– Алина, да ты что? Какой я тебе дядя?
– Ну а как тебя прикажешь называть? Отцом язык не поворачивается. Дедом тоже вроде как-то не очень. Могу Олег Андреевич называть, если тебе так больше нравится.
– Давай уж лучше просто Олег.
– Ну, как скажешь. – Алина прищурилась. – Так что же, просто Олег, тебя ко мне привело? Рассказывай! С сыном что-то случилось? С женой? Сам чем-то болеешь, дни на счет пошли?
– Да что ты такое несешь?! – возмутился Олег. – Нормально все с Егором, учится, студент. Марика тоже хорошо, дома она, хозяйством занимается. Я сам – тьфу-тьфу-тьфу! – здоров и помирать пока не собираюсь. Ты с чего всю эту ерунду взяла-то?
– А ты с чего вдруг взял да и вспомнил обо мне через пятнадцать лет? Может, тебе деньги нужны? Что там, разорилась твоя фирма?
– Отлично все с фирмой! – отрезал Олег. – Просто соскучился, можешь ты это понять? Соскучился – и все!
– Конечно, что ж тут непонятного! Столько лет жил себе припеваючи, а тут раз вдруг – и соскучился! Это, просто Олег, называется старость. Мягкий стал, ностальгировать начал, грехи замаливать. Что, большой список грехов у тебя?
– Ну и стерва же ты, Алинка! – не удержался Олег. – Вся в мать пошла! Ты ей слово, она тебе десять, и все словно ядом змеиным пропитаны!
– Характер у мамы всегда был сложный, да, – к удивлению Олега, согласилась дочь. – Ну а что ты от нее хочешь? Ты же ее бросил… и меня вместе с ней. С какой стати ей о тебе хорошо отзываться было?
– Алина, вот тебе уже двадцать восемь скоро будет, а ведешь себя так, как будто тебе по-прежнему восемь. Таких простых вещей не понимаешь! Я бросил твою мать, да, но не тебя! Я только ради тебя с ней и жил последние годы! Это, если хочешь знать, кошмар был еще тот! Но я терпел ради тебя, все терпел! А что взамен?
– Ой, тебе сейчас только мученического венца на лбу не хватает! Бедный-бедный, всеми отвергнутый страдалец! А то, что ты, как к новой жене ушел, потом целый год обо мне не вспоминал, так это не в счет?
– Я вспоминал, просто столько всего случилось… Хотя здесь мне нет оправдания, – неожиданно для себя самого сказал Олег. – Ты права. Прости, дочка. Понимаешь, я просто не знал, что сказать, как лучше себя повести. Мне казалось, если я немного подожду, то так для всех лучше будет, понимаешь?
– Конечно понимаю, что тут непонятного, – ехидно улыбнулась Алина. – Ничего не делать – это же всегда проще, чем сделать хоть что-нибудь.
– Но ведь потом я делал! Навещал тебя, а ты нос воротила!
– А чего ты ожидал? Я чувствовала себя брошенной, одинокой, покинутой. Мне хотелось, чтобы ты разговаривал со мной, обнимал… А ты вместо этого все время меня подкупить пытался! Как будто игрушками да шмотками можно любовь заменить!
– Так я так и выражал свою любовь! – крикнул Олег. – Ну не умею я всякие разные речи произносить, понимаешь, Алина, не умею! Я вот велик тебе починил, помнишь? На коньках кататься учил! Платье тебе тогда дорогущее подарил! Это я, по-твоему, зачем все делал? От равнодушия?
Неожиданно взгляд Алины смягчился.
– Скажи ты мне все это раньше, возможно, я бы отнеслась к тебе немного иначе, – медленно проговорила она. – А синее платье я до сих пор помню. Оно мне тогда так понравилось! Но словно бес какой-то под руку толкал. Я была на тебя слишком обижена. А потом так ревела, когда ты его забрал! Думала, что следующий твой подарок обязательно возьму и спасибо скажу… Но ты больше не пришел…
– Так ты же мне сама сказала, что тебе с дядей Витей хорошо живется, он тебе все покупает и платьев у тебя полон шкаф, а я тебе не нужен…
– Какой-то детский лепет, честное слово! Сама сказала, сама обидела. Мне было всего тринадцать, а тебе уже под сорок! Ну и кто из нас должен был быть разумнее и ответственнее? Я бы со своим ребенком так никогда не поступила! Инфантилизм все это и эгоизм!
Аргументы Алины били точно в цель. Олегу стало необычайно тоскливо.
– Алина, ты права… во всем права, что и сказать. Я слишком пекся о собственном комфорте, вот и искал себе разные нелепые оправдания. Но я тебя все равно всегда любил, хочешь – верь, хочешь – нет.
Они немного помолчали.
– А этот… дядя Витя твой… он правда хорошим отцом оказался?
– Да козел он был еще тот!
Неожиданный ответ дочери заставил Олега громко расхохотаться.
– Я просто говорила, какой он классный, чтобы тебя позлить. А так он зануда был страшный, вечно нудел, почему, мол, скатерть не так постелена, учебники на кровати, а не на столе, пыль почему не вытерта… Мать и та его долго не выдержала! Пожили несколько лет да и развелись. Потом она еще несколько раз гражданским браком жила, сейчас вот вроде официально замуж собралась.
– Да, с твоей мамой не каждый уживется, – осторожно сказал Олег.
– Давай про маму больше не будем, ладно? Не тебе ее судить! Как там Егор? Я его видела несколько лет назад, симпатичный такой парнишка, умненький.
– Видела? – удивился Олег. – Когда?
– Да в школе его разыскала. Все-таки было любопытно на братца полукровного глянуть. Но он не знал, кто я такая, сказала, я, мол, из местной районной газеты, статью про спортсменов пишу. Нормально так пообщались, посмеялись даже…
– А почему ты не сказала, кто ты такая?
– Зачем? – изумилась Алина. – Он о моем существовании знать не знал, ты его даже предупредить не соизволил. И тут я такая: «Ой, здравствуй, братец Егорушка, я твоя сестрица Аленушка». Посмотрела и посмотрела.
– Я в свое время хотел вас познакомить, если ты помнишь…
– Помню-помню. Только как-то уж очень рано ты решил нас познакомить. Егор тогда еще и разговаривать не умел.
– А спортом Егор больше не занимается, – стараясь уйти от скользкой темы, сказал Олег. – Травма.
– Слышала. Сочувствую. Правда жаль. Он вроде оправился уже?
– Да. На социологическом учится, третий курс. А ты, насколько я знаю, журналистский закончила?
– Журналистский. Сейчас внештатный сотрудник. Пишу статьи на злобу дня. С моим острым язычком, как ты понимаешь, это не так уж и сложно, – улыбнулась Алина.
Олег улыбнулся в ответ, чувствуя внутреннее ликование. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!
Щелкнул замок, раздался топот, и через минуту в кухню влетела маленькая хорошенькая девчушка.
– А вот и моя Машенька! – сказала Алина, подхватывая ребенка на руки и целуя.
– Познакомься, Машенька, это дядя Олег. И вы, Антонина Ивановна, знакомьтесь, – сказала она вошедшей следом приятной пожилой женщине. – Олег Андреевич, мой… мой старый приятель.
В сердце Олегу словно кусочек льда воткнули. «Дядя Олег…», «Олег Андреевич…», «старый приятель…» – эхом отдавалось у него в ушах. А ведь ему только показалось, что они с Алиной начали немного понимать друг друга! Ладно, Москва тоже не сразу строилась. Может, в другой раз.
– Ладно, я пойду, – сказал он, тяжело поднимаясь со стула. – До свиданья, Алина, до свидания, Антонина Ивановна. И ты до свиданья, Машенька. – Он озорно подмигнул девочке. Такая хорошенькая и так напоминает Алину в том же возрасте…
– Когда в следующий раз увидимся? – спросил Олег, надевая пальто.
– В следующий раз? А зачем? – удивилась Алина.
Еще один удар прямо в сердце.
– Просто я думал… мне показалось… Ладно, неважно все это. Ты прости, что побеспокоил.
Олег, ссутулившись, вышел из квартиры и медленно спустился на улицу. Капли дождя тут же затекли ему за воротник, но он этого даже не заметил, погруженный в свои мысли.
Он успел сделать всего несколько десятков шагов, когда в кармане зазвонил мобильник.
– Ты зонт забыл, – услышал он в трубке голос дочери.
– Ну и шут с ним, с зонтом, – вяло ответил Олег.
– Папа, не валяй дурака! На улице дождь. Ты же простудишься! Давай назад. Еще чаю попьешь, с Машей пообщаешься, а то ты ее только мельком и видел.
– Уже иду, – ответил Олег.
Появилось ощущение, что за спиной выросли крылья. Он шел к дому дочери, а в голове дивной музыкой продолжало звучать: «Папа, ты же простудишься…»
Царевна-Несмеяна
Ира проснулась в плохом настроении, впрочем, она всегда просыпалась в плохом настроении, такая уж у нее была привычка. Глянула на часы – полдвенадцатого. Лениво потянувшись, нехотя выползла из кровати – пора было собираться на выставку, будь она неладна! И зачем она только поддалась на Машкины уговоры!
Ира была единственной и горячо любимой дочерью весьма состоятельных родителей. Ее отец был преуспевающим директором банка, а мать железной рукой руководила сетью розничных магазинов. С самого детства у девочки было все и даже больше: в то время как другим детям приходилось озвучивать свои желания для того, чтобы получить понравившуюся им вещь, маленькой Ирочке достаточно было просто бросить взгляд на приглянувшихся ей куклу или мишку, и игрушка незамедлительно оказывалась в ее распоряжении. Никакой Дед Мороз не посмел бы тягаться с Ириными родителями в умении исполнять желания! Они просто боготворили свою малышку, тем более что она была такая потрясающе хорошенькая со своими темными кудряшками, огромными глазами цвета шоколада и маленьким пухлым ротиком. Настоящая принцесса!
Шло время. Из маленькой хорошенькой девчушки Ира превратилась в чарующей красоты девушку, а ее желания все так же, словно по мановению волшебной палочки, продолжали исполняться. Брендовые платьица, эксклюзивные сумочки, элитная косметика, наисовременнейшая техника, – все это сыпалось на Ирочку как из рога изобилия, словно манна небесная.
Ира в этом изобилии, как ни странно, терялась: вроде все делалось для нее, но самой ей в этом роскошном мире места словно бы и не было. Она скользила бесшумной тенью по квартире и все никак не могла придумать, чем бы себя занять. Больше всего Ира любила создавать что-нибудь своими руками, но в семье подобные увлечения никогда не котировались и самым суровым образом пресекались.
Как-то раз маленькая Ира принесла маме вышитую салфеточку – по ней, образуя удивительный по красоте узор, были разбросаны разнообразных оттенков цветы, а над ними порхали маленькие, чрезвычайно изящные, волшебные бабочки.
Мать взглянула на творение дочери и расхохоталась.
– Да ты у нас прямо барышня-крестьянка, – насмешливо сказала она. – Того и гляди в швейное училище отдавать придется.
Больше Ира не вышивала.
Ей очень нравилось готовить, и она втайне, зная, что мать будет недовольна «эксплуатацией детского труда», помогала на кухне домработнице Ксении, добродушной полной женщине, которая всегда уютно пахла подсолнечным маслом. Ира с неподдельным удовольствием следила за приготовлением блюд и зачастую даже принимала в работе самое живое участие. Процесс создания кулинарного шедевра похож на написание картины, думала она, только, занимаясь живописью, ты наносишь изящные мазки кистью, а здесь придаёшь завершённость и органичность блюду с помощью тех или иных продуктов или специй. Впрочем, долгое время «рисовать» специями у Иры не получилось: она была застигнута родителями на месте преступления, и ее самым серьезным образом отчитали.
– Ну мыслимое ли это занятие для девочки твоего круга – самой готовить! – с упреком сказала мать. – Если хочешь, мы тебе потом ресторан купим, будешь им руководить, отдавать распоряжения поварам.
Но Ира не хотела ни ресторана, ни распоряжений. Слова «руководство», «власть», «управление» были для нее чужды и не наполнены смыслом; некая абстракция, которую нельзя ни потрогать, ни пощупать. Но как объяснить это родителям, да и себе самой, она не знала – слишком смутным было ощущение.
Ксении также сделали строгий выговор, и она поклялась, что подобное впредь не повторится.
Ира еще раз-другой втихаря прокрадывалась на кухню, но быстро утратила интерес и к этому занятию. Впрочем, как и ко всему остальному. Жизнь казалась ей скучной и пресной; отец и мать сбились с ног, пытаясь хоть чем-то порадовать ненаглядную дочурку, но каждый раз терпели неудачу. Волшебная палочка продолжала работать исправно, только желаний больше не было. Родители были в растерянности: конечно, ребенок всегда был со странностями, но это уже чересчур! Саму же Иру ничего не смущало. Ей не хотелось хотеть, и вялое оцепенение было для нее не из ряда вон выходящим событием, а естественным состоянием. Улыбка появлялась на ее лице все реже, а недовольная гримаска все чаще; впрочем, еще чаще она просто мрачно молчала, неподвижно уставившись в пространство.
Родители хотели, чтобы Ира поступила в престижный экономический ВУЗ, ведь это открывает такие потрясающие возможности! Девушка спорить не стала: она сама давно утратила вкус к жизни, и ей было все равно, чем заниматься, так хоть родителям приятно сделает. Впрочем, училась Ира все равно через пень-колоду. А отучившись, намертво засела дома, лишь изредка выбираясь с подругами на какое-нибудь очередное неинтересное ей модное мероприятие или шопинг. Время от времени она ходила на свидания – благо поклонников у красавицы наследницы было хоть отбавляй! С какими-то ее знакомили родители, какие-то находились сами, и предложения о встрече Ира получала едва ли не каждый день. Впрочем, на свиданиях она тоже скучала: рестораны, банальные комплименты, разговоры ни о чем – все это было таким обыденным и приевшимся…
Поклонники, конечно, стремились Ирочку удивлять. Один катал ее на своей шикарной яхте; с другим она ездила завтракать в Вену на арендованном для нее одной самолете… Было очень романтично, но в итоге все так же не нужно. В конце концов отчаявшиеся поклонники разлетелись кто куда, даже самые верные и преданные не могли постоянно выносить мрачную Ирину отстраненность. С легкой руки одного из них она даже получила прозвище Царевна-Несмеяна и в глубине души была с ним согласна. Сердце ее всегда билось ровно, и даже приятное волнение, которое она все же иногда испытывала, не могло заставить его ожить по-настоящему.
Впрочем, так было не всегда. В пору далекой юности – а сейчас, в свои двадцать шесть лет, Ира ощущала себя уже пожившей особой, – она была влюблена в одноклассника. Мальчишки, одноклассники из элитной частной школы, вокруг нее всегда роем вились, а Миша только посматривал издалека и загадочно улыбался, словно знал тайну, которую больше никто на земле не знает. И Ира мечтала, как они станут вместе ходить и загадочно улыбаться, а все остальные будут только гадать, что это за секрет у этих двоих. Но так ничего и не поймут, потому что это будет только их секрет. И Ира тоже таинственно улыбалась Мише… Ей казалось, что у них самый настоящий роман, только без слов, и от этого только более яркий и небанальный. А потом как-то раз она шла после школы домой и увидела Мишу: он вышагивал под руку с Олесей из параллельного класса, они заливисто над чем-то смеялись и нежно обнимали друг друга, а снежинки искрящимся водопадом красиво падали на светлые Олесины кудри…
Измену любимого – а воспринять случившееся по-другому Ира не могла, – она перенесла тяжело. Впала в депрессию и еще долго с ненавистью смотрела в окно на кружащиеся снежинки – до тех пор, пока зима не кончилась и снежинки не пропали сами собой.
Еще раз Ира влюбилась, когда уже училась в институте. Яркий, красивый роман, в котором она уже не выступала в роли молчаливого статиста – там были и действия, и слова, и подлинная страсть, озаряющая двоих своим ослепительным сиянием. Однако закончилось все весьма тривиально: возлюбленный просто растворился во мраке. Оказалось, что у него были проблемы с законом, и он счел за лучшее укрыться в Англии и там начать новую жизнь. Иру он с собой позвать забыл, и она с горечью подумала: видимо, любовь не для нее…
Со временем горечь прошла. Ира жила привычной жизнью, занималась обычными делами, которые поглощали ее внимание, практически не оставляя времени на раздумья, и только изредка отзвуки некоей давно забытой мелодии в душе нарушали ее покой… Но обычно это быстро проходило.
Посещение выставки как раз было одним из таких повседневных дел – подруга Машка, мнящая себя знатоком живописи, уговорила Иру сходить вместе с ней. Машке всегда требовался восторженный слушатель, который, глядя на то, как она с томным видом, заламывая руки, восклицает: «Какая экспрессия!», в ответ уважительно кивал. В этот раз роль слушателя выпала Ире, и она сердито причесывалась перед зеркалом, прикидывая, через сколько времени сможет сбежать от Машки и ее экспрессий.
Быстро сбежать не получилось: Машка старательно таскала ее по залам, с нарочитым восхищением замирая перед каждым мало-мальски интересным и не очень экспонатом. В какой-то момент она куда-то потерялась, а Ира поймала себя на том, что по-настоящему – чего уже очень давно не было – любуется одной картиной. Называлась она «Осенний лес» и, в общем, ничем особенным на первый взгляд не выделялась. Обычная пейзаж, каких тысячи: разноцветные листья, украшающие деревья; россыпь ягод возле пней; где-то вдалеке на заднем плане мелькает девушка в белом платке с корзиной. Но Иру заворожила жизнь, которой дышала эта картина, таинственная и загадочная атмосфера леса. Казалось, сделаешь шаг навстречу – и сможешь вдохнуть неповторимый аромат…
– Вам нравится? – услышала она голос за спиной.
Ира обернулась. Позади нее, заложив руки за спину, стоял высокий темноволосый мужчина и смотрел на нее добрыми смеющимися глазами. Одет он был, мягко говоря, своеобразно: линялые джинсы соседствовали с небрежно полузаправленной рубашкой каких-то невероятных цветов, а на ногах красовались безнадёжно аляповатые полуботинки.
– Неплохо, – осторожно ответила Ира. – А вам?
– Могло бы быть и лучше, – пожал плечами мужчина. – Мимолетная красота повседневности… Не каждому дано не только увидеть ускользающее мгновение, почувствовать его всем своим существом, но и суметь передать его так, чтобы при взгляде на картину начинала звучать душа.
– Уж вы-то бы наверняка сумели! – ехидно протянула Ира.
– Возможно, – согласился мужчина, решительно не замечая ее иронии. – А возможно, и нет. Вы когда в последний раз были в осеннем лесу?
– Ну-у… давно, – протянула Ира, гадая, что это за чудо-юдо такое свалилось ей на голову. Машке он наверняка бы понравился – она любит таких вот странных типов. И где она только бродит?!
– Тогда я вас приглашаю. Пока осень еще не ушла менять яркое цветастое платье на безликое серое. Кстати, меня зовут Дима.
– Ира.
Девушка продиктовала свой номер телефона, сама не понимая, зачем это делает, ведь очевидно же, что рядом с этим сумасбродным товарищем ей делать решительно нечего.
– Дима! – раздался возглас откуда-то из коридора. – Немоляев, где ты ходишь, мы все только тебя и ждем!
– Иду! – крикнул в ответ новый Ирин знакомый и извиняющимся тоном добавил: – Мне нужно бежать, простите. Но я чувствую, осень еще расскажет нам сказку, а мы станем ее благодарными слушателями и обогатим свою жизнь ее разноцветной акварелью.
Вот ненормальный! Ира стояла, покачивая головой. Вдруг, озаренная внезапной догадкой, она подошла ближе к картине и пригляделась – подпись под ней гласила «Д. Немоляев».
* * *
«И зачем я только в это ввязалась! – с тоской думала Ира, пока Димина машина – не „бентли“, не „мерседес“, а, стыдно сказать, „Опель-Астра“, – уверенно мчалась вперед. – Свидание в лесу – да это же курам на смех! Подростковая романтика… Сейчас усядемся на пеньки, он предложит пивка попить да семок погрызть. Или выдаст корзинку и грибы заставит собирать, и это в моем-то пальто от Гуччи! Вот это будет картина!»
Однако ни пива, ни корзинки Дима предлагать не стал. Они неспеша прогуливались по аллее, а он рассказывал:
– Знаешь, я всегда очень любил осень. Вот все говорят, что осень – время заката, период увядания. Да ничего подобного! Золотая осень – время расцвета, когда буйство красок обретает свое завершающее, окончательное очарование. Чудесное, хрупкое, непродолжительное время, время ускользающей красоты… – Дима наклонился и подобрал с земли лист клена. – Ты никогда не увидишь второго такого же листа, – серьезно сказал он. – Они все разные. Неповторимые и прекрасные в своей цветовой гамме, своих очертаниях. Я все это пытался отобразить в картине, часами сидел и писал кленовые листья, пытаясь передать свои ощущения, но так до конца и не смог этого сделать. Не сумел настолько слиться с природой…
«Какую чушь он несет, – устало подумала Ира. – Осень, красота, листья… К чему вообще это все?» Но звук его голоса почему-то очаровывал и, помимо воли, его слова находили в ней какой-то неведомый ей самой отклик.
