Антология "Темные легенды. Антология русского хоррора"

Смена текстур и ракурсов.

Застывшие плечи, напряженная фигура, стиснутые зубы.

– Ну что опять случилось?

– Он не помнит меня!

– Это не навсегда, ты же понимаешь…

– Нет! Я потерял его, между молчаниями и песнями взахлеб – не о нем.

С размаху впечатываешь кулак в клавиши. Комнату под самый потолок накрывает диссонансным гудением. Оно проникает в рамы и стекла, впивается в балки, как рассерженный рой.

– Просто играй.

– Я… не могу. Я не знаю о чем.

– Вот об этом.

Пальцы касаются клавиш и бессильно соскальзывают вниз. Еще раз, еще. Беззвучие приобретает ритм, выверенность и четкость.

На стене прорисовывается знакомый силуэт. Аплодирует. Посылает воздушный поцелуй. Скользит тенью к твоим ногам.

VI. /Не/подвижность

Шаг /за раму/.

– Ну что тебе вечно не сидится?

– Я только посмотреть.

– … Только спросить, только добавить пару штрихов. А потом доморощенные критики интересуются, что символизирует двойная луна над лесом. И что я должен им отвечать?

– Ну подумаешь, просто неудачно сел в краску.

– Еще скажи, что это я во всем виноват, приложив тебя о мольберт.

Пожимаешь плечами:

– С кем не бывает.

– С луной. Жопской. Цвета индиго!

– А по-моему, концептуально получилось.

– Ни слова больше, или я за себя не ручаюсь!

Визави яростно накладывает новый цветовой слой, словно нанося точечные удары. Подставляешь ладонь – на границе с подрамником. Кисть замирает и после паузы перекидывается на новый объект.

Запястье, локоть, скулы.

– Раздевайся.

– Испортим шедевр.

– Тебя ничем не испортишь.

– Ну да, поздно уже, – смеешься, запрокидывая голову – и замираешь, почувствовав отточенный мастихин под подбородком.

Медленно стягиваешь футболку, вздрагиваешь, когда кисть щекотно пробегает по ребрам.

– Вдохни еще раз. Сильнее. Не дыши. Выдохни. Смотри!

Поворачиваешься к зеркалу: нарисованное пламя пульсирует в такт дыханию.

– Я хочу это оставить!

– Какой жадный портрет.

– Пожалуйста! – снова смотришься в зеркало. – Ты же знаешь, при очередном выходе кожа снова будет девственно чистой. А вот внутри рамы… я буду гореть для тебя. Всегда.

– Уговорил.

Целует языки пламени, запечатывая рисунок касаниями губ.

Замираешь в привычно-выверенной позе, успев украдкой приподнять край камзола до того, как тяжелая деревянная оправа зафиксирует тело.

VII. S

Половина вечности на твоем теле. S – бесконечность мебиуса, с открытым/альтернативным финалом.

Легкие жжет. Колкий воздух впивается в гортань, просачивается внутрь снами, о которых нельзя рассказывать, нельзя произносить вслух – чтобы не сбылись.

Все ощущается как никогда остро. Звуки, краски… Движение ребер под чуткими пальцами. Искусный мастер, вдыхающий жизнь, но отнимающий что-то другое. Каждый раз – разное: тень, отпечаток ладони на покрытом изморозью окне, голос…

Точка отсчета/уязвимости – дверь в запретное, темное, покрытое серебристой фольгой… которая меняет цвет, как лакмусовая бумага – на слова-ключи.

Связка – всегда на бедре. Позвякивает при ходьбе, словно метроном, отмеряющий время «до».

Перебираешь их медленно, вдумчиво – который отзовется? Тот и вставляешь в податливую впадинку, расходящуюся на две половины – взаимодополняющие и взаимоисключающие. Рядом, но не вместе.

Это по-своему красиво. Это твой подарок – возможность говорить, соприкасаясь лишь тонкими гранями, между которыми – /ино/родное тело, шифр. Подберешь нужные буквы – и ключ исчезнет, провернувшись напоследок, меняя изнанку с лицевой стороной, фантом – с живой плотью.

Округлые завитки S наконец-то находят свое зеркальное отображение. Вечность, замкнутая в себе, самопроникающая, самоотождествляющаяся, стихийная и неостановимая, как и все явления вне законов времени, жанра, сюжета.

Одобрительно киваешь, нащупываешь новый ключ – и подносишь к кругу, затачивая край затейливой резьбы.

VIII. Изнутри

I.

Он заходит в комнату так, словно бросается в пламя – прикрыв глаза и задержав дыхание. Опускается на колени, приникает к полу.

– Не спеши.

Подтягивает колени к груди, замирает… Неровное дыхание – рваные вдохи и выдохи – как код из точек и тире.

Каменный пол холодит кожу. Смотрит на пальцы, выискивая следы ожогов – кожа чистая, с тонким рисунком капилляров.

– Успокоился?

II.

Огонь преследует тебя с детства. Возникает внезапно, охватывая руки, лицо, тело. Сжигает дотла так, что не остается сил даже на крик.

Взрослые говорят, что это последствие травмы: однажды тебе довелось увидеть сильный пожар. Они не понимают… Нет, они просто не знают, каково это – гореть заживо, приходя в себя через несколько суток, веков, бесконечностей.

Иногда тебе 15 в следующее возвращение, иногда – 30. Никогда не угадаешь, куда вывернется спираль и сработает ли она вообще как пружина, выталкивая из небытия – наизнанку, наружу.

Ты никогда не покупал зажигалок. Резкий щелчок бойка – каждый раз как приглашение к пытке. Обычно помогает зажмуриться и не смотреть. Но не в тот раз.

Его пальцы, казалось, ласкали пламя, властвовали над ним. И ты подумал – нет, всего лишь разрешил себе подумать:

– Он усмирит мою боль.

Ты шел в его руки, как приговоренный к казни. Оттолкнет? Схватит, ломая под себя, выпустив безвольной игрушкой? Выжжет дотла – или?…

Он научил тебя видеть за пламенем пепел и дым. Разжигая сперва вейп, позже – сигареты. Пережидая истерики и попытки сбежать. Расстояние от двери до тлеющей красноватой точки сокращалось медленно, шаг за шагом, день за днем.

– Возьмешь? – протягивает дымящий «Lucky Strike», словно револьвер, фильтром вперед.

Кажется, что пламя дышит внутри ненадежной бумажной оболочки. Стоит сжать – и оно вырвется наружу, привычно пожирая все вокруг.

Берешь с отчаянной решимостью, прижимаешь к ладони – и с удивлением понимаешь, что ожога нет.

– Ничего удивительного. Ты горишь, мой хороший. Внутри, всегда. Как тебе может навредить тривиальный портативный пожар?

Касаешься фильтра губами, втягиваешь леденцовый дым. Играешь с ним языком, пытаясь расшифровать, словно змея – на ощупь.

– Нравится? Ну наконец-то ты не будешь голодным! Я уже извелся в попытках тебя накормить.

Непреложный факт: обычная еда давно не насыщает.

– Хочешь сказать, что я?… – недоговариваешь очевидное и получаешь в ответ: – Предпочитаешь иное меню? О да.

Смеется облегченно впервые за долгое время.

Расслабленно откидываешься назад, устраиваясь в знакомых объятиях.

– Спи, мой феникс. Все хорошо.