Инга Лиман "Свет родной звезды"

– Матерь божья, чур меня чур. Откуда это? Кто здесь, кто вы?! – она закричала.

– Мы – друзья, – голос, как у робота, раздавался совсем рядом, но никого не было.

– Что вам надо?

– Нужна энергия женщины. Умение творить реальность.

– Что за бред! – Оля взвизгнула, – Может мою печёнку на опыты?

– Печень другие органы восполнять. Человеческий организм нет интереса.

– Тогда отпустите. Зачем я вам? Отпустите меня, пожалуйста. Я домой хочу. У меня сын маленький дома!

– Нужна энергия женщины. Умение творить реальность.

Оля зарыдала.

– Стоп! Плохие чувства разрушать. Быстро успокоиться. Приступить к функции женщин.

Но женщина упала на постель, отдаваясь эмоциям. И вдруг спросила:

– Ту-туа-алет где? Ту… алет… мне по…положен?

– Приспособления личной гигиены сзади.

Ольга осторожно, озираясь, обошла кровать и обнаружила нишу с несколькими обтекаемыми выступами на разной высоте.

– Что это!? – икнула она и схватилась за угол. – Как этим пользоваться?

– Земляне понимать, – раздалось у нее над самым ухом.

Она затряслась. Конечности похолодели и не слушались. Она видела себя маленькой девочкой, которую отдали в детский дом, и вдруг начала кричать мужским басом:

– Нелюди, нелюди! Верните меня обратно! Я здесь не хочу.

Вскочила, забарабанила кулаками по стенам.

– Домой, верните меня домой!!!

– Успокоиться, успокоиться! Небезопасно. Остановитесь! Мы вмешаться.

Ольга продолжала. Волосы налипли на мокрое лицо, язык заплетался. Острая нужда усиливала гнев, а когда он иссяк, накатила дикая жалость к себе. Оля – жертва, вновь обделенная, да еще лишенная дома и агнец.

Ей захотелось найти острый нож с тонким твёрдым лезвием и вонзить его в мякоть стен. Располосовать на шнурки каучук, чтобы из него брызнул сок, чтобы лохмотья и глубокие рубцы обезобразили это чудо техники. Исцарапать себе руки до крови, вонзая и вонзая лезвие внутрь, глубже, всей собой, каждой мышцей толкать его внутрь, колоть, распарывать это жалкое место!

Вокруг давно потемнело, издалека нарастал тонкий монотонный писк. И вдруг от стены отделилась большая вытянутая тень и начала стремительно приближаться. Ольга ничего не видела. Она заносила пустую руку вверх снова и снова, пришепетывала что-то, раззадоривая себя.

Периметр стен ожил. Одна фигура, потом другая вплотную обступали пленницу. Они приобретали объем и наполнялись цветом. Замершие, как монументы, одинаковые они сомкнулись в кольцо. Не было больше инопланетного нужника, не было панорамного стекла. Только оцепление из серых тел с тёмными пятнами вместо глаз.

Ольга замерла на миг и заорала. Дернулась в сторону, ещё, ещё. Но ей не вырваться! Она бросилась вперёд, обнажила кулаки:

– А! Пошёл прочь! Нет!

Ударной волной её отбросило на пол. Как одна, серые тела прильнули друг к другу и ринулись на неё. Они легли сверху, твёрдыми клешнями обхватили руки от предплечий до кончиков пальцев и ноги – от паха вниз.

Ольга беспомощно вращала глазами. Истошный крик замер в животе, она задыхалась. Круги глазниц вращались над ее лицом, липкий воздух заполнял пазухи. Женщина давилась собственными слезами. Она не чувствовала тела, только металлическую хватку и, вдруг, ударило по запястьям, щиколоткам. То ли огонь, то ли нож. Отрезали?!! Она замерла в недоумении и поразилась наступившей тишине. Клешни разжали. Фигуры отстранились и выстроились в ряд. Обжигающее тепло пряной струи побежало по бедрам.

Замершее пространство удивило её: его темнота, безучастность, тишина, отсутствие запахов, а теперь и внутри – пожарище и сладковатый дым, качающийся на слабом ветру.

– Что это было? – прошептала Ольга.

Она не ждала ответа.

– Ваши чувства опасность. Вас остановить.

Она подняла глаза на инопланетян.

– Что будет дальше?

Она видела безликую молчаливую толпу, словно сделанную из серого пенопласта как декорации или экспонаты в музее восковых фигур.

– Есть выбор. Вы помощь – мы даем новый дом.

– Кто вы такие?

– Жители другой планеты.

– Вы мне все отрезали? Зачем?

– Поставить приборы защиты.

– Защиты от вас?

– Защиты от вас.

Ольга пошевелила пальцами, подтянула к себе кисть. Все было на месте. Пальцы двигались, а запястье обхватывал тонкий браслет. «Милый», – мелькнуло у неё в голове, и металл сверкнул жёлтой искоркой.

Она закрыла глаза. Ее тело лежало распластанное на полу в собственной луже, темные слипшиеся волосы разметались по полу, грудь едва двигалась на вдохе. Её подняли. Их твердые руки держали ее сильно и уверено. Это были жесткие прикосновения, автоматические и бесчувственные. Она ощущала их согласованность, равномерные толчки и силу. Ее перенесли на кровать. Она не шелохнулась. И лежала недвижимая, словно ее приковали. Грудь размеренно ходила при дыхании, в голове прокручивались образы: дом, кексы, вой собаки, тапочки. «Где они меня подловили? Я никого не видела. У нас в районе всегда было тихо», – думала Оля, поворачивалась к запястьям, отмеченным браслетами, и снова понимала, что она попалась.

Когда Ольга проснулась, не стала открывать глаза. На душе саднило, тело казалось тяжёлым и уставшим, и вся она была наполнена горечью и болью.

Перед глазами всплывали образы этих существ, на теле то и дело вспыхивали места их безжалостной хватки, и в душе тут же отзывался страх, гадливость, словно она грязная.

Женщина хотела зарыдать, но в груди застрял ком, и ни одна слезинка не коснулась ее глаз. Ком этот придавал ей сил, и казалось, что теперь она стала не просто тверже, упрямее, а несгибаемой и безапелляционной. Надо только не думать о плохом!

Может стоит подумать про крем с омолаживающим эффектом? Нет! Нет, теперь это просто бередить раны. Это пустышка, детский сад.

Не стоит думать и про дом. Не сейчас. Ни в коем случае про Берту! Быстрее, надо сбежать в какие-то неизвестные грёзы, но куда?

Ольга перевернулась и вдруг ощутила неодолимое желание помыться, а потом – дикий голод.

Голова гудела, и веки набухли, как грозовые тучи. Жизнь и её перспективы сузились до размера умывальника: «Надо разбираться с этими… причиндалами. Если они есть, значит, все как-то должно работать. Пока не приспичило жёстко, надо все изучить».

Она поднялась и мысленно ощупала свое тело, пошла к санузлу. Это и стало бегством: в ожидание теплого ласкового душа, который непременно должен вернуть ей себя, ее чистоту и уверенность. Оля обхватила себя за плечи и сильно сжала: крепись. Сознание скользнуло в прошлое.

Утро в целом Ольга не любила и считала подвигом улыбаться после сна, шутить или фонтанировать хорошим настроением. Она не любила момент, когда надо открывать глаза, вставать с постели. Не любила ранние прогулки с Бертой, завтраки с сыном, его ковыряние в тарелке, вид искромсанной еды, которую он едва попробовал. Все это обязательно выливалось в перебранку, а если спросить про уроки, то и в скандал.

Изо дня в день она медленно включалась в ежедневную рутину через хандру, обязательно долго собиралась и опаздывала, чем ещё сильнее портила себе начало дня.

А её монологи у зеркала в ванной!

Сами собой в уме возникали убийственные фразы, и она сражалась с ними в бесконечной войне.

Женщина напомнила себе, что это новое утро, что она на другой планете! Но багаж оставался все тот же, та же тихая ненависть и фразочки из старого сериала: «Я столько на себе тащу! Я так стараюсь, а тебе дела нет. Ты все сидишь, морду скривил. А чего не так!? Яйца тебе надоели?! Пиццу, небось, съел бы. Ага, а ты поди на неё заработай, на пиццу свою!» А потом продолжение: «Господи, как же они могли! Как вы могли? Вы же меня вырвали с корнями, какие вы равнодушные. Разве так можно?!» Оля осеклась, задумалась, словно выбирала новую пластинку для патефона и нашла.

Совсем не так было по утрам с Виило. В самом начале, конечно. В те чудесные часы после сна, когда она прижималась к нему, и наполнялась его чудным запахом, чувствовала горячую кожу, тяжесть мужского тела. Тогда по утрам он шел гулять с Бертой, она пекла оладьи, варила в турке кофе с кориандром… Оля до сих пор помнила рецепт. А по возращении он садился с краю стола, шутил с сыном, и кухня казалась большой, как на итальянских виллах, и такой же солнечной. Оля смотрела на вихрастого сына, и ее умилял его тон, подростковая неловкость и даже то, как он чавкал. «Вот он какой, мое продолжение», – восклицала она про себя и смеялась, надеясь, что когда-нибудь родит ему такую же смешную сестренку.

Эта идиллия дала трещину, когда Виило приехал из первой поездки на родину, и поделился желанием его матери вернуть сына домой и даже тем, что мамаша принялась знакомить его с местными красотками. Дальше больше… Оля отогнала и эти воспоминания.

Между светом и тенью была лишь одна брешь: ее маленькая будничная, но архиважная цель, а все остальное не могло существовать. Она вернулась в наполненную светом комнату. Ум отодвигал от нее и розовое сияние, и ясность простых линий, и комфорт нового жилья. Она старалась смотреть сквозь, не вникая, не присваивая имени этому месту.

Ком внутри шевельнулся и начал размякать, подкатывать к глазам – Ольга резко разжала руки: так не годится, ей нужно быть стойкой и держаться пусть даже за боль.

Браслет дребезжал белым, и женщина взмахнула рукой в воображаемом танце, делано, от упрямства, хохотнула. Прямо перед ней находились две совершенно ровные белые панели с геометрическими выступами.

– Ну что, красавцы! Даем рекорд? Тете Оле нужно сделать свои мелкие делишки.

Она хрипло хмыкнула. Ком в груди шевельнулся.

– А-то тетя Оля невозможно хороша сегодня, – вяло хихикнула.

Она вспомнила, как звучит танго и рубленым шагом приблизилась к выступам.

– Там-там-там-там, – медленно и слабо, – мне нужен унитазик. Там-там-там-там, может это ты? Где-то тут точно должна быть кнопочка.

Ей показалось, что блеснул датчик. Бросилась к нему, растопырила ноги, присогнула и начала водить ладонями вдоль стены, как экстрасенс.

Тепло! Повеяло горячим воздухом. Эврика! Так, ещё немного.

Она прижалась к стене – без изменений. Тогда оттопырила ягодицы, прильнула к стене щекой и принялась возиться туда-сюда. Наклонилась к полу, замерла, прислушалась.

– Собака мордой вниз. Ничего. Соображай, Оля.

Женщина приставила зад к стене в надежде, что откроется какая-нибудь умная ниша, и выплывет унитаз. Она принялась медленно елозить по стене мягким местом.

– Тихо, тихо, девица, ещё вверх.

И вдруг она уперлась взглядом в лицо. Из копны нечесаных волос, сурово, исподлобья на неё смотрела незнакомая тётка.

– Аааааа! – Оля заорала, плюхнулась на пол. Тётка исчезла. Оля вскочила, огляделась, пусто. Села обратно и уловила встречное движение. Сердце екнуло, но вокруг было тихо. Она села на пол, подняла лицо и снова увидела ее, нахмуренную и молчаливую.

– Мама…неужели это я?

С таким вот лбом, собранным в гармошку, опухшим носом! А глаза где, почему не видно глаз? Задрав вверх брови и выпучив глаза, она теребила щеки. Из угрожающей мина в отражении превратилась в одичалую. Женщина состроила бровки домиком. Лицо исказила жалостливая гримаса, потом томно улыбнулась – и увидела вечно пьяную бомжиху Верку из соседнего двора. Вдруг из глаз брызнули слезы, Оля прыснула и засмеялась. Смех перешел в хохот. И вот уже Оля согнулась на полу, хваталась за живот, ползая на карачках, и сквозь смех рыдала.

– Улыбочка, улыбочка! – вставляла она иногда в паузах и снова заходилась гортанным бульканьем.

Отсмеявшись, она посмотрела на себя и в отражении узнала родные черты. Она водила взглядом по морщинам, всматривалась в выражение глаз, словно спрашивала, кто ты есть, чудо-юдо, и, наконец, с облегчением откинулась назад и… упала навзничь. Стена сзади пропала. Женщина распласталась посреди небольшой чистенькой ванны, устроенной в лучших традициях человеческой расы, с душевой кабиной, раковиной и банальным унитазом.

– О, родимый, – прошептала она и на полусогнутых бросилась вперед. – Ничего больше не хочу знать, чтоб ты работал, чертяка.

Унитаз работал, и Оля тихо облегченно засмеялась.

Затем она скинула одежду и вошла в кабину. Ручки теплые, будто пластмассовые, поворачивались с протяжным скрипом. Женщина сжалась в ожидании ледяной струи или кипятка, но ничего не происходило. Она начала дергать, крутить и стучать по рычагам. Внезапно сильная равномерная струя ударила по темечку. Из крана катилась не вода, а тугой прозрачный гель без запаха и цвета. Оля собрала его в горсть и поднесла к носу, лизнула, вспомнила, как вода растекается в ладони, как идет парок в горячей ванной, и гель растаял и скатился вниз. Капельки скоренько побежали от головы по телу, температура все повышалась, и Оля не сдержалась: «Йохуууу!»

«Вот бы сейчас сосиску с белым хлебом. И чтобы хлеб был свежий, с твёрдой корочкой и бархатным холодным мякишем. И чаек погорячей, сладкий-сладкий, ложки три положить, как в старые добрые времена, когда я любила Виило», – мечтала она.

Когда она вернулась в комнату, стекло окна искрилось и пропускало нежные желтоватые лучи, как будто солнечные. Прямые линии стен создавали впечатление порядка.  Женщина подошла к стене и, положив на неё руку, стала медленно обходить комнату по периметру.

Гладкая поверхность ребрилась от прикосновений и расходилась складками, как шелк. А если провести пальцем, волны бежали треугольником. Если же просто ткнуть пальцем, возникали круги. Как на воде.

У окна она замерла в нерешительности. Оно выглядело толстым, как стеклянная плитка в общественных банях. Ольга положила на него обе ладони – мягко, надавила, потом снова и снова, и её пальцы погрузились в упругое податливое желе. Кожу покалывало, как от обжигающего южного песка, и она тихо засмеялась, прильнула к нему щекой, коснулась лбом, замерла. Остановись этот миг. Остановись внутренняя боль и страх. Остановись прошлое, будущее – исчезни. Нет, просто замри.

Она уловила аромат горячего хлеба и не поверила себе. Подошла к столику: у кровати на тарелке с белыми гусями, прямо как дома, обнаружила два куска белого хлеба, а рядом две сосиски! В цилиндрической кружке с цветочками был налит чай, и невесомый парок истаивал к потолку.

– Тут кто-то есть? – выкрикнула она и замерла, ожидая услышать металлический голос «твоя-моя не понимать», но ответа не было. Запах еды поторапливал, и Оля накинулась на бутерброды, щедро откусывала ароматный мякиш под хрустящей корочкой, сочную, брызнувшую в рот сосиску, прихлебывала крепкий сладкий чай. Она глотала быстро и жадно, выдохнула облегченное «ух» и откинулась в кресле.

– И что же дальше? – снова прошептала она этот вопрос, чтобы отогнать навязчивое беспокойство.

– Просим приготовиться.

Звук этого металлического голоса заставил ее вздрогнуть и развернуться к условному входу, месту, откуда в прошлый раз появились отталкивающие тени серых гуманоидов.

Оля почувствовала, как начала кружиться голова. От браслетов пошла сбивчивая пульсация, женщина закатила глаза и опустилась на постель.

Миг-другой сохранялась полная тишина.

Оля заставила себя собраться: «Успокойся, ты что, малахольная совсем? Подъем. Надо выяснить, что происходит».

Тишина продолжалась. Где-то с жужжанием должна была летать муха, раз за разом ударяться в стекло, но мухи не было. «Тело подтянутое и гибкое, ум светлый. Это мой шанс», – повторила себе Оля и неожиданно для себя вслух ответила:

– Я готова.

– Тогда следовать, – услышала она совсем рядом.

Она поднялась, робея, и сделала несколько шагов вперед.

Справа от нее, против света, уже возвышалась фигура, напоминавшая силуэт высокого человека, одетого в длинный плащ с капюшоном.