– Мыши обнаглели, ты смотри, пешком ходят!
– Э, какая цаца. Да ещё и в платьишке! Никак дрессированная.
– Кажись, это Матузкова мышь. Не дай бог, мы ёе ухайдакаем, он нас загнобит…
Степанида почувствовала, как её нежное тельце сжали точно клещами грубые человеческие лапищи. Очнулась она только у кабинета Матузкова, когда поняла, что сержант притащил её на третий этаж. «Вот тебе и гостеприимный отдел… – подумала мышь, устраиваясь спать в кармане кителя следователя, – не раздавят, так задушат».
Конечно, утром блудный домовой не признался, куда ходил и чем занимался. Он отворачивался, уклончиво хихикал и напускал в разговоры туману. Мешки под глазами стали темнее, а лицо словно схуднуло. Вдобавок Степанида учуяла от любимого терпковатый и слегка сладкий запах, который никак не могла распознать. С целью идентификации Мышь пробежала по всему отделу, перенюхала чахлые комнатные цветы на подоконниках и шкафах. Герань, азалия и фиалка пахли слабо и монотонно. От косоворотки домового веяло смесью амбры, мускуса и ванили. «Точно, это духи», – не побоялась признаться себе Степанида. Было ясно, что домовой ударился в загул.
За объяснениями мышь двинулась к кикиморе. От Хаврошки несло прокисшими щами, да и не таков был Борода, чтобы с курносой связываться, но почему подруга прятала глаза. После допроса с пристрастием кикимора призналась, что видала, куда бегает вечерами Борода и как туда проникнуть, только предупредила, что компанию Степаниде не составит, поскольку очень уж боится вурдалаков.
– Кого-кого?– вскинулась Степанида, приложила лапки к мордочке и села на хвост.
– Уж такие страшные! Я тебе ж про них говорила. Цюцюрко, Нэпыйпыво да Убывбатько. Усатые, на бритых головах оселедцы, а кулачищи – пудовые.
– Что же Бороде делать с такой компанией? – изумлялась Степанида.
– Не с ними, – уклончиво ответила кикимора и, переходя на мову, добавила, – це охрана, захистныки.
– Кого же они охраняют? – почти шёпотом спросила Степанида, но ответа не услышала.
Когда стало смеркаться, Борода засуетился. Мышь притворялась, что готовится ко сну. Свила из носового платка гнездо на сейфе, натаскала себе хлебных крошек со словами: «На пустое брюхо сон нейдёт». Домовой улизнул в замочную скважину, а Степанида потрусила за ним. Теперь уже она не отставала, по сторонам головой не вертела. Её усы воинственно вздыбились, хвост стал крепким, как гитарная струна. У двери изолятора Борода на миг задержался, но потом просочился в незаметную щель у дверного косяка, замаскированную плохо прибитым плинтусом. Оттуда тянуло… смесью амбры, мускуса и ванили.
Степанида протиснулась следом, и сразу же перед ней встали стеной три мордоворота. Глаза их недобро светились, а из ухмыляющихся пастей торчали острые клыки.
– Вот что, молодцы?-подлецы, пропустите меня. Я по важному делу.
– Зъимо и нэ подавымося! – сказал тот, что справа.
– Та тут и исты ничого! – подхватил тот, что слева.
– Колы спиймав мыша трэба жуваты поволи, – хмыкнул тот, что в середине.
Степанида ловко прошмыгнула между ногами самого толстого и очутилась в коридорчике, который вёл мимо камер. Три мордоворота затопали за ней. Они ухали и хлопали ладонями, не столько пытаясь поймать разведчицу, сколько поднимая шум. Степанида бежала вперёд, чуя усиливающийся аромат, пока не увидела приоткрытую дверь и шмыгнула в полумрак.
– Бородушка, яхонтовый мой, – пропел ласковый голос, – чую я, мышьим духом пахнет.
Перед глазами Степаниды открылась невиданная картина. На коленях разомлевшего домового сидела девица в синем сарафане и алом кокошнике. Её чёрная коса змеилась по высокой груди, а белые руки обнимали тощую шею Бороды.
– Разлучница проклятая! – пискнула Степанида и ринулась к милующейся парочке.
Девица взвизгнула и проворно спрыгнула с колен домового.
– Что же вы, олухи, дверь не охраняете? – совсем не нежным голоском, а мощным басом крикнула она мордоворотам-упырям.
– Вид кого охороняты? – спросил тот, что слева.
– Мыша звычайна, – продолжит тот, что справа.
– На одну долоню покласты, иншою зачиныты… – завершил тот, что в середине.
– Вот я и приказываю вам: прихлопнуть её, чтобы мокрого места не осталось! – девица топнула ногой.
Борода водил бессмысленными глазами по сторонам и глупо улыбался.
– Ах ты, ведьма поганая! – пискнула храбрая Степанида, – А ты, Борода, тоже хорош, неужто не видишь, что перед тобой самая обыкновенная упыриха!
– Вздор! – захохотала девица, попеременно обращаясь то в валькирию, то в обнажённую Еву с яблоком в руке, то в египетскую царицу, – Я – Лиллит, прекраснейшая из живших когда-либо на этой земле.
– Нетути власти твоей над нами, сгинь-пропади, суккуб! – плюнула Степанида через левое плечо, и морок спал.
Борода вскочил, пошатываясь на нетвёрдых ногах. С ужасом он смотрел на упыриху: толстозадая, синегубая старуха в цветных лохмотьях и цыганских юбках скалила гнилые зубы. Три упыря беспокойно переглядывались. Храбрая Степанида быстро вскарабкалась домовому на плечо и крикнула:
– Хозяину перечить вздумали? Да он вас в порошок сотрёт! Разве не видите, кто перед вами? Это домовой Кольчугинского отдела! А вы кто? Доложить по всей форме!
– Цюцюрко, Нэпыйпыво и Убывбатько. Упыри на службе по надзору за арестантами! – гаркнул самый толстый. Потом все трое повалились на колени и нестройно завыли:
– Пробачь нас неразумных… Нэ впизналы…
Суккуб, утратившая свою привлекательность, шипела в углу:
– Явилась, хвостатая, всю малину попортила! Я тебе припомню… А тебя, домовой, я со свету сживу. Вас, нечистых, скоро совсем в Кольчугино не будет. Ни одного! Жди времечка!
От этих слов у Степаниды мороз по шёрстке пробежал.
– Некогда нам с вами тут цацкаться, – молвила мышь и поспешила с домовым прочь, чтобы не праздновать труса.
Оказавшись в родном матузковском кабинете Борода взгромоздился на сейф, уныло дёргая себя за космы. Светила яркая луна, и сон к нему не шёл. Степанида устроилась на ночёвку в кармане кителя Матузкова. О случившемся не говорили. Мышь, как мудрая женщина, понимала, что против суккуба неопытному в любовных шашнях мужчине было не устоять. Борода чувствовал себя пристыжённым. Мало того, что его вокруг пальца провели, так ещё и вступилась за него мышь малая, неразумная… Ночь укрыла город звёздной пеленой. В отделе воцарялась тишина, прерываемая вздохами спящих зэка? в ИВС и тоненьким трио упырей Цюцюрки, Нэпыйпиво и Убывбатько: «Мисяць на нэби, зирки сияють, тыхо по морю човен плывэ. В човни дивчина писню спивае, а козак чуе, сэрдэнько мрэ».
Глава 8. Степанида против Лиллит
Наутро Матузков принёс в кабинет заключение пожаро-технической экспертизы по делу об убийстве Плотникова.
– Жаль, Борода, что ты читать не умеешь, обсудили бы,– покачал он головой, – одна голова хорошо, а две лучше.
—А три – Змей Горыныч, – ввернула Степанида.
– А ты словами спроси, не с подковырками, а напрямки, мож, чего и скажу, – буркнул домовой.
Степанида уселась перед следователем, чтобы ни одно слово не укрылось от её любопытных ушей.
– Я читать умею и юридическим заковыкам обучена, грызла «Уложение о наказаниях» и у Бороды аблакатом была на суде Надмирной Инквизиции, – похвалилась она и тут же хвост зубами закусила. О таком эпическом провале не стоило бы и вспоминать. Следователь сделал вид, что не услышал последних слов мышки.
– Вот что тут написано, – Матузков взял карандаш и стал сажать «птичек» в тексте, – изба сгорела сверху, очаг возгорания был значительного диаметра, не менее трёх метров.
– Это ж сколько керосину нужно было плеснуть на крышу! – ахнул домовой.
– Это не всё. Тело Вити Плотникова, помещённое в печь, сгорело не в ней. Вите кто-то голову проломил, от этого он и погиб.
– Как это, как это? – засуетилась мышь.
– Получается, кто-то его в печь засунул для отвода глаз? – удивился домовой.
– Получается так, верхняя часть туловища была цела, а вот ноги обгорели, то есть горело там, куда доставал огонь пожарища, – развёл руками следователь.
–Царица Савская, – ахнула Степанида, – это ж какие злоумышленники продуманные, не с бухты-барахты решали.
– Именно, – подтвердил следователь и погладил Сепаниду по спине, а потом обратился к домовому, – а ты, Борода, когда прилетел к пепелищу, печь осматривал, прикасался к ней?
– Боже упаси, – ответил Борода, – нешто я не понимаю, что к осквернённой печи домовой прикасаться не должон?
– Почему же к осквернённой? —удивился Матузков.
– Всякому понятно, что в устье хлеба пекут, млаленцев недоношенных допекают, а трупу там не место, – сказал домовой, как отрезал.
– Кому же понадобилось печь осквернять? – спросила мышь.
– Наиважнейший вопрос – для чего! – добавил Матузков.
На наиважнейший вопрос ответа пока не было, и обдумать версии не получилось, потому что в кабинет к Матузкову участковые Берёзкин и Будкин втолкнули беспризорника. Домовой растворился при появлении незваной троицы, а мышь ушмыгнула за фикус.
– Это что за унылое создание? – недовольно спросил Матузков.
– Товарищ капитан, – доложил Будкин, – бродяга это. Без документов, спал в парке «Южный», вот мы его… Говорит, что незаконно лишён жилища.
– Прямо как я, – выдохнул невидимый домовой, и это заставило всех троих посетителей вздрогнуть.
Матузков отпустил участковых и указал парнишке на стул.
– Рассказывай, – приказал он, прикрыв морщинистые веки.
– Что рассказывать? – испуганно спросил парнишка.
– Почему спал на скамейке? Из дому ушёл?
Парнишка молчал, угрюмо глядя в окно. Матузков вздохнул, достал из кармана пачку «Памира», закурил и предложил мальчишке. Тот ловко поддел сигарету и прикурил от спички. Следователь бросил спичку на пол, но её ловко подняла мышь Степанида, выскочив из-за фикуса, шустро бросила спичку в мусорную корзину и вскарабкалась на плечо Матузкову.
– Ни фига себе! – выдохнул парнишка.
– Ну и ты появись, суседко! – скомандовал Матузков и театрально хлопнул в ладоши. Слева от бездомного на несгораемом шкафу материализовалось серое облако, из которого медленно проступили босые волосатые ступни, синие штаны с лампасами городового, мундир с латунными пуговицами, рыжеватая борода, а потом добродушное лупоглазое лицо домового Бороды.
Парнишка качнулся на стуле и упал в обморок, закатив глаза.
– Я всегда говорил тебе, Борода, что появляться надо менее эффектно, ты не конферансье Борис Брунов, – с укоризной в голосе сказал Матузков, а мышь Степанида хихикнула.
Борода и следователь усадили нервного бездомного на стул, брызнули в лицо водой из графина, а Степанида пощекотала хвостом под его носом. Борода устроился на столе слева от следователя, а мышь вернулась к обжитому фикусу.
Постепенно у парнишки прояснилось в глазах, и он глупо заморгал.
– Как ты понимаешь, врать здесь бесполезно, – широко улыбнулся Матузков, и парнишка, который оказался Колей Соловьёвым, выпускником школы-интерната № 45, выложил всё, как на духу.
– Ситуация, в целом, стандартная, – прокомментировал следователь.
– Злыдни обманули, выманили квартиру, мальчика на улицу выгнали, – подытожил Борода.
– Сиротинушка, – смахнула слезу мышь Степанида, – жизненного опыта никакого.
Домовой Борода подпёр крупную голову кулаком, чтобы не расплескались мудрые мысли, варившиеся в ней, как в котелке. Матузков терпеливо ждал, когда варево дойдёт до готовности. После слёзного разговора и чая со сладкой булкой Коля Соловьёв совсем обессилел и уснул на раскладушке, припасённой за несгораемым шкафом. Когда Матузков вконец устал ждать мнения домового, тот глубокомысленно изрёк:
– Нам без суккуба Лиллит не обойтись.
– Да чтоб у меня хвост отвалился, да чтоб плешь на пузе выскочила! Да ни в жизнь я больше с этой развратницей не свяжусь и тебе, мой шёлковый, не советую. Обманет, треклятая! – запричитала мышь Степанида, сдёргивая для пущей убедительности косынку с головы и бросая её перед Бородой. Матузков наблюдал за сценой ревности, скрывая улыбку ладонью.
– Дело говорю, не шурши! – прикрикнул на мышь домовой, и та ушмыгнула за фикус, недовольно пища.
– Не люблю я этих упырей из ИВС, но… Давай расклад, обсудим, – потребовал следователь, покачав головой. С одной стороны ему было жаль мелкую лейтенанку с её лютой ревностью, с другой – он чувствовал, что Борода дело говорит.
Домовой обстоятельно рассказал, как именно суккуб может помочь. Она проникнет в квартиру, охмурит мошенника, который выманил у простодушного Коли Соловьёва подпись на договоре дарения квартиры, и стибрит этот договор. Если же договор не при себе у барыги, то она заставит негодяя сесть за карточный стол. А тут уж Борода выиграет в карты злосчастную квартиру обратно.
– Обтяпаем на раз-два! – убеждённо сказал Борода.
– Ах, так! А моё мнение не важное? Но я всё равно имею право голоса, у нас демократия и равенство, и даже феминизм в отдельно взятом кабинете! – выскочила из-за фикуса мышь Степанида, – вы не токмо квартиры не выиграете, а ещё хужее всё усугубите. И в долги перед суккубой влезете и будете ей дань платить, сами знаете, какую.
– Риск есть, – задумчиво произнёс Матузков, – но и другого плана-то нет.
– Да и суккуба уговорить надо… – протянул Борода.
– За этим дело не станет, – снова пискнула мышь, – энту женщину с пониженной социальной ответственностью токмо позови – не отделаешься. А знаете, чем суккуб питается? Не боитесь ей всю мужскую силу отдать?
Домовой покраснел и потупился.
«Ах, какой словесный оборот Степанида придумала про пониженную социальную ответственность! – восхитился Матузков, – надо кому-нибудь предложить использовать».
Жаль, что мышь не смогла ни напугать, ни убедить Матузкова и Бороду. Те вызвали суккуба, и Лиллит быстро явилась к ним во всей красе. В этот раз она предстала в серебристом плаще, под которым на ней не было ничего, кроме сетчатых чулок и пояса на таллии с кокетливо свисавшими золотыми цепочками. Степанида плюнула на пол: «Не смотрите на энту! Глаза повылезут». Но Матузков, Борода и внезапно проснувшийся Коля смотрели.
Лиллит улыбнулась и запахнула плащ, села рядом с Матузковым и положила ему на плечо голову с высоко заколотыми на затылке локонами. Пахло от неё мокрой садовой сиренью и розовым зефиром «Услада». Следователь смущённо кашлянул.
