Ольга Кавер "Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка ; Ты будешь мамой. Как забеременеть, если долго не получается ; Хочу ребенка! Как быть, когда малыш не торопится"

И внутри правда что-то зарождалось.

Сначала у меня была настоящая беременность. Через три месяца после трагедии. Беременность была желанной. Мы были очень рады.

Но малыши, а их было двое, с нами не остались.

Они помогли остаться МНЕ.

Однако и после потери беременности я продолжала чувствовать, будто что-то вынашиваю. Это «что-то» начало подавать сигналы жизни. Оказалось, что в нем очень много энергии.

Я уже писала о больших энергозатратах горя. Так вот, параллельно с большими затратами внутри меня образовалась небольшая атомная электростанция.

Только вот направить ее в мирное русло у меня не сразу получилось. И до сих пор получается через раз.

Поток энергии зарождался и поднимался внутри меня внезапно, сам по себе. Я не могла им управлять. Любая неуправляемая энергия разрушительна.

И эту огромную энергию я назвала «яростью».

Возможно, если бы я умела управлять такой стихией, ярость превратилась бы в мощный поток. Но я не умела.

Меня захлестывал гнев.

И его надо было как-то выражать. Я искала адекватные способы продемонстрировать его. Мне жизненно необходимо было стравливать эту огромную энергию, пока она не взорвалась внутри меня.

Я очень хотела превратить атомную бомбу внутри себя в атомную электростанцию.

Но внутри меня все же была скорее БОМБА.

Что-то, что может рвануть в любой момент. Что-то, что мало управляется мною. Что-то, с чем я боюсь взаимодействовать.

Я стала тратить очень много энергии на создание саркофага для этой бомбы. Чтобы не подорваться на ней самой и не взорвать пару стран вокруг себя. Иногда казалось, что заряд моей бомбы может уничтожить весь мир. За первые полтора года после трагедии я стала опытным сапером.

Сапером, который принял свое бессилие разминировать заложенный внутри самого себя заряд. Сапером, которого хотя бы хватает на то, чтобы оберегать от внутреннего взрыва всех вокруг.

А угроза взрыва неоднократно была совсем рядом.

Горе продуцирует огромную энергию внутри горюющего. Настолько огромную, что часто все силы уходят на ее контейнирование.

Неприлично же выйти на улицу, взять и взорваться прямо в ее центре?

Я долгое время думала, что антидепрессанты выписывают для того, чтобы поставить предохранитель на взрыватель. Но при очень большом заряде антидепрессанты не помогут.

Религия знает секрет разминирования таких бомб.

У верующих людей иногда получается прийти в такое смирение, что бомба превращается в молочную реку с кисельными берегами.

Мне этот способ не сильно помог. Хотя я очень хотела, чтобы помогло.

Я молилась везде, куда меня заносило. Я молилась в своем любимом монастыре Монсеррат. Я молилась в парижской церкви Сакре-Кёр. Я молилась Черной Мадонне в Канделарии на Тенерифе. Я молилась в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Я молилась в церкви в Олимпийском парке в Сочи.

Заряд со мной до сих пор.

Потом я попала к одной видящей женщине, живущей далеко от Москвы. Спасибо интернету. И она увидела мою бомбу внутри. Я обрадовалась!

То, что вижу не только я, становится чуть более управляемым!

– Ты думаешь, что это бомба, – сказала она. – А это зерно, которое прорастает в тебе. И это зерно несет в себе большие изменения. Горе его активировало. Просто дай ему прорасти.

Я даю. Насколько меня хватает. В последнее время хватает ненамного. Меня сносит внутренней энергией, как ураганным ветром сносит путника в пустыне. Я хватаюсь за все вокруг, чтобы не улететь.

В моем внутреннем саркофаге по-прежнему огромная энергия.

Пока я учусь с ней взаимодействовать.

Когда любое счастье коробит*

Когда произошла трагедия, у меня было чувство, что я ненавижу всех людей на улице.

Потому что у них живы дети. Потому что они не знают, что такое запредельная боль. И я тоже об этом не знала ДО.

А потом я вышла на неизвестный до этого уровень БОЛИ. И каким-то чудом выжила. Но ощущение оторванности от мира остается до сих пор. Оно уже намного меньше.

С миром меня примирил ковид – то, что люди стали испытывать три или пять процентов боли от моего состояния, сделало нас ближе. Первые два месяца жесткого испанского карантина я радовалась.

Радовалась тому, что мир хоть немного начал меня понимать. Но счастье вокруг очень сложно воспринимать до сих пор.

Почему у меня постоянная боль, а у других людей проблемы уровня «сломался ноготь»? Особенно когда эти другие говорят: «Я так тебя понимаю, у меня тоже умер попугайчик, когда мне было пять лет!»

Я осознала, что мне очень сложно справляться со счастьем окружающих. Чужое счастье становилось раз за разом моей собственной ретравматизацией. Я чувствовала себя забытой Богом, который все еще раздает счастье и радость всем, только не мне.

И я нашла для себя практику – каждый день радоваться чужому счастью.

Самым большим для меня вызовом стало поздравлять чужих дочерей с днем рождения. Но день за днем я старалась делать это искренне! Как будто за это мне пришлют дополнительные баллы в карму.

У меня не осталось дочерей, тогда я могу хотя бы радоваться за чужих.

Иногда друзья стараются скрыть от тебя радость.

Так я случайно узнала о вчерашней свадьбе когда-то очень близкой подруги. Она рассказала о свадьбе другой моей подруге, с которой я их и познакомила. После трагедии и та и другая просто вычеркнули меня из своего круга. И вот они бывают счастливы где-то отдельно, скрывая весь процесс от меня.

Думаю, просто не хватило внутреннего процесса подумать, что мне будет больно. А может быть, и хватило.

В любом случае это не моя война. Пусть радуются. Без меня и моих ресурсов, которые обе из них когда-то могли получить.

Чужая радость коробит, а свою радость хочется защитить от чужой боли.

Я все понимаю, но это не значит, что мне не больно от этого.

Зато я могу радоваться беременностям. Беременностям моих клиентов, потому что я помогла прийти к этому результату. И я радовалась беременности Даши, потому что Даша и Хорхе как никто помогали мне после трагедии.

Но это не значит, что эта радость не приносила мне боль.

У других что-то происходит.

Празднуются свадьбы, рождаются дети. А мой мир словно застыл в одной точке после трагедии. И когда друзья тебя вычеркивают из мира счастья, это очень больно.

Словно на тебя махнули рукой. Навсегда. Ты уже будто символизируешь горе и неудачи. Проще скинуть тебя со скалы, как в Спарте поступали с нездоровыми детьми.

Я долго пыталась понять, что мне с этим делать.

И осознала, что я свободна радоваться, когда мне радостно. Я свободна отдаваться боли, когда мне больно.

Просто мне уже МОЖНО ВСЕ!

Если кто-то хочет скрыть от меня свою радость – это принадлежит этому человеку. Решение каждого – его право. Но и продолжение общения со мной – это дело и задача такого человека, а не моя. Если кто-то захочет снова общаться, его задача – найти ко мне подход.

Моя задача – быть в согласии со своими чувствами. И я вижу, что уже могу радоваться счастью других. Мне хорошо от этого.

Если в мою жизнь возвращается радость, значит, я выбрала ЖИЗНЬ.

Новую жизнь после смерти любимых.

Масштабы гималаев жизни и смерти**

Я хочу сегодня поговорить о масштабах жизни.

Мне кажется, масштабы жизни человека простираются от самой большой радости до самого большого горя, случившего с ним.

Отсюда развивается масштаб чувствительности и нечувствительности к другим событиям. И масштаб центрированности на себе или на себе подобных. Очевидно, что я очень центрирована на теме родителей, потерявших детей. Расскажу подробнее, о чем я. Когда человек проживает такое большое горе, как смерть ребенка, какие-то тяготы обычной жизни перестают казаться проблемами. Например, сложно воспринять как ТРАГЕДИЮ, когда подругу, у которой все в семье живы, увольняют с работы. Или оказалось, что у ее бойфренда есть любовница. Раньше бы это очень ранило.

Долгое время испытываемая на максимуме огромная БОЛЬ приводит к нечувствительности к обычным жизненным тяготам окружающих. Если у них ВСЕ живы.

Вот это «если ВСЕ живы» становится основным разграничителем внутреннего датчика тяжести проблем окружающих.

Прошлой осенью я была на вебинаре по авторскому праву. Мои студенты прислали свидетельства того, что мою интеллектуальную собственность в Сети воруют. Вебинар вела молодая, я бы даже сказала, юная девушка, которая с полным драматизма взглядом спрашивала аудиторию:

– КАК, вы думаете, себя чувствует автор, когда узнает, что его авторские права нарушены?

Ведущая сделала мхатовскую паузу и замолчала.

– Он чувствует себя словно с него сняли живьем КОЖУ! – вдохновенно ответила она себе.

Мне в этот момент захотелось вывести эту девушку из кадра и сказать:

– Дорогая ведущая, не дай тебе Бог узнать, каково это на самом деле – чувствовать себя БЕЗ КОЖИ долгое-долгое время. Не говори, пожалуйста, о том, чего ты, к счастью, не знаешь.

Вместо этого я вышла из комнаты вебинара сама, потому что не могу взять что-то полезное от человека, который рассуждает о том, о чем не имеет ни малейшего понятия.

Для кого-то узнать о нарушении авторского права – самая большая трагедия.

В моей системе координат все, что можно изменить, трагедией не является.

Я не могу долго находиться в обществе, где с большой долей трагизма обсуждаются какие-то моменты жизни, которые для меня в масштабах произошедшего являются просто пустяками.

Жизнь людей БЕЗ больших потерь и жизнь людей, проживающих БОЛЬШИЕ потери, отличается ценностями и акцентами.

Масштаб жизни родителей, потерявших детей, отличается от обычных родителей, как Гималаи от холмистой равнины. Это не лучше и не хуже. Это по-другому.

Я помню, как в 2011 году проводила семинар для пар в Непале. У нас была очень насыщенная программа: почти каждые два дня мы путешествовали по стране, начав со столицы Катманду, затем мы переместились в Покхару. Далее нам надо было лететь на маленьком самолетике в Гималаи.

В самолете нельзя было встать в полный рост. Когда наша группа заняла места, в салон вошла стюардесса в национальном костюме, расшитом золотом. Выглядела она так, словно вчера выиграла конкурс «Мисс Вселенная». С поклоном каждому пассажиру стюардесса раздала нам ватные шарики для ушей, чтобы не так сильно слышать гул самолета.

И мы полетели! Сначала мы летели над равниной, но вот в окне иллюминатора увидели горы. Мы влетели в узкое и глубокое ущелье и долго летели с видом на отвесную горную скалу с одной стороны и с таким же видом с другой стороны.

Чудом крылья самолетика ни разу не коснулись стен ущелья. Возможно, это был специальный аттракцион для туристов. Впечатляюще.

Самолет приземлился в селении Джомсон на высоте 2400 метров над уровнем моря. В отель в стиле средневекового замка с горящими факелами в коридорах нас привез… трактор. Про асфальтовые шоссе на такой высоте можно было забыть. По краям дороги валялись огромные валуны.

Отель стоял на обрыве с огромными панорамными видами на величественную Аннапурну, одну из самых высоких гималайских вершин. «Какой масштаб!» – хотелось кричать от восхищения.

Знала бы я, как развернется всего через восемь лет масштаб моей жизни. Я бы пересмотрела свое отношение к масштабам. Но все познается в сравнении.