Глава 2
Торпухово стояло в самой гуще леса, словно бы прячась от всего остального мира.
Добрых три часа Стас шел по едва заметной тропке, петляющей среди деревьев. Пару раз он терял ее, но, на счастье, тут же вновь находил. Порой под ногами чавкала болотная жижа, порой звуки шагов скрадывал толстый слой мертвой хвои.
Сбившись в очередной раз с тропинки, он забрел в заросли крапивы и какое-то время вслепую продирался сквозь высокую жгучую траву, выставив перед собой гитарный футляр. Деревню он заметил лишь когда запнулся о жердь старой, полусгнившей изгороди и, неловко взмахнув руками, повалился на влажную землю. Крапива расступилась перед ним, и он выпал в аккурат на потерянную стежку.
– Черт! – досадливо сказал Стас, почесывая обожженные запястья. Он встал и осмотрелся.
Во всей деревне было семь изб, причем только в трех еще могли жить люди. Остальные – с провалившимися крышами, покосившимися дворами, утонувшие в крапиве и кустах, явно были нежилыми.
За избами, возле леса, зеленели ухоженные грядки. Трава меж домами была тщательно выкошена. И значит, люди здесь есть, отметил про себя Стас. Кто-то еще живет в этом забытом богом уголке.
Стас направился к ближайшему дому. Не успел он сделать и трех шагов, как откуда-то выкатилась маленькая белая собачонка и завопила истошно, забегала кругами по выкошенному лугу, облаивая нежданного гостя. В окошке мелькнуло пятно лица. Мелькнула и пропало.
Стас остановился у высокого перекошенного крыльца, ожидая, что хозяева сейчас выйдут. И он не ошибся. Скрипнула дверь, из избы выглянула старушка. Прищурившись, всмотрелась в Стаса, приветливо кивнула ему.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Цыц, Малка! – прикрикнула старушка на собачонку.
– Варвара Ивановна? – спросил Стас.
– Что? – не услышала она, поднесла ковшик ладони у уху.
– Варвара Ивановна? – повысив голос, повторил Стас.
– Я, милый, я! – она закивала, улыбнулась, вышла на крыльцо.
– Вам привет от Саши Ростоцкого.
– От кого?
– Саша! Ростоцкий!
– Не кричи ты, сынок, так, курей напугаешь. Заходи-ка лучше. Дома поговорим…
В избе было на удивление чисто. Некрашеный пол, застеленный тряпичными вязанными дорожками, сверкал выскобленной белизной. На аккуратно заправленной кровати, спинки которой блистали никелем, громоздилась пирамида взбитых подушек. Белая русская печь, большая, в половину избы, казалась вырубленной из снега.
Стас встал в дверях, не решаясь топтать чистые половики своими пропыленными насквозь ботинками.
– Заходи, милый, заходи, – радушно сказала Варвара Ивановна. – Не стой на пороге-то.
Он разулся – носки были немного чище – снял рюкзак, положил его вместе с гитарой у порога и, немного смущаясь, прошел в комнату.
– Присаживайся, милый. Находился, небось, сегодня? Сиди, сиди! Отдыхай. Я щас чайку поставлю, водица у нас знатная, ключевая. Ты такой больше нигде не попробуешь… – Старушка ушла за занавеску, на маленькую кухоньку, застучала, зазвенела там чем-то и все бормотала весело, говорила что-то неразборчивое, радостное, легкое…
Стас присел на табурет, стоящий у окна, чуть сдвинул на подоконнике цветок, растущий в банке из-под зеленого горошка и выглянул на улицу.
Уже вечерело. Солнце клонилось к западу, медленно опускалось в лес, нанизывалось на острые вершины темно-зеленых елей. В небе появились облака, их рыбьи животы золотились закатными отблесками, и Стас подумал, что ночью, возможно, пойдет дождь.
– Дождя бы не было, – сказался Варвара Ивановна с кухни. – Что-то ноги сегодня так и ноют, так и ноют… – Занавеска отдернулась, и появилась хозяйка с блюдом вареной картошки.
– Вот, чем богата. Покушай. Как звать-то тебя?
– Стас.
– Сейчас огурчиков с подпола достану. Молочка налью. Козье-то пьешь?
– Пью.
– Вот и ладно. Я ведь раньше коровку держала, а потом тяжело стало. Ей ведь и сенца надо сколько, и пойло готовить. Морока сплошная! Теперь вот козу завела – травки накосишь чуть – и хорошо, в самый раз. А молочко хорошее, жирное. Я и творог их него, и сыр делаю. Сейчас, достану сыру-то, у меня цельный круг в подполье лежит, выстуживается, попробуешь. Только вот хлеба нет у меня.
– У меня есть, – сказал Стас. – Я принес.
– Вот и славно. Я уж сама сколько не пробовала хлебца-то. Самой делать лень – печь топить надо, тесто замешивать, а в село-то идти далеко. Раньше возили к нам, Степаныч возил, на лошади, а теперь кому мы тут нужны? – она махнула рукой. – Три старухи, да дед. Почта и то бывает не каждый месяц. Порой сама за пенсией-то ходишь, через лес, в село, на почту, к Марине. Так ведь и денег-то не всегда дают. Придешь, иной раз, а потом ни с чем домой возвращаешься. Летом-то еще ничего, а коли зимой? А весной, когда тут все затопляет, не пройти, не проехать?..
Стас вполуха слушал старушечьи жалобы и поглядывал по сторонам. Его внимание привлекли листки на бревенчатой стене, детские неумелые рисунки. Варвара Ивановна, заметив его интерес, довольно пояснила:
– Внуки рисуют. У меня двое их: Мишутка и Алешка. В селе живут, дочка моя, как замуж вышла, перебралась туда. Хорошо живут, все к себе зовут, дом большой у них, а я не могу. Здесь все как-то ближе, свое. Вся жизнь моя здесь. А там что?.. Нет, пока хожу, туда перебираться не буду. Так им и говорю. Пока ноги держат… – она спохватилась, всплеснула руками. – Что-ж я, старая, заболталась совсем! Картошка-то стынет. Сейчас огурчиков принесу, – она сорвалась с места, ускользнула за занавеску.
– Да не надо, я так поем. – сказал Стас ей вслед. – Спасибо.
Но она уже звякнула щеколдой, стукнула крышкой хода в подполье, с головой погрузилась во влажную, пахнущую прелью темноту.
Стас поднялся, подошел к входной двери. Достал из рюкзака буханку хлеба и маленький радиоприемник, вернулся за стол. Посидел какое-то время, затаив дыхание, прикрыв глаза и вслушиваясь в какую-то прямо первобытную тишину.
Клонило в сон.
На улице стрекотали кузнечики. Щелкали маятником ходики на стене. На кухонке, за занавеской негромко что-то потрескивало, должно быть горела лучина в самоваре. А внизу, под половицами, ходила Варвара Ивановна, бормотала чуть слышно, словно разговаривала с кем-то.
Наговаривала что-то…
Время остановилось.
Налилась тяжестью голова. Опухли веки.
Словно воск в горячей воде, растеклись мысли…
Она там одна.
Во тьме.
Среди седой паутины.
Бродит по бескрайнему подвалу в поисках выхода, натыкаясь на балки, проваливаясь в ямы. Из-под ног выпрыгивают слепые жабы. Наплывы ядовитой плесени слабо светятся на стенах.
Баба-яга…
Избушка на курьих ножках…
«Переночуешь, если не испугаешься…»
Стас спал, но часть его сознания бодрствовала…
Скрипнула дверь. Легкие частые шаги прошлепали по выскобленным доскам.
Что-то коснулось его ноги. Липкое, как паутина, холодное, словно жаба.
Волосатое, как тарантул.
И тотчас рядом оглушительно грохнуло.
Стас вздрогнул, едва не свалившись с табурета. Вздернул голову. Сон отлетел. Словно выброшенная на берег рыба трепыхалось сердце.
На какое-то мгновение ему показалось, что это вовсе не сон – липкое, холодное касание.
Ему показалось, что какая-то серая тень метнулась из-под стола и бесследно исчезла.
Показалось, что раздавшийся грохот это…
Из-за занавески вышла Варвара Ивановна. Она держала в руках тарелку с солеными огурцами и неровный круг сыра.
– Заждался?
Конечно же, это хлопнула тяжелая крышка люка в подпол!
– Вот огурчиков принесла.
Стас зевнул, помотал головой. Сказал, массируя кулаками глаза:
– Нож есть у вас? Давайте я хлеб порежу.
– Сейчас принесу, – хозяйка поставила тарелку с огурцами перед гостем, положила сыр. Принесла с кухни нож с тонким источившимся лезвием.
– Долго вы там бродили, – сказал Стас, нарезая буханку щедрыми ломтями. – Я даже задремал слегка.
– Сыр искала, – объяснила старушка. – Я его у входа положила, приступочка там деревянная есть, а Хозяину, видно не понравилось. Оттащил в самый дальний угол. Проказничает.
– А где хозяин-то? – спросил Стас. – По делам ушел?
– Куда он уйдет? Здесь где-то.
– Так пускай ужинать идет.
– Ужинать? – Варвара Ивановна негромко засмеялась. – Так ты про деда моего, что ли? Он пятнадцать годов как умер.
– А кто же?..
– Хозяин-то? Домовик. Хозяюшко. Кто ж еще?
Стас дернул рукой, едва не порезавшись. Вновь сердце провалилось куда-то, заколотилось, застучало, требуя выпустить его из тесноты грудной клетки.
А сон ли это был? Легкое касание, холодное и липкое. Тень, метнувшаяся в сторону.
Сон ли?..
– Так как там Сашка поживает? – словно ни в чем не бывало, спросила Варвара Ивановна.
– Какой Сашка? – механически переспросил Стас.
– Ростоцкий. Он ведь родственник мне. Дальний, конечно, но, какой-никакой, а родня.
– Нормально. Шоферит… И давно он у вас?
– Кто?
– Домовой.
– Дедушко-то? Да всегда был. Что за дом без Хозяина?
– Видели вы его?
– А как же, – Варвара Ивановна кивнула, – видела… А ты кушай, милый. Разговорами-то сыт не будешь. Вон и самовар закипел, сейчас чайку свежего заварю.
Она встала и вновь убежала на кухню.
Стас взял картофелину, откусил задумчиво.
Домовой. Неужели правда? Нет, не может быть! Выдумала пожилая одинокая хозяйка себе помощника, с ним не так скучно.
А касание?
Почудилось!
А леший, про которого говорил Саня? Тоже почудилось?
А Зона, где пропадают люди, где перестает работать электроника, где ночное небо порой светится золотом, где появляются странные миражи и слышатся необычные звуки?
Может все это как-то взаимосвязанно?
Странные следы, фотографии которых Стас видел в одном журнале. Огненные шары, парящие в воздухе. А теперь еще домовой и леший.
Зона. Что же это такое?..
– Вот и чаек поспел, – Варвара Ивановна принесла две кружки на блюдечках. – Я-то есть не буду, а чаю с хлебцем попью.
