так её тоже поздравили. Вы, мужчины, – хамы. И, главное, мы ж спросили, как вам? Честное слово, хуже баб. Месть они выдумали. Искали кондитера, парились, стишки выдумывали. И кто вы после этого?
Света, предложившая эту идею подарка, села и начала нервно жевать канапе, не зря ж на стол поставила.
Она чувствовала, что перегнула палку тогда, сгибая мизинец и поясняя, что до мужчин многим из них надо дорасти, «отдать честь Родине и не только». Выпив, она часто могла выйти за рамки:
«Но остальные – остальные же меня не особо останавливали», – проносилось в её голове.
Все девушки в это время перевели взгляд на самую старшую женщину в коллективе в надежде на защиту, но она с улыбкой продолжала сидеть за столом.
Вдруг от её стола донеслось:
– Долг платежом красен. Да вас разве переубедишь? Все или не замужем, или развелись, или обиделись на весь мир. Выдумали эти стыдобища дарить. Фу!
После этих слов она отвернулась к окну.
Все девушки моментально вспомнили, как их пожилая коллега была против такого «оригинального сувенира».
– Кстати, Надежда Константиновна подарила нам, когда вы все уже срулили, по билету на волейбол, объяснив, что после 30 начинают появляться морщины, но не всегда мозг, – произнёс один из тех, кто был в галстуках.
– Да, давайте забудем, – предложила всё это время молчавшая Юля. – Пошутили несмешно и мы, и парни – вот так вот в ответ. Вот и всё. Давайте чаю попьём уже. У меня вот, допустим, если верить торту, об это самое место можно вытирать козюли.
Девушка нелепо засмеялась, надеясь быстрее уладить конфликт, но её никто не поддержал.
Надежда Фёдоровна молча сняла крышку и показала, что у неё торт с изображением женщины на велосипеде и подписью «Надежде в Надежде, что Настоящих Женщин много».
– Давайте заканчивать этот цирк, – резюмировал довольно упитанный брюнет с бородкой, поднимая коробку одного из тортов.
Под ней лежал сертификат в магазин косметики.
– У каждой из вас такой. С праздником!
После этого он снял бабочку, добавив:
– Давайте уважать друг друга, воевать всегда легко, а жить в мире, понимая, что все разные, – это труд. Мир?
Упитанный брюнет подошел к Светлане и протянул мизинец, как в детстве, когда хочешь снова стать с кем-то другом.
Два потерянных года жизни
Я сидел, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать, как ссорятся родители. Мне очень хотелось дождаться Деда Мороза и сказать ему: не нужны мне очки виртуальной реальности, я хочу переписать письмо к тебе. Я хочу, чтобы мама и папа не ругались никогда.
Вдруг я услышал резкий голос:
– Даня! Дань, да иди ты уже сюда. Помоги мне, – затем крик стал громче, и мама добавила: – А то только мне одной будто этот Новый год сдался.
Я пошёл на кухню, думая, виноват ли в ссоре, но на всякий случай сильно улыбался маме.
Она не смотрит на меня, но я знаю, у неё заплаканные глаза.
Мама быстро-быстро режет ножом солёный огурец.
Я иду на цыпочках, чтобы взять немного, но мама любит меня, она поворачивается и, не говоря ни слова, кладёт мне в рот кусочек, а затем добавляет:
– Колбасу давай режь!
И я очень стараюсь, потому что хочу увидеть её счастливой. Я делаю полоски, чтобы были одинаковые, а теперь надо поперёк, у меня уже почти выходят ровные красивые кубики.
Из комнаты доносится: «Ну и гадость ваша заливная…» Значит, папа смотрит снова фильм про пьяного дядьку, который полетел в другой город по ошибке. О, папа переключил, такая знакомая песенка: тут дядька переоделся царем и бегает по крыше. Смешной. Тоже хочу так бегать, но мне не разрешают.
Мамино лицо оказывается очень близко к моему, она будто хочет продырявить меня носом, как я вчера бумагу, когда нарисовал кривую ёлку и хотел исправить:
– Ну что ты наделал, Дань? Ты чего тут ворон считаешь? Лучше б не просила тебя. Все надо переделывать. Иди в комнату.
Я возвращаюсь и боюсь сказать, что я старался, потому что мама может разозлиться ещё больше.
Надо мне стараться больше.
Пойду ей скажу это, и вот я открываю дверь и слышу, как папа вернулся на кухню и они снова ругаются:
– …ты хочешь новую жизнь, да? Старая тебе не нравится? Сына тебе мало?
По голосу я понимаю, что мама снова плачет, папа что-то шепчет ей, но я могу разобрать только:
– …счастливее.
– Кто? Кто будет счастливее? – кричит мама уже так громко, что мне страшно, что услышат соседи. – Я стану счастливее? Да я первые два года Дани сама себя не помню: сиську дай, зад помой, «мишка косолапый по лесу идёт…», я книги ни одной не прочла нормальной, будто обслуга, ходила в одежде затасканной. Я не хочу так снова.
Папа снова шепчет что-то, и мне хочется обнять маму, я иду на кухню, чтоб сказать ей, что люблю и слышу:
– Да я потеряла два года своей жизни, и ты мне снова предлагаешь это. Да?
Папа начинает открывать дверь, и я забегаю в ванную и включаю воду:
– Данюша, ты тут? Чего прячешься?
– Я зубы пошёл почистить.
– Это ты молодец, сынок. Скоро Дед Мороз придёт. Мы там с мамой немного спорили, ты не слышал?
Я не хочу говорить правду, я боюсь, поэтому машу головой:
– Нет, я воду теплую настроил, шумно было, ещё стих повторял для Деда Мороза.
– Молодец. Правильно всё!
Папа уходит, а я чищу зубы, чтоб он не узнал, что я наврал.
Мне страшно идти на кухню, но очень хочу пить:
– Мам, можно мне воды?
– Конечно, сынок. Хочешь сок? Я достану сейчас.
Она улыбается мне и гладит по голове, и я улыбаюсь ей:
– Давай обнимемся, мам.
Вдруг в прихожей раздаётся чей-то голос. Это он. Дед Мороз.
Он может подходить сквозь стены. Он прошёл сквозь двери и даже не позвонил.
Он Волшебник, он может всё!
Я бегу к нему:
– Даня, внучок! Как же за год вырос. Дай, я посмотрю-полюбуюсь. Ну крутой-крутой!
Я рад, он пришёл.
– Я за тобой год следил. В школу ты пошёл, маму с папой слушаешь, письмо мне такое красивое написал.
Мама тоже выходит в прихожую, и я не знаю, как сказать, что письмо-то писал, но другое желание хочу. Но как сказать?
Надо на ушко, чтобы никто, чтобы мама с папой, не слышали, тогда это точно сбудется.
Я начинаю рассказывать стих, который учил.
Дед Мороз внимательно слушает, мама улыбается и снимает меня на телефон.
И я начинаю бояться заплакать, поэтому останавливаюсь.
Мама очень любит меня, я знаю: вот и сейчас она показывает мне «класс», ей очень нравится.
Мама шепчет:
– Дань, Дань, не волнуйся! Всё хорошо.
А я не могу говорить, я вспомнил, как мама ругалась с папой, и мне… Мне очень стыдно, потому что когда-то мама из-за меня потеряла два года своей жизни.
Качок
Сегодня в зале работали Виталик, значит, день точно не пройдёт без улыбки.
– Здрасти, у тебя щека в томатной пасте, – раздалось с порога, я дружелюбно подмигнула ему. – Ты не поняла, там рифма «здрасти-пасте», круто придумал?!
Он засмеялся, ликуя, что шутка удалась. По его мнению, удалась.
А минут через десять на весь тренажерный зал раздалось:
– Да, ладно, ты гонишь. – Виталик от удивления так разинул рот, что вода, которую он пил, намочила его футболку. Он с широко открытыми глазами уставился в стену, будто остолбенел и повторял. – Близнецы одинаковые, но думают по-разному. Охренеть!
Рядом с ним стояла клиентка и, как маленькому, поясняла:
– Ну, да, мы с сестрой монозиготные…
– Чё? Чё?!
– Говорю, сейчас делать тягу верхнего блока или…? – спросила Алена, решив больше не нагружать извилины тренера.
Он утвердительно махнул рукой, не меняя позы, и пока она выполняла упражнение, бубнил себе под нос:
– Живи себе вот так тридцать пять лет и думай, что близнецы и выглядят одинаково, и думают, и мечтают, и вкусы одинаковые. А потом раз, и всё! Капец. Я в шоке.
Виталик встал, выпятив грудь вперед, и подошёл к тренажеру:
– Ален, последний вопрос: вот, то есть ты любишь, ну например, мармелад, а сестра твоя его может не любить, да?
– Да, – раздался тяжелый вздох в ответ. – Мы только внешне схожи, а внутри, как ты и, например, вон мой Андрей, вообще разные.
Виталик усмехнулся, глядя на дрыщеватого сына Алёны, которому было лет пятнадцать, он пришел сегодня в зал первый раз.
– А что, Андрей твой не любит мармелад?
