Мария Самтенко "Дочь Деметры"

Что ж, как оказалось, кроме звёзд или книг его волновала как минимум жизнь Таната – а, впрочем, кому как не Коре знать, что Деметра в своих оценках зачастую бывает пристрастна, и человек, который «не интересуется ничем», на деле интересуется чем угодно, кроме её растений.

По словам Деметры, с виду Аид был «тёмноволосый, чёрноглазый и мрачный», но Коре, конечно, это не помогло. Она при всём желании не могла опознать Аида по описанию – ну, мало ли на корабле чёрноволосых и чёрноглазых, и не записывать же ей в штурманы каждого мрачного и нелюдимого типа?

И этот простой чёрный мундир, и ни медалей, ни орденов – а ведь он много лет служил во флоте, воевал во всех трёх Космических войнах и в десятках, если не сотнях мелких конфликтов. Орденов у него должно быть столько, что хоть целиком обвешайся, но на мундире только простые нашивки – наверно, они означают какое-то звание, понять бы ещё какое.

Кора неожиданно подумала, что если это и вправду легендарный штурман Аид, то пять полупьяных идиотов из лифта и не могли доставить ему особых хлопот.

– Аид… Кронович? – испуганно переспросила она.

Штурман издал тихий непонятный смешок, словно был раздосадован такой реакцией, и Коре стало неловко. В смысле, ещё более неловко, чем раньше.

– Я хотела поговорить с Танатом о смерти, – тихо сказала она. – Узнать у него кое-что… как у специалиста.

– Ну, надо же, – покачал головой Аид Кронович. – Это так нетипично. Я имею в виду, для дочки Деметры.

Кровь бросилась Коре в лицо, и горло снова перехватило, но не так, как под пальцами мерзкого «красавчика», а так, как раньше, когда она задыхалась от боли и горечи в вентиляции.

В ушах снова стоял голос Деметры, её жестокие, невыносимо жестокие слова – и Кора, которая не проронила ни слезинки ни разу в жизни, поняла, что вот-вот заплачет.

– Не надо, пожалуйста, – прошептала она, не поднимая глаз. – Я не могу… простите.

Кору трясло; Аид успокаивающе коснулся её плеча:

– Танат не очень любит говорить о смерти, – негромко и как-то совсем не так, как раньше, произнес штурман, и Кора, рискнув поднять на него глаза, заметила, что строгое лицо чуть смягчилось, но не улыбкой (он по-прежнему не улыбался), а выражением глаз: из них словно ушёл холод далёких звёзд. – Пойдём. Здесь недалеко.

104–й этаж выглядел пустынным. В мрачном, с резкими поворотами коридоре было темновато, словно обитатели этой части корабля экономили на электричестве, навстречу не попадалось ни души, а звук их шагов по сетчатому металлическому покрытию разносился, казалось, на несколько километров. Поэтому Кора только обрадовалась, когда они дошли до транспортной ленты и помчались куда-то вглубь этажа.

Штурман всё больше молчал – лишь однажды он спросил, не собирается ли Кора немного отклониться от маршрута и потратить полчаса на то, чтобы отчистить от пыли и грязи волосы и одежду.

– Это обязательно? – уточнила девушка.

– Нет.

На этом вопрос был исчерпан.

Вскоре лента остановилась у одного из технических лифтов. Этот лифт был меньше и в целом напоминал не просторную, покрытую полированным металлом комнату с поручнями и светящийся синей панелью, а тесную клетку, обитую железными листами. Лифт нёсся вниз без остановок – до –199 этажа.

В лифте штурман снова заговорил:

– Конечно, это не моё дело… – он говорил негромко и уверенно, как тот, кто привык получать ответы на все вопросы, – но если ты объяснишь, что случилось…

Кора резко мотнула головой и сцепила руки в замок.

– Ничего не случилось, – ровно сказала она. – С чего вы взяли?

– Хм, – лифт остановился, штурман махнул рукой, предлагая Коре выйти первой, и она с опаской перешагнула невысокий порожек, недовольно щурясь от слепящего мертвенно–белого света, – Опять эти лампы… Видишь ли, после нападения этих пяти озабоченных идиотов логичнее всего было бы отвести тебя наверх и сдать на ручки Деметре…

– Ну уж нет, – пробормотала девушка, опуская глаза. Пол, на который она уставилась, выглядел аномально чистым, как будто они с Аидом очутились в медицинском отсеке.

– Не беспокойся, я не собираюсь тащить тебя к Деметре насильно, – фыркнул штурман. – Нет, Кора. Дело не только в этом. Когда ты зашла в лифт на своём + 131, вся в пыли и с таким выражением лица, словно собралась выйти на –150 и покончить с собой в цехе аннигиляции мусора, я сразу понял, что с тобой что-то не так. Только это не моё дело, следить за каждой девушкой с грустной мордочкой и оказывать им психологическую помощь. Для этого есть специальные службы.

– А почему тогда… – растерялась Кора.

– Почему я вмешался, когда на тебя напали? – уточнил штурман, чуть приподняв бровь, как тогда, перед лифтом, и Коре сразу стало не по себе. – Потому, что я не собираюсь терпеть всякую уголовщину. Так в чём же дело, Кора?

Девушка мотнула головой, отказываясь говорить на эту тему, но штурман смотрел на неё, холодно и пристально, и ждал ответа, поэтому вскоре она не выдержала:

– Я… подслушала чужой разговор, – запинаясь, начала она. – Деметра…и ещё кто-то, не знаю, он ещё просил дерево для… чего-то… забыла… они ходили и сплетничали, я была в вентиляции, там хорошая слышимость… они говорили обо мне, о том, что я… – она поперхнулась словами, и снова стало больно, и глаза защипало, а ком в горле мешал говорить. – Они сказали, что я… – она не знала, как объяснить, как говорить об этом человеку, который только что спас её, который, конечно, имел право знать, но, ветви и листья, как же тяжело ей давались эти слова.

Аид Кронович остановился, положил руку ей на плечо и чуть сжал, развернув лицом к себе:

– Они сказали, что ты умрёшь? – мягко спросил он, так, словно жалел о своей настойчивости (хотя Кора сомневалась, что суровый штурман мог о чём-то жалеть). – Ты хочешь поговорить с Танатом о смерти, потому, что Деметра бессмертна, а тебе суждено умереть?

Кора обрадовано кивнула; Аид же не отпускал её, и, продолжая держать за плечо, чуть щурил тёмные глаза, пристально вглядываясь в лицо.

– Да… – сбивчиво начала Кора, прикидывая, как бы половчее вывернуться из его хватки. – Она бессмертна, а я… – она запнулась, и в глазах снова заплескался туман, как тогда, в вентиляции, и всё, на что её хватило, это резко мотнуть головой.

Как было бы прекрасно, если бы штурман отпустил её! Коре наверняка удалось бы придумать что-нибудь.

Если бы только не было этой дистанции длиной в шаг, и руки у неё на плече, и этого непроницаемого выражения на его лице, и взгляда, слишком требовательного и внимательного.

Она инстинктивно попыталась отстраниться, но штурман положил вторую руку ей на плечо, словно в объятии.

При других обстоятельствах это могло быть даже приятно. Коре редко доставалось чьих-то прикосновений – да, пожалуй, кроме гнусных лап работяг она помнила лишь нечастые объятия матери.

Как было бы здорово, если бы Коре не требовалось лгать, и можно было рассказать всё, как есть! Но правда явно не понравится суровому штурману…

Вся правда.

Кора вдруг нашарила ниточку, способную вывести её из этой ловушки. В конце концов, ей вовсе не требовалось выдумывать, достаточно умолчать о первом дне весны и о том, что…

Туман снова заплескался перед глазами, горячими каплями осел на ресницах, и Кора, не желая, чтобы штурман видел её слёзы, торопливо шагнула вперед, ткнулась носом в плотную ткань мундира, судорожно втянула воздух – он пах шерстью, немного дезинфекцией и ещё чем-то трудноуловимым – и, ощутив, что железная хватка штурмана сменилась легким успокаивающим прикосновением, заговорила почти спокойно:

– Если умрёте вы, или капитан Зевс, или сама Деметра, да хоть военный с самым паршивым званием, с вами придет прощаться весь корабль, а потом вас кремируют, или даже и нет, в зависимости от заслуг, а то, что останется – гроб с телом или пепел с урной – отправят за борт, и вы будете вечно лететь между звёзд. А меня… моё тело положат в большой автоклав, и я стану питательной жидкостью, на которой мама будет растить деревья, из которой делают новые ноги и руки в медицинском отсеке, из которой растят животных на мясо, и от меня не останется ничего…

Говорить об этом было так восхитительно-легко, но в какой-то момент слова кончились, и Кора осознала, что плотная ткань мундира намокла от её слез, и что одна рука штурмана всё так же касается её плеча, а второй рукой он осторожно распутывает её волосы, чего на её памяти не делал никто.

– …и никто не скажет: вот, это дерево выросло на питательном бульоне из Коры, а вот то – на бульоне из переработанных нечистот, – закончила она.

– И ты решила спросить у Таната, что будет с тобой после смерти?

– Вроде того, – сказала девушка, отстраняясь, благо на этот раз штурман не стал её удерживать. – Ой, я, кажется, не только плакала на вас, но и вытерла о вас всю пыль…

– Не беспокойся, это мне следовало быть с тобой помягче. Пойдём, уже недалеко.

Штурман зашагал вперёд со словами, что теперь ему ясно, почему Кора не хочет обсуждать это с Деметрой: если за тысячи лет та так и не поняла, что у каждого своя мера горя, и…

– И что далеко не каждый мечтает стать подкормкой для тепличных растений, – мрачно закончила Кора, когда двери из стекла и белого пластика (наверно, роботы–уборщики наведываются к ним втрое чаще, чем к остальным) разъехались в стороны.

В отсеке Таната Железнокрылого был такой же яркий мертвенный свет, белые стены, блестящие светлым металлом столы, стальные инструменты. Всё, решительно всё было максимально светлым – единственным тёмным пятном оказались чёрные металлические крылья за плечами хозяина, который вышел встречать их на пороге другого отсека.

Глаза у Таната были серыми, волосы – русыми, а взгляд – острым, как скальпель в его руке.

– Что, опять? – сказал Аид вместо приветствия.

– Из-за какой-то мрази я вынужден пахать в две смены, – мрачно сказал Танат, протягивая Аиду руку в стерильной перчатке. – Кого ты ко мне привёл?

Он явно не мог не заметить ни Кору, ни следы её пребывания на штурманском мундире.

– Это Кора, дочь Деметры, – представил девушку штурман. – Танат Железнокрылый, лучший патологоанатом на этом корабле. И на этом свете.

– Ты необъективен, – отмахнулся Убийца, отвечая на удивлённый взгляд Коры кривой усмешкой.

Девушка робко разглядывала Таната и его вотчину – весьма и весьма напоминающую медицинский отсек прозекторскую.

– Деметра говорила о вас, – неловко сказала Кора, не зная, как начать разговор. – Правда, не очень подробно, я даже не знала, что вы патологоанатом. Она просто ворчала, что из тех тел, что попадают к вам, ещё ни одно не пошло в питательный раствор, все либо уходят в гробах, либо идут на кремирование. Якобы вы…

Она хотела сказать «ненавидите жизнь», потому что чувствовала, что с Танатом, этим чернокрылым киборгом в белоснежном халате, можно не выбирать слов, но тут её прервал тихий смех штурмана.

Кора так и подскочила, во все глаза созерцая чудо из чудес – давящегося от смеха Аида Кроновича.

– Чего смешного? – недовольно буркнул Танат.

– Ну, знаешь, – сказал Аид, отсмеявшись, – скажи мне кто пять-шесть тысяч лет назад, что ты будешь конкурировать за трупы с Деметрой…

– Тьфу на тебя, «конкурировать», тоже мне, – скривился Танат. – Да забирала б хоть все, это Зевс запретил перерабатывать умерших от болезни или вот криминальных. Хотя по мне, дебилов, которых зарезали в поножовщине, можно и в автоклав.

– С больными тебе, наверно, понятно, – Аид посмотрел на Кору, и та испуганно кивнула. – Полная дезинфекция и кремация. А криминальных сначала отправляют на вскрытие. Труп можно отправить в переработку не позже суток после смерти, если, конечно, это живой человек, а не биологическое существо, полностью созданное из вторичного сырья. Такое тело может храниться неделю. Потом качество… материала резко падает из-за процессов разложения, и отправлять в переработку становится нерационально – дольше возиться, очищая питательный раствор от продуктов распада. Танат и его подчиненные же обычно не выдают криминальные трупы, пока дело не раскрыто.

– Пора, наверно, начать выдавать, – без особого энтузиазма сообщил Железнокрылый. – У меня тут морг, а не склад.

– А в чем дело? – осторожно уточнила Кора. Она, конечно, имела какое-то представление о том, почему у Таната случился резкий наплыв криминальных трупов, но все её знания были обрывочными.

– Ты что, не слышала про маньяка? – на каменной в общем-то физиономии патологоанатома отразилось удивление.

Кора призналась, что кое-что слышала, точнее, подслушала, благо ни Деметра, ни посетители её оранжерей не были настроены разговаривать о маньяке.

– Да, кстати, – спохватился штурман. – Кора хотела поговорить с тобой о смерти, – в том, как он сказал это, прозвучало эхо чего-то далекого и безапелляционного, словно приказ. Хотя… нет, пожалуй, это не было приказом, как не было и дружеской просьбой, скорее, каким-то… Коре показалось, напоминанием.

– Деметра сказала, вы знаете все о смерти, – тихо произнесла девушка, скользя взглядом по железным перьям киборга. – Скажите, умирать больно?..

Танат передернул плечами, и его перья зазвенели:

– Ну, знаешь, смотря от чего, – недовольно сказал он. – Но ты не бойся. На самом деле в том, чтобы умереть, нет ничего страшного. Для тебя все закончится в один миг, потом буду работать или я, или автоклав.

– А если я не хочу, чтобы на этом заканчивалось?.. – спросила Кора.

– Не для тебя, – терпеливо поправил Танат, – для тела. Твоя душа…

Под строгим взглядом Аида и внимательным Коры он начал рассказывать о загробной жизни, о тысячи, тысячи религий, о том, что достаточно верить, и лучше всё же во что-то нормальное, а не в Ктулху (если бы ещё Кора знала, что такое Ктулху), и о том, что перерождение неизбежно, но это не так, как в ту злосчастную питательную субстанцию, которой так боится Кора, а в нечто живое, дышащее и разумное. И это было настолько заманчиво и прекрасно, что Кора едва не утратила бдительность и не спросила, а есть ли душа у тех, кто выращен в пробирке из этой же самой субстанции, кто не имеет ни детства, ни юности, кто сразу родился двадцатилетним и помнит лишь два с половиной месяца своей жизни (и дело не в амнезии), кто в жизни не прочел ни одной книги, но хранит в голове всю накопленную человечеством информацию о растительных и животных мирах всех планет.

У тех, кто живёт лишь до первого дня зимы.

Да, Кора едва не спросила об этом – едва удалось спохватиться и удержать рвущиеся с языка слова. При этом, кажется, она слегка изменилась в лице, и Танат быстро завершил лекцию о душе (очевидно, решив, что Кора не верит в существование душ) и начал говорить, что те, кто стали пеплом, и те, кто стали питательной смесью, всегда остаются в памяти близких, и даже если человек одинок, у него нет ни семьи, ни друзей, хоть кто-нибудь – пусть случайный знакомый – когда-нибудь да вспомнит о нем.

Кора засмеялась тихим, болезненным смехом. О ней-то уж точно некому будет вспомнить. Едва ли о ней подумает даже Деметра, она же…

– Вот тут ты можешь не беспокоиться, – твердо сказал Аид, и очередная порция истеричного смеха, булькнув, застряла у Коры в горле. – Тебя как минимум будут помнить те пять идиотов.

Девушка фыркнула, подумав, что действительно будут, и ещё как; Танат же озадачился, и штурман в двух словах обрисовал ему ситуацию.

– Спасибо, что не насмерть, – буркнул он. – Ещё бы не хватало…

Штурман прижал одну руку к груди и наклонился в неглубоком издевательском поклоне; Кора снова фыркнула и торопливо отвернулась, чтобы не раздражать своим смехом патологоанатома с его благодарностью другу за то, что тот не стал увеличивать ему фронт работ.

Потом она поблагодарила Убийцу за помощь. Слова были искренни – благодаря Танату Кора узнала ответы, которых ей так не хватало. Она обрела ясность. Теперь следовало действовать – и она уже знала, как. Если, к примеру, она умрёт, а тело не найдут за неделю…

Аида Кроновича она тоже поблагодарила – за всё. Она не стала пояснять, за что конкретно, в этом «все» было то, что он спас её в лифте, и то, что отвел к Танату, и ласковые прикосновения к волосам, такие необходимые.

Штурману это «всё» не понравилось совершенно:

– Ещё полчаса, и я провожу тебя. Ещё не хватало, чтобы ты бродила одна по нижним уровням, – безапелляционным тоном заявил он, и тут же обернулся к Танату, – так что, у тебя новый труп?

– Семнадцатый, – с некоторым удивлением отозвался Железнокрылый. – Ты хочешь взглянуть? Ищейки Гермеса его едва не обнюхивали. А, впрочем, как знаешь, – он дёрнул крылом и повел их куда-то вглубь прозекторской. – Кора, может, ты подождешь здесь?

– Не подождёт, – возразил Аид прежде, чем девушка успела открыть рот. – Веди.

Они прошли что-то вроде приёмной (видимо, для родственников покойных), лабораторию, где суетились два невысоких, щуплых субъекта в белых халатах и очках на пол–лица, и, подождав пору секунд, пока Танат откроет толстую, не меньше полметра, металлическую дверь, переступили высокий порог.

Кора поёжилась – было холодно, едва ли намного выше нуля – и присмотрелась к столам, совсем таким же, как те, которые были в том помещении, где они говорили с Танатом, только на сей раз не пустыми.

На столах лежали аккуратно накрытые простынками тела. Кора насчитала шесть штук – остальные, видимо, хранились в другом месте.

– Вот он, рабочий из шлифовального цеха, – Танат сверился с биркой на ноге и назвал имя, но Коре оно ни о чем не говорило. – Нашли по запаху… на техническом между +31 и +30. Висел, как обычно, в проволочной петле…

– И сколько он там провисел? – небрежно уточнил штурман, приподнимая простынь за угол.

– Больше трёх дней, – сказал Танат. – Все как обычно. Его, очевидно, подкараулили после смены, придушили петлей, перенесли на технический уровень, изнасиловали и повесили. Причина смерти – механическая асфиксия. Отпечатков нет, биологических следов нет, ничего нет…

– Какой ужас, – пробормотала Кора.

– Тебе не стоит беспокоиться насчёт маньяка, – сказал штурман, пристально разглядывая её лицо – все семнадцать – мужчины, – он откинул простынь в сторону, и Кора прижала ладонь к губам, чтобы не закричать (и не оставить свой завтрак на полу у Таната). – Не отворачивайся. Вот так же, или примерно так же, с поправками на причину смерти, будешь выглядеть ты, если тебя найдут через три дня после смерти. Так что, не лучше ли спокойно прожить свою жизнь, сколько там тебе отпущено, и с достоинством принять то, что будет потом, не важно, будет ли это кремация или переработка в раствор?

Кора сдавленно пискнула, стараясь не смотреть на распростёртое на столе отвратительное тело с вытаращенным языком и почерневшим лицом.

Она не могла не смотреть.

– Ты достаточно прониклась или хочешь посмотреть остальные? – уточнил Аид, снова накрывая тело простыней. – Тут разные есть.