Я-Под-Крылом Чёрной-Птицы "Спираль Хрустальной Вселенной"

– Но мне так страшно… Как будто если я буду любить и защищать себя сама, я потеряю возможность почувствовать это от кого-то… От кого-то… Не знаю, очень важного.

То, что тебя не любили тогда, когда ты только училась воспринимать себя, не исправить, а именно это ты сейчас пытаешься сделать. Ты можешь только научиться любить себя самостоятельно. Как бы не было страшно, это единственный путь к счастью.

– Я ведь… Имею на это право?

Безусловно.

Яйцо разбивается изнутри.

Сияние. Облегчение. Отражение. Освобождение. Улыбка. Разрыв верёвки, ведущей в бездну. Свободная бабочка. Новый образ. Дерево, покрытое листвой. Змей, обретший возможность ползти вперёд. Затмение Красного Солнца. Перевоплощение гнили, стена из которой рушится. Сверкающий хрустальный замок.

Переливающаяся разными цветами пустота, поглощающая мир.

Диана стоит посреди детской площадки. Впервые за долгое время она искренне, легко улыбается.

Глава третья. Ангел пустоты

Красное и оранжевое сияние движущимися пятнами смешивались на поверхности Солнца, освещавшего маленькую, плохо убранную кухню. Каролина взмахнула рукой и тут же сжала возникший словно из ниоткуда нож. Она обернулась и увидела тёмное пространство с жёлтым проблеском. Боль сжала его середину. Вот сама Каролина плачет на диване. Этот образ смутный, но хорошо знакомый. Серо-коричневые слои реальности заслонили то время. Время, когда всё только начиналось.

Каролина взмахнула ножом, оставляющим сияющий кроваво-красный след, и только собиралась его опустить, как увидела странное существо. Это, кажется, была девушка примерно её возраста, только вместо лица у неё были белые крылья, исходящие из чего-то, переливающегося разными цветами. Остальное тело было болезненно-бледным, будто состояло только из костей. Платье её было словно нарисовано карандашом и никак не вписывалось в реальное пространство.

Ты хочешь скормить свои чувства пустоте.

Каролина увидела, как там, за гранью осколка её сознания притаилось нечто, переливающееся теми же цветами, что и лицо существа. Казалось, что за ними таится что-то жуткое, что никак не удавалось уловить.

Вот только пустоту невозможно будет остановить. Одного только воспоминания ей не хватит. Ты и так страдаешь от неё, а таким образом лишь сильнее взрастишь её в своём сердце.

Её осколок сознания слился в изменяющиеся языческие идолы, а затем в сияющий крест. После чего оно рассыпалось осколками на миллиарды образов, воссоздавших собой сверкающее созвездие осколков вселенных.

Пустота питается образами. Пустота первична. Нет никакой силы, что остановит её. Я знаю это как никто другой. Потому что я – ангел пустоты, рождённый из образов людей и твоего сознания. Ангел истинного бога. И я предупреждаю тебя от обращения к нему.

Созвездие слилось в Красное Солнце, освещающее людей с закрытыми глазами. Через мгновение они одновременно открыли их, и вместо глаз у них было цветное нечто. Это нечто расползлось по реальности, поглотив ангела. Затем всё снова вернулось в отрывок сознания Каролины. Она отбросила нож, упала на колени и заплакала. Вместо пола было цветное нечто.

Вместо пола была пустота.

Глава четвёртая. Кормёжка

Бледный фонарь слабо разрывал темноту зимнего вечера. На самом деле было только около пяти, так что пятиэтажки ещё толком не освещали пустую улицу, а лишь смотрели на неё мёртвыми глазами. Впрочем, Арину это ничуть не волновало.

Руки её вспыхнули гнилым красным огнём. Лицо скривилось от боли, но вместо того, чтобы потушить пламя, она зажгла им белую свечу, только после этого позволив себе упасть на колени и перестать сдерживать слёзы, которые постепенно потушили огонь, пока свеча растворялась в сердце Арины.

– Зачем ты поддерживаешь её существование? – спросил безликий силуэт, состоящий из оранжевого сияния.

– Сейчас увидишь. – тихо ответила Арина.

– Да я знаю. Я просто спрашиваю, стоит ли оно того. Ты намеренно лишаешь себя счастья.

Ответа не последовало. Встать получилось с некоторым трудом. Чуть пошатываясь, Арина взмахнула скальпелем, после чего им же вскрыла свою голову и сердце. Пространство засияло выжигающе-белым светом, низводя всё, что было вокруг, до карандашных рисунков. Она чуть наклонила голову, сосредоточенно смотря в одну точку. Там начал вырисовываться новый силуэт.

Постепенно реальность отрывками возвращалась к исходному состоянию. Арина шла к этому силуэту, всё отчётливее видя, что он состоит из гнили.

– Ты боишься. – сказало оно. – Боишься потерять это, потому что иначе тебе нечем будет кормить пустоту. Без своей боли ты никто.

Возражать не было смысла. Арина уже устала убегать от правды.

– Да.

– И даже сейчас ты кормишь её. Твоё страдание порождает страдание, и ты не хочешь прерывать этот круг, потому что иначе не сможешь ничего создавать. Ты ничего не стоишь как создатель в сущности своей. Твоё топливо однажды закончится. Ты это понимаешь?

– Да.

Цветная пустота пожирает силуэт. Арина падает спиной на снег и смотрит в тёмное небо, после чего устало закрывает глаза.

Глава пятая. Что для первого будет конец – для второго начало

«Выхаркал это еб*чее творчество,

Что обречено было мучиться, корчиться

И, в моих руках умирая,

Стать основой для Святого Грааля.»

Сага о моряках и скалах, Pyrokinesis

Зрители ждут представления. И оно начинается. Но зрителей нет. Я это знаю. Их не существует. Как и меня. Ведь зрители и есть актёры. Образы. Запертые. Но нужен персонаж, да. Собранного материала достаточно. Первая постановка. Множество вариантов – всего лишь множество сюжетов. Неважно, происходят они по воле разума или по воле случайности. А бесконечность в каждом из них лишь исходит из Первородной Идеи заполнения пустоты. Призрак возвращает себе воспоминания, став Птичьим Драматургом, хотя в таком случае они становятся чужими. Но без личного опыта невозможно искусство, ведь на нём строится восприятие реальности, которую человек и воссоздаёт в этом самом искусстве.

Девочка в простом белом платье, похожим на ночнушку, стоит у края небольшого отвесного каменного утёса. Она босая. Ветер швыряет ей в лицо брызги бушующего моря и едва не срывает волосы с головы. Волны одна за другой разбиваются об утёс. Небо серое. Девочка смотрит на это с тревогой, болезненным отчуждением и чем-то что никак не выходило понять.

Этот рисунок не давал Дарине покоя уже долгое время. В детстве она постоянно изображала его везде, где только можно. Даже в учебниках во время уроков. Почему сейчас это так часто вспоминается? А, плевать. Звучит очередная бессмысленная ритмичная песня из колонки. Кто-то с пятого этажа раздражённо кричит им, чтобы они выключили музыку или хотя бы сделали потише, но в ответ того просто шлют далеко и надолго.

– А меня сразу хоронить можно. – весело усмехается Гоголь. – Мне литру сдавать надо будет.

– У тебя с головой всё нормально?

– Реально, зачем?

– Так я на актёрский поступаю. – Дарина пожимает плечами.

– И что потом делать будешь? В аниматоры пойдёшь?

– Неа. – улыбка на мгновение становится словно слегка натянутой. – Играть разные роли – единственное, что у меня будет нормально получаться. А ещё потом буду на всякие интервью ходить. Все будут меня крутой считать. Я буду круто выглядеть.

– Думаешь, тебя в фильм какой-нибудь возьмут? Без обид, но ты разве что на клоуна тянешь. Хотя, может, так и сыграешь в какой-нибудь дерьмокомедии.

– За что ты так жестока с моим нежным сердцем? – Гоголь состроила оскорблённое до глубины души выражение лица, положив правую руку на сердце. Это было до того намеренно-наигранно, что получилось достаточно забавно. – А вдруг я круто кого-нибудь сыграю?

– Ну, сыграй что-нибудь.

– Что? – Дарина встрепенулась.