заискивающе заглядывать в глаза и благодарить,
бормотать что-то странное про «остров сокровищ»,
про какую-то карту – Вовка вечно нёс косноязычицу,
говорил вычурно, с какими-то сложными намёками,
коллеги всерьёз подозревали его в стихоплётстве.
Пройдёт много лет, и Степанов наконец-то поймёт,
за какую-такую «карту острова сокровищ»
так горячо благодарил его тогда в аэропорту
беспечальный «еболдос» Вовка Савушкин.
Опасайтесь белого тумана
лето 1991-го
Проникнуть на целлюлозно-картонный комбинат
для снабженца Степанова дело несложное —
местная охрана давно знает его в лицо и по имени,
поскольку Степанов вечно мотается туда-сюда
то с кислородными баллонами, то ещё с чем-нибудь.
Охраняют такое серьёзное предприятие абы как,
при желании с ЦКК можно вывезти даже слона,
охранники пребывают в состоянии снулой рыбы.
Было дело, Степанов пару раз завозил пустые ёмкости,
вывозя их назад полными – никому нет никакого дела.
Вообще-то Степанов может проникнуть куда угодно,
он умело «работает» под этакого студента Шурика,
легко пристраивается к утреннему потоку работяг,
чтобы пересечь проходную то в Люберцах, то в Сумах,
а уж как имитирует местный говорок – талантище!
Сегодня он едет на хлорный завод за кислотой.
Надо отдохнуть от бешеной гонки последних дней,
не хочется идти на очередное нудное совещание —
какое счастье, что на свете есть заместители!
Водитель ЗИЛа благостному настроению Степанова рад:
– А я Ельцина вот как тебя видал, слышь, начальник?
Он в прошлом году приезжал к нам на завод,
проверял, как строительство идёт, медальки раздавал,
а когда закончилась у него вся эта бижутерия,
снял часы прямо с руки и Сашке Бодрову подарил:
«Вот, мол, на память тебе, хороший ты парень!»
Степанов криво ухмыляется в ответ водителю —
эту историю про часы он слышал уже раз двести,
в том числе от самого Бодрова, шепнувшего по секрету,
что часы оказались говённые – обычная штамповка.
Степанову не повезло, он тогда летал по стране.
Особисты рассказывали ему про этот визит в лицах,
хотя они люто ненавидели Ельцина и могли приврать —
машина вождя заглохла посреди огромной лужи,
и партийная «мишпуха» дружно толкала чёрную «Волгу»,
устряпывая свои брючки и ботиночки липучей грязью.
Случилось это в том самом восемьдесят восьмом,
когда Ельцина турнули из московского горкома,
он недолго курировал строительство больших заводов,
колесил по всей стране и раздавал часы кому попало,
вызывая ехидное веселье озлобленного рабочего класса.
На закате Горбачёва, в самый разгул перестройки,
народ ненавидел парт-номенклатуру до хруста в зубах,
Степанов в поездках почитывал московские газеты —
за ними отстаивали огромные очереди в киосках,
иногда превращавшиеся в этакие мини-митинги.
Степанов к политике оставался весьма равнодушен,
быстро подрастали дети, работа не давала покоя,
в короткие промежутки между поездками он отдыхал,
выполняя несложные задания вроде нынешнего —
съездить за какой-нибудь очередной мелкой ерундой.
Хорошее утро располагает к расслабленности булок —
осень на Дальнем Востоке дивно, сказочно хороша,
в такие дни хочется просто сидеть у реки или в лесу,
бездумно пялиться на рыжую вязь листвы или на воду,
по-кошачьи греться в последних тёплых лучах солнца.
Степанов вылезает из кабины, разминает затёкшие ноги,
водитель паркует ЗИЛ под трубами хлорного завода —
в кузове машины стоят бутыли в деревянных обрешётках,
куда специально обученные люди в белых комбинезонах
аккуратно зальют химически чистую соляную кислоту.
Хлор идёт на отбеливание целлюлозы, он – штука опасная,
до сих пор ходит в городе душераздирающая история,
как однажды ночью случилась на комбинате авария,
произошла серьёзная утечка хлора – а он тяжелее воздуха,
поэтому многих детей на саночках в садики не довезли.
Степанов не спеша поднимается на пульт хлорного завода,
отдаёт накладные, садится в креслице и терпеливо ждёт.
Тут все как марсиане – белые костюмы, маски на лицах,
непонятно, кто с тобой говорит, мужчина или женщина.
Говорят, стаж тут десять лет, потом гарантированный рак.
Степанов проваливается в полудрёму, и тут начинается —
