Она отправилась в квартиру, чтобы вознаградить себя чашкой хорошего кофе – то, что продавалось в кафетерии, годилось только на то, чтобы запить сладкую выпечку или блинчики с печенкой. Ханна знала, что напиток на самом деле не бодрит, а блокирует проявления усталости, заставляя организм растрачивать накопленный резерв сил. Силы растрачивались быстро, а накапливались долго. Но в критические моменты – а открытие, взрыв, дознание и скандал в один день ординарной ситуацией назвать было нельзя – это было спасением.
Перед возвращением в кафетерий она умылась прохладной водой и освежила макияж. Придирчивый взгляд в зеркало не обнаружил изъянов – ни синяков под глазами, ни следов на нижней губе, которую она прикусывала в моменты волнения. Обычная, наверное, даже, симпатичная висица. Русоволосая, сероглазая, с приятными чертами лица. В молодости Ханна носила волосы до плеч, собирая их в «хвост» и прически, а после тридцати начала коротко стричься – это придавало энергичный вид. Да и мороки с короткими волосами было меньше – фен, воск, пять минут и готово.
Остаток дня прошел без происшествий. В восемь вечера они закрылись – пришлось выгонять с веранды двух полицейских – и отправились во двор, чтобы обговорить дальнейшие планы. Ханна еще раз повторила слова благодарности, выдала своим спасителям два конверта – «серую» премию. Спросила, согласны ли Ёжи со Снежкой работать в таком режиме. Согласны ли переработать – возможно, вторая смена найдется не сразу.
– Я буду очень рада, – сказала Снежка, спрятавшая конверт в торбу. – У меня временные трудности. Мне отказали от квартиры – хозяин выставил ее на продажу, быстро нашлись покупатели. К сожалению, моих сбережений не хватает на то, чтобы заплатить залог за новое жилье. Я готова работать без выходных. Если нетрудно, подыскивайте пока только повара.
– А где ты собираешься жить? – поинтересовалась Ханна.
– Не знаю. Попрошусь к знакомым… если откажут, попрошу вас разрешить мне ночевать в подсобном помещении.
– В подсобном – не разрешу, – Ханна посмотрела на огорченное лицо Снежки и решила, что должна сделать доброе дело. – Наверху пустует трехкомнатная квартира. Условия: ты не шумишь, оплачиваешь коммунальные счета, не жалуешься на мебель и обстановку, пока подыскиваешь себе подходящее жилье.
Смотреть розовое гнездышко пошли втроем – Ёжи почему-то никуда не торопился. При виде круглой кровати Снежка пришла в восторг, а от наличия балдахина чуть не прослезилась.
– Как тут красиво! – хлопая глазами и краснея, сказала она. – Жил же кто-то! Вот бы всегда так жить!
Грязные следы на коврах вызвали охи и вздохи. Пока Ханна прикусывала язык, чтобы не сказать всё, что она думает об интерьере, Ёжи отскреб налипшие на мех куски глины и пообещал Снежке отвезти ковры в химчистку. Нельзя допустить, чтобы пропала такая красота!
Ханна наскоро написала подобие договора. Ожидавшие бумагу Ёжи со Снежкой обсуждали роскошь обстановки и перевозку вещей.
«Сразу сработались, и дальше вряд ли будут ссориться, – подумала Ханна. – Надо же, как любовь к розовому цвету и золотым кистям оборотней объединяет. Никогда бы так на совместимость проверять не догадалась. Хотя, это будет действовать, только если оба искренни. Витольд же мне врал».
Перед сном она позвонила родителям, рассказала, как прошел первый рабочий день – кратко и подправляя некоторые моменты. Удивилась тому, что матушка разделяет точку зрения полицейского начальника и возлагает вину на любовницу Витольда. Замяла неприятную тему и пообещала непременно приехать в выходные, когда в кафетерии будет поменьше народу.
Засыпая, Ханна провалилась в водоворот лиц – злых, испуганных, обеспокоенных. Оружие, фуражки, погоны, шлемы, бронежилеты… Альфы, волки, лисы и люди сливались в размытое пятно, предрекавшее неспокойный сон. Так оно и вышло.
Глава 6. Рабочие будни
Следующий день покатился по накатанной колее. Полицейские, спецназовцы и спасатели были неприятно удивлены расписанием – кафетерий открывался с десяти утра – и с восьми ломились в дверь, в которой меняли стекло, пугая рабочих и вымогая у Снежки вчерашние пирожки на вынос. Добросердечная Снежка выдавала голодающим альфам пакеты, забирала деньги под расчет, а к открытию озвучила Ханне дельную мысль:
– Надо сбоку сделать окошко. Утром продавать кофе и вчерашнюю выпечку. Кто хочет – поест на веранде, мусорный бак для картонных стаканов и тарелок там стоит. Кто торопится – унесет с собой. Зимой будут только уносить.
– Посчитаем объемы продаж, на вечерний час перед закрытием сделаем скидки, утром тоже вчерашнее можно будет продавать со скидкой. А днем цену надбавим… через месяц-другой, – прикинула Ханна. – Да! Я же нашла зубочистки! Сейчас на столы расставлю.
– Не надо, – отмахнулась Снежка. – Они их растащат, разломают и набросают на пол. Не утруждайтесь.
К обеду выяснилось, что Снежка права. Служивые крали зубочистки пачками, теми, которые не украли, лопали уцелевшие шарики, сперли три солонки и салфетницу, срезали и унесли пяток искусственных лиан, сломали две крепкие табуретки и выдрали доску из ограждения веранды. Ханна дождалась Анджея и кротко спросила, можно ли написать заявление. Волчара долго хохотал, а потом устроил разнос всем обедающим, пообещав кары за воровство и порчу имущества. Толпа в разноцветных формах прижимала уши и наклонялась к тарелкам. Спасатели устыдились и вернули в зал украденный стул со спинкой. Надо же… Ханна стулья не считала и ничего не заметила.
Рабочий день прошел гладко – мелкие свары не в счет. Ханна напрягалась, когда в кафетерий заходили спецназовцы, скользила взглядом по лицам, успокаивалась, не обнаружив скандалиста Шольта. Она не собиралась бросать слова на ветер. Раз пообещала Ёжи и Снежке, что откажет хаму в обслуживании, значит, надо выполнять. Не увиливая, не перекладывая на чужие плечи. Если Шольт попробует войти, придется заступить ему дорогу. Вероятнее всего, это обернется новым скандалом, да еще и отсечет часть клиентов, но тут уж ничего не поделаешь – нельзя изменять принципам и давать работникам повод усомниться в своей надежности.
Ханна по гостиничному делу знала, что альфе простят слова: «Хамов мы не обслуживаем. Это не обсуждается», если проблемный клиент снова появится на точке. «Сильному» альфе простят, а «слабой» висице – нет. Ёжи со Снежкой промолчат, но запомнят, и однажды это выплывет – и не просто выплывет, а в самый неудобный момент. Скажут: «Это с самого начала было ясно – первого скандалиста не прогнала, значит и остальным спустит». Не смолчала? Теперь делай.
Шольт так и не появился. Вечером Снежка отбыла из кафетерия вместе с Ёжи, пообещав вернуться через пару часов – «мы привезем вещи, поднимем их в квартиру без шума, не беспокойтесь». Ханна бы и не беспокоилась, но через час раздался звук, который взбудоражил сумеречную улицу так, что дежурные изо всех трех КПП повыскакивали. Ёжи привез Снежку и вещи на предмете, который гордо называл «своей машиной». На самом деле это было ведро с болтами возрастом чуть постарше Ханны, передвигавшееся на колесах по чистому недоразумению. Ведро гремело, чихало и громогласно стреляло глушителем. Трое дежурных собрались на перекрестке, фотографировали ведро и громко обменивались впечатлениями. Ни Ёжи, ни Снежку это не смущало. Получив разрешение загнать ведро во двор – Ханне не хотелось позориться – они начали дружно таскать вещи, одновременно беседуя с человеком-соседом и хваля кота.
«Счастливчики, – подумала Ханна. – Энтузиазм юности так и плещет».
На третий день работы кафетерий посетил следователь. Волк средних лет, отдавший должное выпечке, перепечатавший показания Ханны, Снежки и Ёжи, которые принес на веранду дознаватель, и заставивший всех расписаться на выплюнутых принтером листах.
– Видео будете смотреть? – спросил он у Ханны. – Ребята с камер в округе сняли, нарезку сделали. Хорошо видно, как он запальный шнур перед перекрестком поджигает.
– А можно?
Ханну одолело любопытство – кто «он»? Мотоциклетный шлем скрывает лицо, но вдруг по фигуре станет что-то понятно?
– Почему же нельзя? – удивился следователь. – Вы же наша кормилица, вам грех отказать.
Они отправились в городской отдел полиции, где в результате приткнулись в свободном кабинете заместителя Анджея. Просмотрели куски видеозаписей, обсудили небрежно замазанный номер мотоцикла. Ханне мотоциклисты – ни водитель, ни бомбист – не показались знакомыми. Если и встречала – мельком, в толпе – то не контактировала так, чтобы опознать.
– Сто процентов – исполнители, – сказал следователь в ответ на ее слова. – Их мы быстро возьмем, завтра-послезавтра в КПЗ будут. А заказчика я вряд ли прижму. Исполнители показания не дадут, за хулиганское нападение по предварительному сговору срок вдвое увеличивается. Вызову, конечно, всех возможных подозреваемых. Но это так… только нервы помотаю.
Ханна кивнула. Она не пыталась как-то повлиять на действия системы. Надо расследовать – пусть расследуют. Хотят пообедать – меню кафетерия к их услугам. За счет заведения. Мелкие сошки много не съедят, а Анджей за себя платит. Если пришлют повестку – Ханна явится, куда прикажут. А пока не вызовут, будет сидеть и помалкивать. Не тот случай, когда нужно инициативу проявлять.
Распрощавшись со следователем и заместителем Анджея, она пошла к особняку, выбирая: зайти в кафетерий или устроить себе перерыв на балконе с чашкой чая? Ей хотелось обдумать слова следователя «вы же наша кормилица». Неужели приняли, сочли «своей»? Что помогло? Доброе отношение Анджея, расторопность и обаяние Снежки, хмурая исполнительность Ёжи?
Оглядев веранду, Ханна остановилась как вкопанная, позабыв о лестном эпитете и поиске причин доверия. За столиком сидел экипированный и обвешанный оружием Шольт. Тот самый Шольт, которого она обещала не впускать в заведение. Сидел и пил кофе, перечеркнув возможность отказа в обслуживании. Выпроваживать клиента, купившего товар, было по меньшей мере глупо.
Разозленная Ханна вошла на веранду, громко цокая каблуками босоножек, присела за свободный столик и начала лихорадочно придумывать повод, чтобы выставить Шольта вон – после того, как тот допьет кофе. Мысли путались. Шольт оторвался от картонного стаканчика и ожег Ханну недобрым взглядом.
«Да просто скажу: «Пошел вон, ты мне не нравишься», – решила Ханна. – Нажалуюсь Анджею, наверняка он спецназовское начальство знает. Как-нибудь все утрясется».
Глава 7. Йонаш
Шольт пригубил кофе. Искусственные лианы зашевелились. Сквозь листья на веранду заглянул мальчишка лет десяти. Осмотрел столик, Шольта и сообщил:
– Я сдал переэкзаменовку. Она поставила тройку.
За минуту тишины Ханна успела пообещать себе, что если Шольт сейчас повысит голос на ребенка, то на скандал и драку сбегутся служивые со всех трех зданий. Она мерзавцу глаза выцарапает, если он на мальчишку наорет.
Картонный стаканчик стукнулся о стол. Шольт просветлел, утрачивая казенное выражение лица:
– Хвала Камулу милосердному! С меня мороженое, как договаривались.
– Большое! – Мальчишка шмыгнул на веранду, уселся напротив Шольта, протянул открытую ладонь.
Шольт полез под бронежилет, за пазуху, порылся, выудил бумажник и вручил пацану.
– Хоть два! Пообедай тут, дома ничего нет. И купи что-нибудь на ужин.
– Ты ел? – спросил мальчишка.
– Нет. Мы сейчас на выезд. Ждем, пока прокурор санкцию подпишет. Там семиэтажный дом, как я буду пожравши на тросе болтаться?
– Никак.
Ханна понимала, что надо встать из-за столика и уйти. И все равно сидела, ошарашенная переменой – злость Шольта исчезла, как и не было никогда. Обычный оборотень: темноволосый, худощавый, немного длинноносый, симпатичный. Никакого сравнения с тем воплощением ярости, которое орало на Снежку и ломало дверной крючок. Ханна только сейчас разглядела, что Шольт ее ровесник. Около тридцати, наверное, чуть старше. А когда скандалил, искаженное лицо отягощал десяток лишних годков.
Мальчишка… мальчишка был похож на Шольта как две капли воды. Такой же черный ежик волос, внимательные карие глаза. Длинноватый носишко, придающий узкому лицу своеобразное очарование.
«Брат? Сын? Сын у одиночки, который не ест хлеб? Наверное, младший брат».
Рация затрещала, хриплый голос что-то скомандовал. Шольт вскочил, коснулся плеча мальчишки. Тот ухватил его руку в перчатке, задержал, прижавшись щекой, напутствовал:
– Удачи!
– До вечера, – ответил Шольт, щелкнул мальчишку по макушке и убежал. Пацан деловито изучил содержимое бумажника, пересчитал наличность, вынул и повертел банковскую карту. Обернулся, услышав оклик какого-то полицейского:
– Привет, Йонаш!
– Здравствуйте, дядя Болек!
– Как твои дела? Сдал «хвосты»?
– Математику на тройку, – доложил пацан. – Осталось с рисованием разобраться.
– Рисование – фигня. Главное – математика. Не зря вы с Мохито задачки решали.
Йонаш рассмеялся, вместе с полицейским вошел в кафетерий, заказал себе блинчики с повидлом и чай. Он здоровался почти со всеми заходящими посетителями, называл их по именам и гордо докладывал о тройке.
Ханна прислушивалась к обрывкам разговоров, пытаясь определить, кем приходятся друг другу Йонаш и Шольт. Слово «папа» мелькало несколько раз, но к кому оно относилось, понять было невозможно – Шольт имелся в виду, или кто-то другой. Она дважды расслышала, как упоминали Мохито, однако это ничего не прояснило – никаких проблесков родственных связей, намека на пол или возраст. Ханна прекрасно знала, что имя, кличка или фамилия могут быть обманчивы. В гостинице вместе с ней работала администратор-медведица по фамилии Клопик. На фамилию она откликалась охотнее, чем на имя-отчество, и у постояльцев частенько случалось потрясение, когда после призыва клопика из служебных помещений выплывала дородная и пышногрудая матрона почти двух метров роста.
«А зачем я вообще подслушиваю и пытаюсь что-то понять?» – подумала Ханна и ушла в квартиру, чтобы пережить ноющее чувство недовольства собой. Она дала себе обещание вышвырнуть Шольта, а теперь получалось, что скандал затронет интересы ребенка. Обижать мальчишку – даже косвенно – не хотелось, и это порождало злость на себя и на обстоятельства. Злость, которую нужно было просто перетерпеть и пережить.
На следующий день они встретились в зале. Шольт явился в «мертвый час», уставился на меню с нескрываемым недоверием. Ёжи высунулся из-за стойки, нахмурился – Ханна уже поняла, что это не угроза, а выражение готовности действовать.
– Порцию печенки, – снизошел Шольт. – Чай и кофе. Не считай пока, сейчас еще что-нибудь добавишь.
Запыхавшийся Йонаш вбежал в зал, лихо прокатился по плитке, обнял Шольта, дергая за прицепленные к поясу кобуры и чехлы.
– Она сказала, чтобы я сдал два натюрморта и пейзаж.
– Ну, ё!.. Где я эти натюрморты возьму? Ладно, подумаем. Выбери, что на обед будешь.
– Что и ты.
– Я взял печенку.
– Нормально.
Йонаш стоял, утыкаясь лбом в бронежилет, сбивая на затылок кепку маскировочной расцветки. Шольт осторожно перехватил его запястье, отвел руку от кобуры с пистолетом. Кивнул Ёжи, тихо спросил:
– Может быть, тебе еще пирожок? Или блинчики?
– Не хочу.
– А может… О, Матеаш идет! Сейчас я спрошу… На!
Он впихнул Йонашу бумажник и с топотом помчался на улицу, оглашая окрестности истошным криком:
– Господин Матеаш! Здравствуйте! Как здоровье вашей супруги? А детишек?
Глава городских огнеборцев, собиравшийся сесть в машину, замер. Ответил:
– Спасибо, все здоровы. Что тебе надо, Шольт?
– У вас в холле осенью стенгазета красивая с тыквами висела, помните? А зимой рисунки всякие с поздравлениями.
– Я-то помню. Зачем тебе тыквы понадобились?
– Не тыквы! – Шольт орал на всю округу, не хочешь, да услышишь. – Мне нарисовать надо! Три пейзажа и два натюрморта!
– Два натюрморта и один пейзаж! – взвизгнул Йонаш, забирая сдачу и хватая поднос.
– Пацана на второй год оставят, если натюрморты не принесем! Я ходил на аллею, где картины развешаны, но там всё в рамах и очень дорого! И без рам не продают. Скажите, пожалуйста, кто тыквы рисовал? Я с ним попробую договориться. Мне натюрморты позарез нужны!
– Мне б твои проблемы! – покачал головой огнеборец. – Сейчас я ему позвоню, он спустится.
Шольт с Йонашем разразились потоком благодарностей. Уселись за столик, поделили содержимое подноса, оживленно переговариваясь.
– Пап, ты крутой!
– Есть такое дело, – скромно согласился Шольт. – Но победу праздновать рано. Отметим мороженым, когда сдадим рисунки. Как ты думаешь, бутылки медовухи за три рисунка хватит?
– Не знаю. Можно будет пирог тут купить и добавить.
Ханна чуть не поперхнулась от возмущения – обсуждать с сыном алкоголь, как средство оплаты рисунков? Нет, ну какой же Шольт придурок… хоть в инспекцию по надзору за несовершеннолетними жалуйся! И… все-таки, сын. Тогда почему ни крошки сдобы, ни кусочка хлебца? Не святой же дух Камула Шольту сына принес.
В голове крутился сонм вопросов. Где мать Йонаша? Почему она не следит за ребенком, почему сбросила присмотр на безалаберного и припадочного отца, который кормит сына общепитовской едой не самого лучшего качества? Ладно, печенку в сметане Ёжи готовит хорошо. А если Йонаш захочет блинчики с печенкой? Неужели Шольт позволит ему пообедать этим сомнительным продуктом?
«Стоп! – одернула себя Ханна, отступая в кафетерий, за дверь. – С какой стати меня в эти дебри понесло? У меня что, своих проблем мало? Какое мне дело до матери Йонаша и его обеденного рациона? Блинчики с печенкой прошли проверку качества и считаются съедобными. Именно на них до сих пор никто не пожаловался – никому поперек горла не встали. Да, я не выгоняю Шольта, но на этом надо остановиться. Прочертить линию и дальше не заходить».
Дала себе слово и тут же начала прислушиваться – на веранду явился огнеборец, на досуге рисовавший тыквы. Он выслушал просьбу и потребовал от волчьего семейства кисточки, краски и бумагу.
– Я что, пальцем на столе рисовать буду?
– Не подумали, – признал Шольт. – Сейчас купим. Куда принести?
– Сюда и несите. Наберете номер, я спущусь.
– Что с меня? – деловито спросил Шольт, обмениваясь с огнеборцем номером телефона.
