– Мне на самом деле пора, Конрад, – вздохнула я, на этот раз успешно вывернувшись, и убежала, чуть не сбив с ног Эдрика. Перед глазами почему-то все расплывалось. Я протерла их, с удивлением обнаружив, что пальцы стали влажными.
– Литта, ты плачешь? – не поверил своим глазам Эдрик. – Кто тебя обидел? На тебя напал злой колдун?
– Никто, просто пылинка в глаз попала, – быстро успокоила я его. – Прекратите бегать у всех под ногами. Не ровен час, кто-нибудь упадет и расшибется, а мне некогда еще и вас лечить.
Банда восторженно заорала, поймав «колдуна». Эдрик бросился к братьям. Я, подобрав юбку, заспешила в дом.
Спину мне прожигали сразу два взгляда: пристальный мужской и озлобленный – женский.
Солнце неумолимо скатывалось за горы. Площадь перед Большим Домом опустела: люди разбрелись по домам. Женщины – одеться сами и проследить, чтобы мужья и дети выглядели прилично. Мужчины – пропустить кружечку эля, разогреваясь перед Длинной Ночью. Дети – подчиняясь суровым матерям, грозящим оставить их дома в случае непослушания.
Я последний раз оглядела накрытые на улице и в доме – для тех, кто не хочет мерзнуть – столы, развешанные украшения и проверила, что в каждом костре лежит растопка, чтобы они загорелись сразу ярким и пышущим жаром пламенем. Вроде бы все так, как нужно.
– Литта, тебя Бриджет ищет, – подбежал ко мне Годд. Я безуспешно попыталась разгладить вихры на его макушке и поправила воротник рубахи.
– Иду.
Бриджет нервно ходила по комнате, при движении рассыпая искры от драгоценностей на платье.
– Литта, – начала она, как только я показалась на пороге. – У тебя есть зелье, делающее кожу сияющей и молодой. Я знаю, ты варила его матушке.
– Да.
– Принеси его.
– Бриджет, – удивилась я. – Зачем тебе? Ты и так молода и красива.
– Принеси, – резко повернулась ко мне сестра, и что-то в ее тоне на корню уничтожило всякое желание спорить с ней.
– Хорошо, как скажешь.
Я взяла в своей комнате баночку и передала ее Бриджет, молча наблюдая, как она осторожно накладывает пальцами на лицо тонкой слой мази, а потом придирчиво изучает свое отражение. Нечего и говорить, зелье сработало замечательно. Кожа словно бы светилась изнутри, голубые глаза стали еще голубее и приобрели загадочный блеск, а на нежно-розовом личике запунцовели пухлые губки.
– Вот так, – удовлетворенно заметила сестра. – Я красивее ее. И лучше одета. И происхожу из знатного рода. Все мужчины сегодня будут смотреть на меня.
– Бриджет, – ошеломленно позвала я. – Ты с кем разговариваешь?
Сестра, словно бы только что осознав, что не одна в комнате, порывисто обернулась.
– Ни с кем! – выплюнула она. – А ты почему здесь стоишь? Иди одеваться, чтобы отец не умер от позора!
Она сунула баночку мне в руки и буквально вытолкнула за дверь, с грохотом захлопнув ее. Я потерла пальцами виски, пытаясь уложить в сознании то, что сейчас произошло. Бриджет ревнует? Меня? К Конраду? Потому что все остальные молодые мужчины клана обращали на меня внимания не больше, чем на соседскую собаку. Чушь какая-то. Конрад как приехал, так и уедет. Мы больше не встретимся, разве что весной, на встрече кланов, и жизнь пойдет своим чередом.
Но тем не менее во мне крепла уверенность, что чувства Бриджет возникли не на пустом месте. Конрад явно предпочитал мое общество, а не ее. Неважно, что он завтра уедет. До этого горестного момента еще уйма времени, и я намеревалась получить все сполна от каждой минуты.
В конце концов, мне тоже семнадцать лет. Пусть я не такая красавица, как сестра, но и не уродина, на которую сочувствующе поглядывают женщины и тычут пальцами мальчишки. У меня есть свое красивое платье. И да, я тоже могу намазаться заветным зельем.
Когда солнце уже едва виднелось из-за гор, в мою дверь постучался Колин.
– Литта, ты готова?
– Да, – откликнулась я и вышла.
– Ух ты, – протянул брат, восхищенно разглядывая меня. Я и сама себе нравилась.
Светло-голубое платье, отделанное песцом, доходило до щиколоток и красиво облегало фигуру. Тонкую талию обвивал вышитый мною пояс с неизменным ножом на бедре. Удобные сапожки, тоже отделанные мехом, как и легкая шубка, не дадут мне замерзнуть всю Длинную Ночь. Кожа нежно сияла, аквамариновые глаза горели странным огнем, а уложенные короной волосы делали меня выше. Нитка аквамаринов спускалась до высокой груди, и такие же камни отсвечивали сине-зеленым огоньком в серьгах.
– Пойдем, отец уже спрашивал, где ты, – опомнился Колин и, схватив меня за руку, потащил вниз.
Как выяснилось, ждали не только меня. Бриджет тоже еще не спустилась, и отец нетерпеливо постукивал ногой, поглядывая на лестницу. Матушка вполголоса разговаривала с гостем, очевидно, жалуясь на безалаберных дочерей, не понимающих, насколько важна точность. Конрад слушал ее, время от времени кивая, и от скуки изучал гобелен на стене, изображающий моего прадеда, тэр Хедвига, над только что убиенным оленем. Трое мальчишек томились от скуки, всем своим видом демонстрируя величайшее нетерпение.
– Отец, Литта готова, – оповестил Колин, присоединяясь к братьям. Все присутствующие обернулись в мою сторону.
На лице отца мелькнуло одобрение. В глазах Конрада засветилось искреннее восхищение. Матушка поджала губы.
– Литта, дитя мое, эта прическа тебе не идет. – Неправда, шла, и я это знала, но спорить не стала. – Впрочем, оставь так, уже нет времени исправлять.
Зато Бриджет, за которой отправили Дугана, аторна Хильда встретила одобрительной улыбкой и поцелуем в розовую щечку.
– Ты прекрасна, дорогая, – проворковала она, обводя взглядом дочь. – Хайрих, мы можем идти.
Атор сурово посмотрел на сыновей, напоминая им о соблюдении приличий, взял жену под локоть и торжественно повел к выходу. Предполагалось, что за ним последует Конрад, как гость, и Бриджет, как старшая дочь, потом пятеро мальчишек, и позади всех – я. По крайней мере, так происходило все предыдущие годы. Но Конрад нарушил эту освященную временем традицию. Он уверенно взял меня под руку и повлек к двери. Я настолько оторопела, что не успела запротестовать и пошла с ним, слыша за спиной возмущенный возглас Бриджет и хихиканье братьев.
Клан уже собрался на площади. Горели факелы, разгоняющие сгущавшиеся сумерки. На темнеющем небе загорались первые звезды, а из-за гор выплывала огромная, багровая луна. Легкий морозец бодрил, разрумянивая щеки и зажигая задорный блеск в глазах. Одуряюще пахло жареным мясом, свежим хлебом и пряным элем.
Отец вышел в центр, к невысокому помосту, где уже стояла каменная чаша с водой, приготовленная для гадания.
– Солнце ушло! – громогласно объявил он. Клан затих. Даже младенцы притихли и, казалось, внимательно слушали атора.
– Тьма накрыла землю! Наступила Длинная Ночь, самая долгая и самая темная в году.
Тут отец был не совсем прав – ночь не такая и темная, скоро взойдет луна и зальет всю долину волшебным серебристым светом. Но традиция повелевала говорить о темноте и холоде, верных спутниках духов.
– Но мы не боимся тьмы и холода! – грозно потряс отец рукой.
– Нет! – в едином порыве выкрикнул весь клан.
– Мы прогоним мрак!
– Да! – дружно выдохнули люди.
Мужчины, стоявшие наготове с факелами, сунули их в костры, и пламя быстро взметнулось вверх, к темному небу с бусинками звезд. Я еле заметно вздохнула. Раньше старая Беанна поджигала костры сама, без помощи факелов, и это казалось удивительным волшебством.
– Мы не боимся мороза! – продолжал отец.
– Да!
– Мы заставим духов служить нам!
После очередного дружного «Да!» толпа затихла. К помосту вышла Вига: в теплой волчьей шубе, с меховой повязкой на распущенных волосах, с которой свисали птичьи перья, звериные клыки и когти, и с ножом в руке. Медленно, осознавая важность момента, она подошла к каменной чаше и вскинула над ней руки.
– Я призываю вас, духи, – неприятно резким голосом проговорила она.
Тишина. Ничего не происходило. Только потрескивали факелы, да поднималась над горами луна.
– Придите, духи, и откройте нам то, что мы хотим узнать! – более громко повторила ведунья.
И вновь ничего не произошло.
– Я заплачу вам самым ценным, что у меня есть – своей кровью, – почти до визга подняла голос Вига и резанула себе запястье ножом. Несильно. Так, чтобы в воду упало всего несколько капель багровой жидкости.
Над поверхностью чаши поднялось небольшое облачко пара.
– Странно, – проговорил у меня над ухом мужской голос.
– Что странно? – повернулась я к Конраду. Он явно не слышал меня, очень внимательно глядя на Вигу. Та воздела руки к небу и медленным речитативом призывала к себе на помощь стихии:
– Помоги мне, земля-матушка, удержать врагов твоих. Помоги мне, огонь-отец, не выпустить их. Помоги мне, воздух-брат, расспросить их. Помоги мне, вода-сестра, узнать все, что ведомо им.
Вода в чаше забурлила, пошел пар, на несколько мгновений закрывший ведунью от клана, и все вновь стихло. Вига опустила руки.
– Духи рассказали мне, что год будет спокойный и удачный. Вырастут хлеба и плоды, родятся ягнята и дети, и правление атора Хайриха тэр Хедвига ничем не омрачится.
Под восторженные и одобрительные возгласы клана Вига, гордо задирая голову, сошла с помоста.
– Да будет так, – провозгласил отец. – Длинная Ночь началась. Пейте, ешьте и ничего не бойтесь! Духи ничего не могут сделать вам!
– Да! – в последний раз грянул дружный хор.
Праздник начался. Люди потянулись к столам. Хлопали пробки бочонков. Где-то уже разливали по кружкам эль. Кто-то, вооружившись ножом, разделывал запеченную птицу и жареное мясо. Двое крупных мужчин, повинуясь жесту ведуньи, подхватили чашу с водой и потащили ее в вырубленную в скале пещеру, где когда-то жила Беанна. Вига сама предпочитала более удобный дом в долине.
– Так что странно? – еще раз спросила я Конрада, отрешенно смотрящего куда-то вдаль.
– Ничего, – опомнился он. – Все хорошо. Литта, что ты посоветуешь голодному гостю?
– А ты голодный? – спохватилась я. – Тогда идем сюда, к Ингрид, у нее самые вкусные пирожки с олениной.
Мы попробовали и их, и утку в брусничном соусе, и моченые яблоки со смородиновым листом, и много чего другого. Конрад не отходил от меня, то придерживая за локоть, то обнимая за плечи, слегка притягивая к себе. Женщины встречали нас понимающими улыбками. Мужчины усмехались в усы. Девушки провожали кто любопытными взглядами, а кто – злыми и колючими, как, например, Бриджет.
Конраду пришлось оценить, на каких стружках лучше всего коптить леща – вишневых или можжевеловых. Он так и не пришел к окончательному выводу, засыпав комплиментами обеих кумушек. Тетушки, в конце концов, перестали ссориться и умиленно улыбались друг другу.
Луна сменила цвет с багрового на холодно-желтый. На площади затянули тягучие песни. Девушки пошли в обрядовом танце вокруг костров, утягивая к себе молодых мужчин, и впереди, естественно, шла Бриджет. Я и опомниться не успела, как она схватила за руку Конрада и поволокла за собой, включая в общий хоровод.
Но и я недолго стояла в одиночестве. Адара, с привязанным к груди новорожденным сыном, потянула меня к себе.
– Идем, Литта!
По обычаю нужно семь раз обойти вокруг пяти высоких костров, и тогда в будущем году беды и болезни обойдут тебя стороной. В хороводе идут все, от мала до велика. Разве что престарелые деды, которые едва могут ходить, сидят на специально принесенных лавках и греются у жаркого пламени, вспоминая молодые годы.
Я расстегиваю куртку и сбрасываю капюшон, купаясь в горячих потоках воздуха. Справа меня за руку держит Адара, слева – Дальраг. Лента хоровода закручивается и изгибается, обходя оранжево-желтые снопы огня. Вздымаются в небо белесые столбы дыма. Тяжесть, лежащая на сердце, растворяется в ярком пламени, а вместо нее растет и крепнет странное незнакомое чувство, которому я не могу дать название.
Виток – и уходит прочь тревога.
Виток – уползает, кольнув на прощание, ревность, вспыхнувшая при виде Бриджет с Конрадом.
Виток – забыты горести и печали, забыто мое унылое будущее и тоска от скорого расставания с гостем, которого я вряд ли смогу забыть.
Виток – зарождается внутри надежда на то, что будущее принесет только хорошее, как пообещала всем Вига.
Виток – и песня заканчивается. Хоровод распадается. Пары, сложившиеся во время танца, разбредаются, выходя из яркого света в кажущуюся еще чернее темноту. Я опять остаюсь одна, и опять ненадолго. Кто-то бережно берет меня за руку и увидит за угол дома, подальше от гомонящей толпы и любопытных взглядов.
– Конрад, – улыбаюсь я, даже не удивляясь, когда глаза привыкают к скудному освещению. – Мне показалось, Бриджет не выпустит тебя из своих цепких ручек.
– И мне так казалось, – соглашается Конрад. – Или ей так казалось… неважно. Я не хочу быть с ней. Я хочу быть с тобой.
– Зачем? – почему-то спрашиваю я, хотя понимаю, что это глупость, и поднимаю голову. Крепкие руки обнимают меня, прижимая к твердой мужской груди, обещая заботу, уверенность и нежность. Темные глаза заглядывают, кажется, в самую душу. Губы Конрада, такие невыносимо притягательные, приближаются к моему лицу.
– Зачем? – язвительно переспрашивает ненавистный женский голос. Бриджет стоит в нескольких шагах от нас, и, если бы взгляд мог убивать, я бы уже лежала бездыханной на нетающем снегу. – Ты такая наивная, что не знаешь, зачем мужчинам нужны такие девушки, как ты?
Я прикусила губу. Безмятежность и предчувствие чего-то важного и очень-очень хорошего испарились как роса в жаркий день.
– Таких, как она? – удивленно переспросил Конрад, не отпуская меня. – Что это значит?
– Так она ничего не сказала, – понимающе протянула Бриджет. – Моя дорогая сводная сестренка не поделилась рассказом о своем происхождении?
– Ничего не понимаю, – тряхнул головой Конрад. – Причем тут происхождение, Литта?
Зато я понимала и с болью в сердце осторожно высвободилась из его объятий. Бриджет, ну почему? Разве я не заслуживаю хоть немножко счастья?
– При том, что ты считал ее законной дочерью атора, – злобно расхохоталась сестра. – А она всего лишь дочь служанки, которую отец признал своим бастардом и держит в доме из милости. А неизвестно еще, кто был ее настоящим отцом!
Я вздрогнула, словно бы Бриджет ударила меня. Конрад со странной смесью удивления и неверия смотрел то на меня, то на нее.
– Литта…
– Зачем столько церемоний, Конрад? – хлестнул голос Бриджет. – Она – никто и ничто, и выполнит любое твое желание, стоит тебе только захотеть.
С меня было довольно. Я не могла больше выслушивать злые оскорбления сестры – сводной сестры по отцу. Невозможно, чтобы атор Хайрих просто признал меня из милости! Он всегда любил меня и относился так же, как и к другим своим детям!
– Прекрати, Бриджет!
– Ты смеешь еще повышать на меня голос? – взвизгнула она. – Дрянь! Ублюдок безродной девки! Жаль, что отец не бросил тебя подыхать в канаве!
