Позднее цветение сердца Франка
Франк подошёл к Нэе и сел рядом. На его плече висело полотенце, – Где бы вы ни спрятались, всегда вы под наблюдением, – сказал он, внимательно вглядываясь в заросли лесопарка. Послышался шелест потревоженных ветвей, и кто-то незримый, то ли человек, то ли зверь, явно покинул то место, куда и вглядывался Франк. То, что это была Лата, Нэя и в голове не держала,
– Какой-нибудь зверёк залез и там шуршал, – сказала она, наполненная безразличием к факту некоего слежения. Антон никогда следить бы не стал. Он просто пришёл бы и уверенно уселся за столик в ожидании завтрака. Стиль поведения Антона это быть родным и необходимым всем. Рудольфа же она учуяла бы и на расстоянии всей своей обострённой интуицией. К тому же он не стал бы унижаться до такой степени, чтобы таиться как зверь. Он бы стоял и пялился открыто, гипнотизируя как паук свою обречённую добычу. Как всегда и делал. К тому же добыча давно помечена не только его секрецией, но и глубоко надкушена. Его стиль поведения был предельно открытым и самоуверенным.
Франк же сразу учуял слежку, – Жить здесь явно нелегко, – вздохнул он. – Любовь одних, зависть других, неумеренное любопытство третьих. Подозреваю, что не только мужчины, но и женщины представляют для вас опасность. Если девушка красива и талантлива это всегда дополнительные риски для её жизни.
– Здесь никто и никого не любит, – ответила Нэя.
– Так не бывает, – возразил он. – Люди, где бы они ни обитали, обладают чувствами.
– Очень плохими чувствами они наделены. Злыми и тяжёлыми. Лучше бы просто жили как птицы или насекомые, одними инстинктами, автоматизмами, легче бы жить было… без мыслей…
– И каков же смысл такой вот жизни, лишённой разума? – спросил Франк.
– А какой смысл в существовании птиц и насекомых? – спросила Нэя.
– Они есть живые функции природы, – ответил Франк, излучая настолько яркую и физически ощутимую доброту, что ей показалось, её можно потрогать руками как ткань.
– Пришли за пластиной? Но я ничего не записала и не буду, – капризно и по-детски надув губы, произнесла Нэя голосом любимой, но неисполнительной ученицы перед лояльным к непослушанию учителем. Франк умильно улавливал звучание её чарующего голоса, не особенно придавая значения смыслу самой речи. Рудольфу есть от чего впадать в безумие страсти рядом с этой феей Паралеи из кристаллической коробки. Ради такой женщины на Земле устраивали бы битвы не одни лишь половозрелые юнцы. А здесь явно не ценили ни её природной тонкой выделки, ни личной уникальности. Завидовали не её таланту, а обольщающему богатству витрин этого текстильно-творческого учреждения. Тем возможностям преуспеяния, которыми она обладала, полученными негодными, как многие тут думали, методами. От понимания чего и страдала её чувствительная психика. Доктору хотелось прижать её голову к себе и погладить по мягким пушистым волосам, как обиженного ребёнка.
– Да я понял. Я просто гуляю. Здесь хорошо. – Франк проницательно осмотрел её всю и, остановившись на её лице, словно бы бережно гладил его взглядом. Его тёмно-серые глаза не были старыми. И смотрел он как мужчина, не чуждый человеческих радостей.
«Влюбился, что ли»? – удивилась она без всякой ответной радости.
– Соскучился, – сказал он честно, – после той нашей прогулки в лесу опять захотелось увидеться. Если ты думаешь, что я тогда шутил насчёт дома у реки, то подтверждаю, что нет. Я был абсолютно серьёзен.
Она напряглась, поскольку его словам о некоем доме не придала никакого значения, поняв их так, что ему нужна зона для уединённого отдыха, как человеку немолодому и уставшему от собственных трудовых затрат, от людей, от суеты. И почему она должна думать о том, что он шутил о собственном намерении отдыхать где-то у реки? Её не интересовали никакие его намерения. Он предложил врачебную помощь, она её приняла, уступив лишь просьбе вместе прогуляться вечером возле озера. Ему хотелось поговорить, она вежливо выслушала, тут же обо всём забыв. И всё. Или уж и этот теперь прицепится, не отвяжешься…
– Ни в коем случае не стоит воспринимать моё предложение как мою навязчивость. Всю инициативу и неограниченное время для раздумий я оставляю тебе.
Какую инициативу? О чём речь? Но она ничего не спросила, вспыхнув и сразу поняв, что он таким вот завуалированным образом предлагал ей… что? Стать наложницей или законный брак? Ни то, ни другое не казалось возможным. Если осуждаемое всеми и всегда кратковременное сожительство, то лишь Антон для того и годился, а как законный муж… только один Рудольф.
– Не принимала моё лекарство? Ведь нет? Но почему? Стало бы гораздо легче. Ведь душа болит?
– Да, – созналась Нэя.
– Твоя психика получила сильнейшую травму. Надо принять то, что я и дал. Перестанешь тосковать. – И он разжал свою ладонь. Там лежали два подобных шарика. – Примешь их?
– Можно сейчас?
Доктор кивнул. Она положила их в рот, и они мгновенно растаяли. Не было ни малейшего вкусового ощущения. Она прислушалась к тому, что будет происходить. Но ничего не происходило. Франк, довольный, похлопал себя по голым коленям. Он был в шортах от жары. Крепкие как не у старого мужчины ноги его были жилисты и покрыты тёмным волосом. Нэя внутренне вздрогнула, вспомнив невольно ноги Рудольфа. По сравнению с ногами доктора они были более мускулистыми и сильными, а волосы были золотисто-русые… И воспоминание это не вызвало в ней отвращения. Красоту земного человека Рудольфа она отвергнуть не могла, даже в своей глубокой обиде. Доктор ему уступал значительно. Хотя и был весьма привлекателен, совсем не стариком. Он, казалось, читал её мысли, потому что смотрел с лёгкой и не обидной улыбкой.
– Хочешь искупаться? Давай перейдём на взаимное «ты». Так проще.
– Я разрешаю вам это. Но можно я буду звать вас на вы? Мне так проще.
– Как знаешь, – доктор прикоснулся к её колену, вернее, к ткани её платья, потому что касания Нэя не уловила. Они встали и направились в сторону озера. Нэя никогда там не купалась. Почему? На окраине «Крутой Берег», где и прошла её юность, купались лишь те, кто были совсем молоды, – девушки и парни до своего похода в Храм Надмирного Света. Был и так называемый мужской пляж «Дальние Пески», куда девушкам вход был запрещён в силу опасности, а женщины и вообще никогда уже не купались в открытых водоёмах на виду у всех прочих, – такова была традиция. Только в закрытых помещениях для вполне понятного бытового омовения. А тут… в общем-то купались все, кому и хотелось. Но в том-то и дело, что ей купаться здесь не хотелось. К тому же она не умела плавать. Она мысленно произвела ревизию своего нательного белья. Оно вполне годилось для купания. Да и в прохладу воды залезть было бы так здорово.
– Ты можешь приходить ко мне всегда, когда захочешь. – И доктор дал ей ещё одну пластину для входа и выхода. – Она откроет тебе двери. Сим-сим, – он широко улыбнулся.
– Сим-Сим? Как же расшифровать это слово?
– Никак. Сказка. Видя тебя, я ощущаю себя в пространстве сказки.
– Но там внизу ваши машины, я их не понимаю.
– А ты будешь мне давать знать о своём приходе, и я тебя буду встречать. Я покажу тебе наши теплицы и оранжереи в горах, свои новые гибриды. Я увлекаюсь садоводством. У меня много свободного времени, по счастью. И я скрещиваю ваши сорта с нашими. – Как ей было это знакомо! Кто-то уже обещал ей мир гор.
– У вас есть хрустальная пирамида?
– Пирамида? – удивился он, – А! Это смотровая башня на крыше? Есть. Но я там и не бываю. Я люблю гулять в горах.
– А Рудольф спит в пирамиде? Ну, в этой башне?
– Рудольф? Не знаю я, где он спит. Не вхож. Забудь ты о нём! – Он взял её запястье с контактным браслетом и нажал в нём один из сегментов. – Вот тут видишь? Нажмёшь, и вот он я! – и он радостно продолжал улыбаться, скаля большие белые зубы, – Я покажу тебе наши плантации также. Озёра там – роскошь! Будем купаться. И вообще, давай с тобой просто и по-человечески дружить. Не отменяя этой дружбой моего условия о твоём решении по поводу того разговора. А решение может быть любым, это не повлияет на моё отношение к тебе. Я пойму тебя, если оно будет отрицательным, и всегда буду твоим другом. – Он остановился, протягивая ей широкую, мужественную ладонь с подвижными, красивыми пальцами. И ладонь не была старой, его пожатие несло ей некий посыл. Нэя поняла его без слов. Она почувствовала, как стало жарко щекам. Нет. Она не вернётся в ужасную прежнюю жизнь, где нет, и не может быть для таких как она, подобных мужчин. Рудольф здесь не один, внушала она себе, вон как они в холле «Лабиринта» остолбенели от её вида. Никакому Чапосу, как пугал её Рудольф, она не достанется. Нет! И к нищей бесправной жизни она не вернётся.
– Ты поймёшь, какие хорошие люди у нас там живут. В основном. Есть, конечно, всякие и у нас. Не один и Венд там такой, если быть справедливым в своих суждениях. Такие есть, к сожалению, везде. Они служат друг для друга самооправданием для их порочности. Вот де, все мы такие. Но не все. Не мы, это точно. А Антон, Артур? Превосходные парни, да? Да тот же Олег…
– Да, – соглашалась Нэя, не зная Олега. Вернее, она его видела издали, он иногда подходил к Эле.
– Хотя с Олегом такая вышла трагедия. Но это уже наши внутренние дела.
– Что же с Олегом?
– Беда, – вздохнул доктор, – настолько тяжёлая беда, что… но я не имею права быть болтуном. Хотя я ужасный болтун. От природы. И затворничество мало меня изменило. Я тут провёл своё исследование твоих данных… Скажи, Нэя, кто были твои родители?
– Папа был военным. Аристократом, – объяснила она с гордостью. – А мама сирота. Её воспитывал один человек. Он потом стал моим мужем, после смерти мамы. Правда, мама исчезла ещё в моём детстве, а замуж я вышла девять лет назад.
– Ты была замужем? – весело удивился доктор, – Да нет! Не похоже. Ты же девочка на вид. В детстве, что ли, выдали замуж?
– Почему в детстве? Мне было семнадцать. Но мой муж, он … он не совсем был для меня мужем, если честно.
– Как же это?
– Он… – Нэя зашла за спину доктора, стесняясь его глаз. – Он был мне защитником, понимаете? Но не как отец. Потому что он любил меня не как отец. Понимаете? Но и не был мужем, как….
– Как кто?
– Он, – призналась Нэя.
– Рудольф? – удивился доктор – он был тебе муж?
– Да.
– И за что же выкручивал тебе душу? Как это может быть?
– Не знаю. Он мстил.
– За что?!
– За побег. Я знала его ещё девять лет назад.
Доктор ни о чём не спрашивал какое-то время, но не выдержал. – Любила его?
– Да.
– А сейчас?
Нэя молчала. Ей было трудно дышать. Щеки порозовели ещё сильнее.
– Прости. Я больше не буду тебя пытать. Идём! – и доктор взял её за руку. – Ты должна знать. Я всегда готов тебе помочь. Во всём. И наш вчерашний разговор во время прогулки остаётся в силе. Хочешь считать меня другом?
– Хочу.
Доктор, довольный, пожал её ладонь. Неожиданно он увлёк её к скамье, спрятанной в тени цветущего дерева. Спинка скамьи была сделана местным умельцем в виде целующихся птиц. Наивно, но красиво, а главное, само место как бы и говорило о своём предназначении – только для влюблённых. – Давай, присядем. На пару минут, – доктор с улыбкой погладил птиц, выточенных из кружевной древесины. – Как трогательно, а главное, как знакомо. Милующиеся птички как символ влюблённых сердец, – и Франк качнул рукой такую же резную кормушку для птиц над головой. – Сколько чистоты и наивного простосердечия проявляют местные люди в любом своём ремесле. Почему же они так трудно живут?
Расспросы или допрос? О Кристалле Хагора
Нэя присела на край, не имея желания миловаться тут с доктором, а именно так она поняла его приглашение усесться на «скамью для влюблённых». Вдруг кто увидит и решит, что она доступна всем и каждому как Эля? Но для доктора не были понятны местные традиции. Скамья и скамья. Только расположена она была очень удобно и скрытно от посторонних глаз.
– Скажи мне, Нэя, не видела ли ты у Рудольфа такую странную вещь в виде перстня с огромной и переливчатой друзой. У неё ещё грани такие острые и многочисленные, угрожающие, одним словом.
– Видела, – ответила она, не видя смысла в том, чтобы это отрицать. – А что?
– А ты никогда не сталкивалась с таким… – доктор замялся, – ну как бы, миражом, когда из этого камня как из непонятной и глубокой расщелины, вроде того, кто-то глядит на тебя страшным взором, от которого леденеет кровь. И призрак этот очень похож на жуткое привидение, что ли, с тою особенностью, что может покидать своё убежище, или что оно там? Например, входить в общение, что-то говорить, и вроде как отдельно и независимо от присутствия самого Рудольфа рядом в этот миг? Не было этого? Ни разу? Мне это очень важно уже для личного самоуспокоения.
– Вы это тоже наблюдали? – поразилась она, вспомнив старика, который плакал и обнимал её в подземном отсеке. Значит, он не был только сном?
– Вот оно что! «Тоже».
– Он не был жутким. Хотя… Он бывает разный, это правда. И страшный тоже. То, что вы назвали привидением. Он вроде невольника, я так думаю. Но это такая тема, доктор, что я не хочу её касаться. Даже при одном только разговоре об этом, у меня возникает удушье. – И она встала.
– Не сочти меня бестактным и прилипчивым, но я однажды подвергся странному воздействию этого кристаллического артефакта, и должен уяснить себе лично, что я не страдал тогда временным психическим расстройством.
– А что вы видели?
– Да как тебе сказать… Чудовище какое-то. Я чуть не грохнулся оземь, поскольку чувства отказывались мне служить. А впоследствии у меня распухло запястье, за которое тот призрак меня схватил. Рудольф же искренне ничего не понял, ничего не увидел. А я по роду своей профессии всегда вычисляю ложь. Я думаю, что иногда он и сам, Рудольф, подпадает под воздействие этой штуковины и не может себя контролировать. Поэтому я рад, что ты ничего не записала на ту пластину. Я тебя просто тестировал, знал, что ты откажешься. Если бы он, Рудольф, не был настолько самонадеян и любопытен, а то существо, или кто он там, не так самообольщался собственным могуществом, не было бы этого неразрешимого их взаимосвязанного узла. Причём узла живого, страдающего и мыслящего с обеих сторон. Он, природное ли это образование, искусственно ли созданное, или же он разумное живое существо, не невольник и не жертва. Как и Рудольф не его палач. Они оба попали в ловушку, взаимную и для той и другой стороны. Понимаешь? Я так это понимаю.
– Вы хотите, чтобы я выкрала у Рудольфа кольцо Хагора? А для этого помирилась с ним? Я не буду этого делать. Ни мириться, ни воровать.
– Кольцо Хагора!? Так ты знаешь Хагора?
– Нет. Я его не знаю. Название кольца я узнала случайно. Рудольфу самому нравится его воздействие, я так думаю. Ведь он свободен в том смысле, носить его на себе или нет. Он также волен отдать его настоящему владельцу. Но он же этого не делает. И вообще, он мне настолько невыносим, что я даже мыслью его касаться не хочу! Я вышла бы замуж за любого столяра, каменщика, грузчика, садовода, наладчика швейного оборудования и даже обслугу из самого простонародного дома яств, но только не за него…
– А за врача? Я и не собирался принуждать тебя к воровству. Ещё чего! Да его и не выкрадешь. Оно, это нечто или некто, уж и не знаю, вполне может покалечить любого, а то и уничтожить напрямую. Оно как-то соединено с такими необъяснимыми источниками инопланетной силы, что никому постороннему к нему прикасаться нельзя. А рассказал затем, что поначалу я решил, что как-то тронулся умом. Не знаю, но отчего-то чувствую, что ты будешь тем самым исключительным фактором «Х», который и поможет в разрешении сего, не побоюсь этого определения, психиатрического уравнения со многими неизвестными. Но не сразу, понятно, а во времени. Избранница, – добавил он.
– Избранница чья?
– Хотел бы, чтобы моя. Да не верю в это. Хотя и надежду в себе лелею, – и он засмеялся весело и не очень подходяще к теме беседы. Нэя пошла по дорожке одна, подавленная упоминанием о Кристалле Хагора, а радостный доктор тронулся вслед за нею, едва не вприпрыжку, норовя прикоснуться к ней, то так, то этак по ходу движения. Но делал это настолько мягко и стеснительно, деликатно и едва-едва, что она тоже засмеялась просто из желания поддержать его беспричинную радость, хотя и не находящую ответного усилителя в её душе.
– Ты даже не понимаешь, Нэя, свою тут уникальность. Тебя ещё изучать и изучать. Я послал твои данные на Землю, В ГРОЗ. Они шокированы. Ты же не являешься человеком полностью местной антропологии. Ты гибрид. Но как это? Значит, гибридизация возможна? Значит один вид – и мы и местные? И кто же была твоя мама? Отец местный, а мама?
– Уже не спросишь. Тон-Ата нет.
– Кто это Тон-Ат?
– Муж. Я никогда не спрашивала о маме, о прошлом. Почему? Не знаю. Но он будто провел запретную черту. Нельзя! И я молчала.
– Помнишь маму?
– Да. Она была…
Как доктор Франк стал соперником
Нэя расширила глаза, перед ними возник Рудольф.
– Доктор? – сказал он, не глядя на Нэю. Чёрная безрукавка облепила его как вторая кожа. Шорты открывали те самые ноги, о которых она вспомнила только что на бревне, сидя с доктором. Бритую голову он замотал какой-то косынкой от жары, и это не выглядело смешно, но было непривычно. Но она прыснула как идиотка от внезапного смеха.
– Вы тоже тут гуляете? – опять спросил Рудольф.
– Конечно, – равнодушно отозвался доктор. – А что ещё можно делать в лесопарке? Идём вот купаться.
Рудольф, загородив дорожку, не пропускал Нэю, как бы не видя её.
– Вы купаетесь в этом мелком и противно-тёплом озере? С ними вместе?
– А что? Они не люди? Или уж так нечисты?
– Да нет. Я имел в виду… – но что он имел в виду, он не смог объяснить. Нэя обогнула его, пройдя по траве и царапая открытую шею и руки о кустарники, росшие впритык к дорожке. Кустарники были древовидные. Сверху посыпались прозрачные круглые жучки. Она завизжала, стряхивая их с себя. Рудольф стал собирать тварей с её волос, нежно касаясь кожи шеи и открытой части плеч, вызывая в ней почти наслаждение этими искусными касаниями, но по-прежнему не глядел в лицо и обращался к доктору. – Вообще-то, я имел в виду, что вода не очень чистая по нашим стандартам…
Нэя замерла, ловя его ласку и желая её продолжения, почти отключившись от восприятия всего прочего, поражаясь самой себе. Он притронулся к её губам ладонью, и Нэя – как могло это быть? Отозвалась, шевельнув ими в стремлении поцеловать эту ладонь, забыв о гадких жуках, которых он почти давил. Его фигура тянула неким скрытым и мощным магнитом, ей хотелось к нему прижаться, от знакомого запаха возникло головокружение, как было в тот вечер, когда он вышел неожиданно из сумрака навстречу им с Антоном. Те же самые ощущения вернулись к ней, та же отменяющая всякий самоконтроль тяга к нему. Разум погружался в некие сумерки, в которых растворялось всё, кроме и не думающего её оставлять влечения. Вернее, она сама полностью этим влечением стала, – на миг, но миг определённо сумасшедший. Ей хотелось оказаться с ним наедине, без доктора, но отменить доктора было невозможно. Франк же с проницательным любопытством наблюдал сцену их спонтанного безмолвного милования. Ещё минута, и деликатный врач ушёл бы в сторону, всё поняв, но Нэя отшатнулась от Рудольфа первая, почти шарахнулась в колючие на этом участке аллеи заросли.
– Мне вполне подходит. Я, знаете ли, опростился за столько уж лет жизни с ними. Я разве стерильный? Немного же грязи это для иммунитета и необходимо. Для того, чтобы работал, – Франк еле заметно ухмылялся, отлично уловив сам момент отторжения Нэей Рудольфа, откровенно проявившего примирительную ласку. Он и сам, забыв о собственной седине, включился в игры, играть в которые даже для Рудольфа было определённым безумством, учитывая его далеко не юношеский возраст. Но возраст был тут величиной относительной. Это на Земле они попадали под категорию зрелых людей, а тут? Доктор по виду был неотличим от местного пятидесятилетнего мужчины, а Рудольф и вообще жених в возмужалой молодости, потенциальный наполнитель казны Храма Надмирного Света.
– А, ну если для иммунитета… – Рудольф смотрел на руку доктора, в которую опять вцепилась Нэя. Она сделала так, чтобы задеть его. Но и была потребность в защите от него. Она продолжала глядеть на майку Рудольфа, под которой дышала его великолепная грудь, не желая смотреть в его лицо.
– У меня есть один знакомый жрец из столичного Храма Надмирного Света, – начал доктор странную беседу, – я спас его однажды от гибели чисто по случайности, а он принял меня за самочинного знахаря-травника. Потом он обещал мне провести обряд зажигания зелёного огня безвозмездно, когда у меня будет на то необходимость. Так что если тебе, – он обращался к Рудольфу, – будет в том нужда, скажи, если к тому времени я тебя не опережу.
– Нашли для себя смазливую вдовушку? Их тут столько… они готовы вцепиться в любого свободного кандидата в женихи, даже если тот уже является кандидатом на вселение в их Надмирные селения, и к дверям их Храма его вполне могут принести на носилках. Да и неизвестно, какой шлейф последствий из прошлой и вольной жизни часто тянется за очаровательными вдовушками.
– Какой такой шлейф? О чём речь?
– Местная публика привыкла открыто проявлять свои негативные качества, в том числе и банальную, но такую опасно-непредсказуемую ревность. Вам ли, знатоку местных нравов, и не знать? Вот я знаком с одним таким ревнивцем из их милой столицы. Он прямо так и говорит: «Любой, кто поведёт мою избранницу к дверям Храма, при выходе оттуда сразу отправится на поля погребений». А он с самой её юности решил, что она его избранница свыше, хотя она никогда ему и не принадлежала. Да и не могла в силу уж очень большого расхождения в их кастовом статусе. А ведь тут, доктор, очень сложное деление людей на касты, вы же знаете. А сердца человечьи, как и у нас на Земле, кастовых различий не имеют. Это ли не доказательство всеобщего равенства? Так вот, очень нешуточный персонаж, хотя и похож внешне на химеру. Ведёт своё происхождение от остаточной древней расы – носителей атавистического гребня на голове и таких же агрессивных инстинктов. Но расово смешанный с благородной кровью континентальных аристократов. Он, если для исследователя, представляет прелюбопытный экземпляр. Из него буквально наглядно выпирают те самые швы, которыми природа сцепила эти две расы, отличные одна от другой, а тем ни менее дающие потомство при реализации полового сближения. И ведь они неимоверно тянутся друг к другу, как будто у неведомых создателей и было намерение сплавить их в одно целое, а замысел отчего-то остался недоделанным. Он сочетает в себе не сочетаемое. Красоту с уродством, ум с безумием, а редкую притягательность с одновременной непереносимостью его, если входить с ним в общение. Несмотря на корявость, он завораживает глаза, доктор, а сила внутренняя такова, что при осознанном её использовании он вполне может управлять другими как роботами. Но он этого осознания не имеет в себе и пользуется этой силой вслепую, как если бы я дал ему компьютер, а он начал тыкать куда попало. Мог бы и по случаю активировать ту или иную программу. То есть налицо деградация некогда высоко разумной расы людей, как вы же и объясняли Арсению Рахманову, с наличием также тех её жалких остатков, что одичали в необозримых джунглях на океанических окраинах континента. А этого обитателя столичных уже джунглей и женщины любят, совсем не самые убогие в Паралее, а даже и лучшие. Женщины, они чуют в нём то, чего не хватает их собственной расе для её полноценного выживания, так я думаю. Силы телесной и силы воображения, поскольку мозги у трольцев вялые и полусонные. Их внешность отточена и тонко прорисована, бесспорно, но им не хватает красок, они лишены выпуклости и правдоподобия. А он, этот тип, как целый, хотя и бесхозный баллон с красителями всех цветов, где они и бултыхаются в бессмысленной и невостребованной абракадабре. Его как будто щедрой малярной кистью рисовали.
– А ближе к сути нельзя?
