Свидетелем оказался щуплый парнишка лет восемнадцати, вертлявый и нервный. Он не смотрел Матвею Ивановичу в глаза и на все вопросы юлил: «Не помню, не знаю, давно Витю не видел. Даже не в курсе, что он убит». Домовой наблюдал за допросом с высоты несгораемого шкафа и удивлялся спокойствию Матузкова. Борода не показывался свидетелю на глаза, потому что от Старшого не было на то команды. Через полтора часа от начала допроса, когда все методы уговоров, включая угощения сладким чаем с шоколадными батончиками «Марс» и двумя сигаретками «Ротманс Роял» были исчерпаны, Матузков внимательно посмотрел на домового и едва заметно кивнул ему.
Борода появился в виде густого серого облака. Оно расползлось по потолку и нависло над парнишкой.
– Видите, гражданин Пастухов, какая аура в кабинете стала? – указал пальцем на потолок Матузков, – а всё от ваших ложных показаний.
Пастухов расплылся в недоверчивой улыбке. По всему его виду было понятно, что фокусам следователя он не доверяет и правду говорить не собирается. Облако сгустилось, приняло форму увесистой дубинки и с размаху опустилось на голову свидетеля. Тот вскочил и заметался по кабинету, а дубинка наносила чувствительные удары то по одному уху, то по другому. Пастухов обхватил голову ладонями и по-поросячьи взвизгивал. Матузков наслаждался зрелищем. Когда бегать между стульями и столами свидетелю надоело, он рухнул перед следователем на колени и запищал хуже мышки: «Дракона боюсь! Потому и не буду показания давать, хоть убейте». Матузков махнул рукой, и домовой вернулся под потолок. Пастухов покосился на угрожающе нависшее облако, только и ждавшее момента напасть и отдубасить.
– Какого такого дракона? – сдвинув брови спросил следователь.
– Бабки с хутора говорят, что Витьку дракон спалил живьём. Потому и боятся все рассказывать, что да как.
– А что да как? – подмигнул Матузков.
– А то, что Витька Плотников к вам стажёром устраиваться ходил, в милицию. И почти сразу же после этого дела он и погиб. Наверное, попал в лапы мафии. Известное дело, кто в милиции работает – оборотни в погонах…
С тем и отпустили свидетеля, погрузившись в глубокую пучину непонимания.
– Какая мафия, какие оборотни, какой дракон? – досадовал Матузков.
Домовой дёргал ошмётки бороды и с невыразимой печалью смотрел на Старшого. Тот барабанил пальцами по столу. Нервная мышь грызла карандаш.
– А ведь Плотников и вправду стажёром к нам устраивался, я у Берёзкина узнал. Аж два дня проработал, пока его не…– протянул Матузков, не переставая барабанить по столу.
– Оборотня изловить нам будет непросто, – подтвердил Борода.
– Ты их можешь почуять? – с надеждой спросил Матузков, и домовой покачал головой.
– Токмо пакости мелкие могу делать, а силушку мою инквизиция отрубила.
– Разве бывают оборотни в виде драконов? – удивилась Степанида.
– Кто их знает, – протянул Борода и тут же вскинулся, – а разве не ты драконьи крылья видала агроменные. Ну, тогда над хутором? В тот злополучный день.
Мышь кивнула, а Матузков прищурился.
– А вот это уже интересно.
Мышь рассказала то, что и раньше Бороде. Видела она не крылья, а тёмную тень на земле от них. Вверх голову поднять боялась, побежала прочь от избы позвать на подмогу домового. Проку от её слов было немного.
– А мои показания будут в протоколе?
От любопытства мышь вытаращила глаза и умильно сложила лапки, но Матузков её разочаровал.
– Не положено. Ты же в моём подчинении числишься, на оперативной работе.
Это пояснение Степаниде очень понравилось. От него не пахло дискриминацией, ведь Матузков подчеркнул её особый статус в отделе.
– Меня лучше допроси, – хмуро сказал домовой, – тебе расскажу то, что мне Тухлый сообчил. Про милицейскую машину, белую, с синей полосой на боку. Видел он её аккурат перед тем, как спалили мою избу.
Матузков покачал лохматой головой: «Ой, беда». Его рыжие нестриженые космы торчали над ушами, и Степанида подумала, что так бы выглядел старшина домовых, если бы он существовал на самом деле.
– Своих ментов тоже будешь допрашивать, али как? – без всякого ехидства спросил Борода и получил ответ.
– Никуда не денешься. Служба службой, а табачок врозь.
Весь день до вечера в кабинет Матузкова приходили лейтенанты, прапорщики и старшины. У Степаниды в глазах замелькало от милицейских мундиров, а все лица – весёлые или суровые, непонимающие или хитрые, слились в одно простодушное лицо участкового Будкина. Матузков сначала от руки заполнял бланки протоколов допроса, но потом быстро понял, что показания в них будут одинаковые: «Не знаю, не был». Он включил компьютер и стал шустро печатать тремя пальцами. Работа пошла быстрее, но мигнул электрический свет и погас. В отделе стало темно. Матузков не успел распечатать на принтере все файлы. Он покрутился, потоптался и махнул рукой со словами: «Завтра доделаем эти формальности». А по существу доделывать было нечего, никто не признался в поездке с Витей Плотниковым на хутор Кривой. По документам служебная машина числилась за Берёзкиным, а Гургенов пояснил, что целый день участковый был с ним, на школьном празднике «Весёлые старты».
– Кто-то брал втихаря машину и не признаётся? – вопрошала в пустоту Степанида.
– Может, кто-то свою машину за милицейскую выдал? На белом борту синяя полоса… Это не сложно выкрасить, – рассуждал домовой.
– А для чего, Борода? – изумился следователь.
– Чтобы доверия у народа к милиции не было, оборотнями в погонах всех выставить.
– Подумаю, – буркнул Матузков, но версию свою не высказал и ушел домой, распрощавшись с командой.
Электричество появилось только к утру, и принтер зажужжал. Борода от страха подлетел к потолку. Из громоздкого пластикового агрегата, к которому были подключены проводки от компьютера, доносился ритмичный визг и зубовный скрежет.
– Свят, свят, – пробормотал домовой.
Матричный принтер шустро печатал отложенные документы протоколов допроса. Аппарат работал, немного подрагивая. Степанида от первобытного ужаса забилась за горшок с «Никоненко», Борода завис над агрегатом. Вскоре принтер умолк, несколько жёлтых листков, выползли из его нутра и безжизненно застыли.
– Батюшки светы, царица Савская космоногая! – прошептал Борода, – Ну-ка, Степанида, ты у нас грамотная, читай.
Степанида боязливо вылезла из-за «Никоненко» и схватила листки.
– Почти одинаковые! – провозгласила она, разложила добычу на столе и резво пробежалась по ним.
– Ну! – грозно спросил Борода, спрыгивая к ней.
– Чертова машина! – безапелляционно сообщила Степанида, – выдаёт чистую брехню. «Я, Берёзкин Вячеслав, пятнадцатого июня сего года в жилище Плотниковых на хутор Крутой не приезжал, с Виктором Плотниковым не дрался. О поджоге дома Плотниковых мне ничего не известно. Я, Суматохин Валерий, пятнадцатого июня сего года в жилище Плотниковых на хутор Крутой не приезжал, с Виктором Плотниковым не дрался. О поджоге дома Плотниковых мне ничего не известно». И так далее. Везде!
– Мало того, что брехня, так ещё и в печатном слове! – схватил домовой листки и стал драть их в мелкие клочки, – кто-то же из вас приезжал, собаки окаянные! В ухо бы этим брехунам плюнуть, чтобы с кровати с утра не могли встать!
Степанида вздохнула. Шибко ей не нравилось, когда друг её сердечный в неистовство входил.
– А скажи мне, Степанида, как такая чертова машина могёт помочь справедливому следствию? Я так рассуждаю, что раз она ничего не видала, что в доме у Плотниковых происходило, то никак уж не должна выдумками своими честных людей в искус вводить. Ты – единоличный свидетель, как всё происходило на хуторе. А меня следователь Матузков в отдел привёз для помощи, считай, что на должность приставил.
– Что делать думаешь? – осторожно спросила мышь.
– И нечего сомневаться. Надо энту чёртову машину изничтожить.
Сказано – сделано. К приходу Матузкова домовой навёл порядок в кабинете. Раз следователь Бороду к делу определил – стесняться тут нечего.
Наутро Матузков в прекрасном расположении духа явился на работу. Но в кабинете он увидел то, что поразило его в самое сердце. Оставалось лишь развести руками, оглядывая побоище.
Довольный произведённым эффектом Борода сидел на несгораемом шкафу и лыбился щербатым ртом. Все проводки чёртовой машины были заботливо перегрызены Степанидой, а огрызки разложены на столе рядком, по убыванию их роста. Выдранные из корпуса принтера кнопки лежали горкой, сверху красовался откушенный штепсель. Печатающая головка и подающий валик были извлечены домовым из корпуса и отправлены в мусорную корзину.
– Та-а-а-ак! – не нашёлся сказать ничего другого Матузков и плюхнулся на стул.
– Славно поработали, можно отдохнуть, – отчиталась Степанида.
– Потому как ты человек доверчивый и всякий обмануть тебя запросто может, мы решили положить конец вранью. Кто-то из сотрудников милиции и есть дущегубец проклятый, а никакой не порядочный гражданин. А на государственной службе безобразиям не место. Ты человек мягкий, душевный, без нас на такой шаг бы ни в жисть не решился, – оглаживая ошмётки отрубленной бороды, сообщил домовой.
– Спасибо…– протянул Матузков в растерянности.
– И не благодари, это только начало, – заверила его Степанида.
Глава 7. Подвал ИВС
Степанида кручинилась, что домовой никак не может утвердить свой авторитет. Он почти не выходил из кабинета следователя, изредка лишь попивал чаёк в компании запечника Агафоши. Эдак авторитеты не утверждают.
– Голубь мой, – льстиво начала как-то мышь, – сдаётся мне, что в подвальном этаже тоже может какая-нибудь нечисть обитать. Мы только с первого по третий здание околесили. А подвал?
– Небось мыши там, гнусь амбарная, – ляпнул Борода да вовремя спохватился.
Мышь сделала вид, что не услышала. В избирательности её слуха и был секрет их счастья с Бородой. Степанида направилась прямиком к Матузкову, который только что вернулся с планерки, злой и рассерженный. Ему снова напихали новых дел, по которым нужно было проводить неотложные следственные действия.
– Матвей Иваныч, – ласково спросила Степанида, – а что за подвал в нашем здании?
– ИВС там. Хулиганы, бродяги, пьяницы и прочая шантрапа, – ответил и рассеянно погладил мышку по спинке, а сам убежал по делам.
Загадочная аббревиатура Степаниде раньше не попадалась, но мышь решила свою необразованность не демонстрировать. Уронить собственный авторитет для Степаниды было равносильно ущербу статуса домового. О том, что такое ИВС она решила узнать от кикиморы, с которой неожиданно сдружилась, хотя это было поперёк мнения домового.
Что у них было общего? Да ничего! Степанида – пушистая, опрятная, Хаврошка – растрёпанная, одноглазая. «Жизня у меня такая беспросветная, – пожаловалась Хаврошка как-то, – от того и обличность неказистая. Кабы мне мужской ласки да домашнего уюта… И на моём сарафане ромашки бы цвели».
Степанида зарделась, но о своём непростом мышином счастье рассказывать не стала. Не солидно это.
Каждую свою вылазку в отдел материально-технического обеспечения Степанида описывала Бороде в красках. Домовой комментировал немногословно, но к сведению принимал.
– Шинельную ткань привезли, семь тюков. Четыре списали на брак и порчу. Кикимора помогла начальнику отдела снабжения оформить. А из остатнего пошьют кители.
– Сущие вредители, – изрёк домовой.
– Сегодня трёх беспризорников привели. Пока документы на них составляли, у инспекторши пропали пятьсот рублей и польская губная помада. Дети – наше будущее.
– Такого будущего нам не надо, – переиначил домовой старинную поговорку
– ОБХСС обнаружили подпольную лабораторию, какие-то негодяи водку делали. Милиционеры сказали, что на вкус эту водку вообще не отличишь от магазинной, даже лучше.
– Чертячий хлеб, отрава!
Степанида всячески стремилась показать Бороде, что и за дверями гостеприимного кабинета следователя кипит жизнь. И в ней даже разжалованный домовой может найти себе занятие. Но вот об ИВС рассказывать она суженому не стала.
– Страшное это место, – поведала ей Хаврошка замогильным голосом, – там сидят преступники, ужасть какие опасные. Нет с ними сладу, оттого определили их в кандальники. Кто в магазин залез, кто старушку ограбил, а кто и вовсе убивец.
– Страсти какие! – шепнула испуганная мышь, – а нечисть там есть какая или милиционеры с ними сами справляются?
– То-то и оно, что нечисть там похуже кандальников, – вытаращила свой единственный глаз Хаврошка, – вурдалаки одни. Клыки – во!
– А как же Гургенов допустил вурдалаков в отдел? – удивилась мышка.
– А они ещё до него были, при прежнем начальнике милиции. Завелись – не вывести.
– Наверное, у них договор какой с Гургеновым…– подумала вслух мышь, вспомнив, как они разделили с Полупудом территорию.
История, рассказанная кикиморой, была очень интересной, но выглядела не слишком правдоподобно. Мышь очень хотела проверить её сама, но немного побаивалась. Вот если бы Матузков её туда сопроводил или Борода… Другое дело.
Степанида вернулась в кабинет и не обнаружила там своего суженого.
– И где ж мой голубь? – спросила она Матузкова.
– Прогуляться вышел. Все и так знают, в отделе поселился домовой. Хоть и разжалованный, но всё-таки по старшинству звания над кикиморами, печниками и банником поставлен. Как старшина над ефрейторами. Пусть окинет владения мудрым взглядом, – пошутил следователь.
Степанида вздохнула. Она ждала любимого до вечера, потом поняла, что милый не вернётся. Матузков собрался домой. Закрывая папки с бумагами, складывая их стопками в сейф, он ненароком бросил: «Одной тебе ночевать. Бедняжка. Хочешь в карман?» Мышь кивнула и всхлипнула. Со стороны Матузкова это была невиданная щедрость. Если Степаниде разрешили провонять китель мышиным духом, значит, ситуация критическая. В кармане в эту ночь спалось плохо, хотя раньше среди катышков и ниточек, обрывков бумаги, раскрошенных папирос мышке всегда было уютно. В эту ночь Степанида не слышала никаких звуков и только под утро поняла почему: слишком гулко стучало её страдающее сердце. Борода появился ближе к обеду следуюшего дня. Он был задумчив и мечтателен. Рассеянно погладил Степаниду волосатой ладонью и выпил пол-литровую кружку чая. Мышь успокоилась: видно, хозяин обдумывал масштабы предстоящей работы. Преобразить казённый дом в уютное жильё – задача не из лёгких, как из савана кроить распашонку. Матузков ничего у Бороды спрашивать не стал. Ухмыльнулся только, когда домовой снова засобирался в дорогу.
– Подремал бы… – намекнула Степанида.
– Некогда, – буркнул Борода как-то неласково.
Ночь Степаниды снова прошла в кармане кителя, хотя в этот раз приглашения не поступало. На душе было неспокойно. На другой день повторилась история: Борода вернулся к полудню, наскоро перекусил, выпил чаю, переменил мундир на косоворотку и вычистил сапоги гуталином. Это очень не понравилось Степаниде. В особенности она была недовольна немногословностью своего любимого и его уклончивым взглядом. Борода выглядел устало, веки набрякли, а брови закустились.
– Что с тобой, голубь мой сизокрылый? – ластилась Степанида, но Борода лишь хмурился и молчал.
Когда же любимый собрался на вечерний обход владений, мышь решила дознаться, куда и зачем он так торопится. Подождала недолго и пустилась по следу. Домовой свернул в конце коридора и загромыхал сапогами по лестнице. Здание успело опустеть, отлучка начальника милиции выгнала и сотрудников домой пораньше, только в ИВС скучали дежурные. Туда, в подвальное помещение и спешил Борода, почти переходя на бег.
То, что домовой выкруживает вниз по лестнице в подвал, Степанида поняла сразу. Он не задерживался на пролётах, проскочил этаж штаба, прошёл мимо комнат подразделения по делам несовершеннолетних, мимо отдела дознания. А там был ох какой беспорядок: мяучил Полупуд, закрытый в кабинете, метались тараканы в поисках сухарей. Нет, Борода даже не взглянул на паутину и пыль, на отвалившуюся штукатурку в коридоре, на заляпанные чем-то противно-зелёным стены. Он бежал, утирая пот со лба ладонью. Степанида семенила следом, поскрипывая от злости зубами.
«Точно он в карты с кандальниками играет, вспомнил старый грех. Помню, как он водяному Тухлому чуть было избу не продул», – пришло на ум Степаниде, и она вознамерилась выяснить всю подноготную ночных путешествий Бороды и положить конец безобразиям.
Внезапно возле толстой железной двери с множеством запоров она обнаружила, что след домового простыл. Ни слуху, ни духу. Степанида заметалась на бетонном полу, покрытом обрывками жёлтого вонючего линолеума. Громкий мужской хохот оглушил Степаниду и напугал. Она бегала взад-вперед, потеряв ориентацию.
