Мехзаводские устраивают совещание – баста,
пусть им засчитывают поражение, сил играть нет.
Однако у противника тоже отбиваться нечем.
Коварный Толик извлекает из кустов банку пива,
несёт её в стан гостей – он умеет договариваться,
его за то и любят на заводе, нужный он человек.
Судья констатирует ничью, и матч заканчивается.
Степанов и Вовка бродят меж пьющих компаний,
прислушиваясь, присматриваясь, примериваясь.
Городские достают свои собственные припасы,
на расстеленных газетах появляется «беленькая»,
поселковые пересаживаются к гостям поближе.
Вот она, настоящая суровая мужская жизнь!
Ходить по средам в общую поселковую баню,
опрокидывать на себя переполненные шайки,
охаживать друг друга берёзовым веником,
а после пить пиво и травить сальные анекдоты —
и ты весь на виду, и твои друзья, чего желать ещё?
Может быть, так и надо жить в нашей стране?
Шашлык-футбол-сауна – всё просто и понятно.
А всё остальное от лукавого, все эти раздумья,
это дурацкое желание обязательно выпендриться,
блеснуть эрудицией – куда как проще слиться,
недоиграть матч и пить себе холодное пиво…
Степанов закрывает глаза и видит то самое небо,
чувствует, как ярок, ясен и свеж зелёный мир —
а ведь сорок лет прошло, как закончился матч,
умер давно добрый и молчаливый дядь Гена Гурин,
весёлый дядя Толя в семьдесят вышел на пенсию,
а Вовке Гурину лет пять как поставили онкологию,
и страшно писать ему в ОК – а вдруг?
Веник любви
Зима 1979-го
После новогодних каникул учёба не клеится.
К обеду седьмой «А» снимают с уроков,
отправляют разбирать ёлку в спортзале.
Все веселятся, бесятся, бегают друг за дружкой,
соседка Алика по парте троечница Галя Корнеева,
невысокая и смуглая большеглазая тихоня,
радостно хохочет, бросая в Алика сухой веткой.
Алик, недолго думая, колотит Гальку в ответ
по голове большим сорговым веником.
Дальше начинается полный матриархат.
Корнеева с рёвом убегает прочь из спортзала,
Алик оказывается один против кучи орущих девчонок,
его хватают, валят на пол, пинают, щипают, бьют —
помогать некому, физрук в запое, ребят мало,
вокруг стоит невообразимый девчачий визг,
такой, что от него моментально закладывает уши.
Алику становится как-то совсем не по себе,
шутки кончились, его волочат по грязному полу,
затаскивают волоком в женскую раздевалку,
там нечем дышать – столько набилось фурий.
Несчастная Галька горько рыдает в дальнем углу.
– Проси прощения! – рявкает Танька Фунтикова,
толстуха с кулачищами похлеще боксёрских,
обыкновенно доброе и милое существо,
мирно чамкающее под партой хрустящие печеньки.
И тут на Алика накатывает странное чувство,
с которым придётся пройти потом целую жизнь —
Алик не хочет сдаваться из-за всякой ерунды,
он начинает молча вырываться из цепких рук,
сопя и краснея: «А вот хрен вам, чуньки безголовые!»
Может, будь он чуток постарше и поумнее,
то поступил бы иначе, извинился, покаялся,
но Алика возмущает несправедливость скорого суда,
ведь это Галька первой начала доводить его,
стукнул в ответ, так ведь легко, не со всей же силы.
Но вокруг воют и скачут натуральные ведьмы,
были такие жрицы в Древней Греции – менады,
те, говорят, резали мужиков направо и налево.
О менадах Алик узнает потом, через много лет,
а пока он угрюмо отбивается локтями, извивается —
и вот оно, торжественное наказание,
Галька тычет ему в лицо тот самый веник,
с наслаждением крутя направо и налево.
Веник воняет тухлятиной, ветки сорго колючие,
но Алик молча сносит Галькино издевательство.
Не добившись от одноклассника никакой реакции,
Корнеева обессиленно роняет веник и убегает реветь.
Через пару минут напряжение вокруг резко спадает,
Алика выталкивают наружу растрёпанным и красным,
девчонки кричат ему вслед что-то злое и обидное,
но всё – шарик «праздника» спускает воздух.
