но, как правило, она длиннее, в 4, 6, 8, а иногда и более строк. В отличие от «жеребьевки» – вопроса, считалка произносится в ферме пересчета участников будущей игры. Последнее слово считалки указывает на того, кто должен «выйти вон» из круга (пересчет же продолжается до тех пор, пока в круге останется один-единственный участник, которому и предстоит быть «водящим») или сразу стать этим «водящим». В таком случае считалка обычно и оканчивается соответствующим указанием:
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить!
Однако это вовсе не обязательно. Ведь в качестве считалок используются и тексты, не предназначавшиеся для этой роли (например, стихотворение Ф. Б. Миллера «Раз, два, три, четыре, пять / Вышел зайчик погулять…»). Открытый характер жанра считалок, который легко включал в себя все новые и новые тексты, свидетельствует о древности и устойчивости его традиций. Считалка, как полагают исследователи, восходит к архаическим представлениям о числе и счете, где им приписывалось священное, «космизирующее» значение[348 - См.: Топоров В. Н. О числовых моделях в архаичных текстах // Структура текста. М., 1980.]. Она является одним из самых глухих отголосков этих представлений, что можно объяснить или воздействием некогда существовавшего табу, запрета на числа и счет (ввиду их особой важности) и появлением условной системы счета, отразившейся в древнейших считалках[349 - См.: Аникин В. П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор. М., 1957. C. 113 и сл.], или же длительным бытованием считалок в играх (сначала взрослых, потом детских) со свойственной им склонностью к игре звуком и ритмом в расчете «на юмор и следующее затем удовольствие и веселие»[350 - Покровский Е. А. Детские игры, преимущественно русские. C. 154.], в связи с чем и вырождается числовой элемент считалки. Ориентацией считалки на словесную игру объясняется ее чуткость к необычным по своей языковой фактуре жаргонным и иноязычным словам и выражениям. Среди считалок можно встретить тексты, заимствованные из других языков. Как пример подобного заимствования, можно привести считалку «Эники-беники ели вареники / Эники-беники – клоц», в основе которой лежит соответствующий текст немецкого фольклора[351 - См.: Орел В. Э. К объяснению некоторых «вырожденных» славянских текстов // Славянское и балканское языкознание: Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. М., 1977. C. 319–320.]. Особый, «заумный» язык считалки является ее отличительной особенностью. Однако столь же своеобразна и логика считалки: она противостоит здравому смыслу и бытовому правдоподобию. Все это способствует тому, что считалка остается живым примером характера и возможностей детского творчества.
Еще проще выбор «водящего» происходит с помощью «чура». Один из участников будущей игры выкрикивает:
На горе стоит пятна —
Чур, не я!
Все остальные подхватывают «чур, не я», водящим становится тот, кто крикнет последним.
Этот «чур» встречается во многих формулах детской игры: «Чур!» «чур, не я» или «чур меня», «чурики». Магические по своему происхождению[352 - Примером современной детской игровой магии является приговорка:Колдуй, баба,Колдуй, дед,ЗаколдованныйБилет!], они относятся к этикету игры, связаны с правилами ее проведения. Обращения к «чуру» употребляются при вступлении в игру и гарантируют говорящему определенные права участника игры или лишают его этих прав при выходе из нее («чур, не игра!»). В формулах с «чуром» закреплены законы детской игры.
Ее нормы выражаются специально существующими на этот счет приговорками:
За одним не гонка —
Поймаешь поросенка, —
которая произносится в том случае, если водящий при игре в «пятнашки» долгое время ловит одного и того же участника. В играх, где от участников требуется постоянное перемещение, длительная задержка на местах, обеспечивающих их безопасность, побуждает уже водящего активизировать игру:
На месте кашу не варить,
А по городу ходить!
(но, например, в «прятках» тот же приговор может быть обращен к водящему, не спешащему с выполнением своих обязанностей). Эти приговоры (назовем их, в отличие от собственно игровых приговорок, приговорами игрового этикета) не имеют закона, они лишь фиксируют определенные требования к тому, как должна проходить игра.
Существуют и специальные послеигровые приговоры, связанные с наказанием или унижением проигравшего. «Выигравший в трудном поединке совершает обряд унижения проигравших. Он демонстративно задирает нос, идет мимо сверстников и произносит:
Ам (хам), съем, проглочу
И назад не ворочу.
Я с такими игроками
Даже знаться не хочу![353 - Мельников М. Н. Русский детский фольклор Сибири. C. 168.]
Особым образом начавшаяся, игра имеет и столь же выразительное завершение.
Итак, мы рассмотрели весь комплекс русского детского игрового фольклора. Он состоит из двух различных по своей общей функции видов словесных текстов. Одна из них отражает собой содержание игровой деятельности: это – собственно игровые «припевки» и «приговорки», которые могут обладать символической образностью или иметь лишь орнаментальный характер; другая же связана с формой игровой деятельности, ее обрядностью: сюда относятся словесные «прелюдии» к игре (жеребьевки, считалки)[354 - Игровым «прелюдиям» посвящена книга Г. С. Виноградова «Русский детский фольклор» (Иркутск, 1930).], а также формулы и приговоры игрового этикета, регулирующие правила и нормы проведения игры.
Игра имеет очень большое значение в жизни ребенка. Однако даже в дошкольном возрасте его бытие не исчерпывается одной лишь деятельностью в условных, игровых ситуациях, но представляет собой все более и более расширяющуюся сферу отношений и взаимодействия с окружающим миром. Обратимся к словесности, связанной с реальными условиями жизни и быта детей. Эту область детского фольклора называют внеигровым фольклором.
Она возникает одновременно с игровым фольклором и быстро растет, включая в себя все более широкий и разнообразный круг словесных текстов. Это связано не только с физическим, эмоциональным и интеллектуальным развитием ребенка, но и с усложнением его отношений с действительностью, общения с окружающими, прежде всего – с другими детьми. Показательно, что тексты с установкой на само общение, тексты, предназначенные (подобно приговорам игрового этикета) для регуляции условий и характера взаимодействия его участников, с самого начала занимают важное место во внеигровом фольклоре.
Его обзор мы и начнем жанрами, основной темой которых выступают сами участники детского общения.
Освоение окружающего мира проявляется в означении, наименовании явлений с точки зрения определения их места в человеческом опыте. В этой связи особый интерес представляют т. н. «школьные сравнения» (учитель – «волк на псарне»; учительская – «дворянское гнездо»; ответ у доски – «репортаж с петлей на шее» и т. п.). Обозначение и комическая оценка особенностей внешности, бытовых привычек, характера, поведения, профессии или места жительства человека приводит к появлению кратких образных выражений, которые называются «прозвищами». Дети подхватывают эту традицию. Детские прозвища часто имеют рифмованную форму («Андрей-воробей»). Они служат для наименования конкретных лиц или групп людей (например, учителей в прошлом называли «халдеями») и наряду с общими, «дежурными» формулами обзывания («дурак», «псих ненормальный» и т. п.) используются для дразнения. Между рифмованными прозвищами и специальным жанром словесной агрессии – стихотворением-«дразнилкой»:
Сергей-воробей,
Не гоняй голубей,
Голуби боятся,
На крышу садятся, —
существенной разницы нет. Дразнилка разве что длиннее рифмованного прозвища, но чем, к примеру, является такой текст, как «Петька – петух / На завалинке протух», – рифмованным прозвищем или дразнилкой, зависит лишь от ситуации его употребления.
Дразнилка – не только форма словесной агрессии, она «может выражать желание установить контакт или потребность внести драматический элемент в обыденную жизнь, она представляет собой традиционный способ уничижения врага, но может быть всего лишь демонстрацией словесного искусства»[355 - Осорина М. В. Современный детский фольклор как предмет междисциплинарных исследований. C. 40.]. С помощью дразнилки осуществляется целенаправленное влияние на участников общения, осмеиваются отклонения от правил и норм поведения в группе (ябедничество, плаксивость, зазнайство и т. д.) и тем самым утверждается неписаный моральный кодекс детской жизни. «Однако, видимо, наиболее значимы дразнилки как способ испытания „социальной прочности“ члена группы, особенно новичка, его умения постоять за себя»[356 - Там же.]. Это умение проявляется в том, как он отвечает на дразнилку. Самым правильным с точки зрения детей будет словесный ответ на дразнилку – «отговорка». Дразнилке:
Воображуля – первый сорт,
Куда едешь? На курорт.
Шапочка с пумпончиком,
Едешь под вагончиком! —
соответствует отговорка:
А я еду закаляться,
А ты едешь задаваться!
Есть несколько «универсальных» способов отговорки, среди которых особо следует отметить магическую манипуляцию текстом:
Черная касса – ключ у меня,
Кто обзывается – сам на себя.
Старшие дети вместо стихотворных отговорок используют изречения-остроты. Острота «Все про себя да про себя, а про меня ни слова», например, основана на том же самом принципе, что и приведенная выше стихотворная отговорка[357 - Об отговорках см.: Осорина М. В. О некоторых традиционных способах коммуникативного поведения детей. C. 58–61.].
Однако младшие школьники вполне удовлетворяются «магической силой ритмического текста». В их среде словесное общение, начавшееся дразнилкой, часто не заканчивается отговоркой, но продолжается, перерастая в настоящую словесную перебранку:
– Дура!
– А ты умная,
Как тряпка полоумная!
– Тряпка полоумная!
Всегда бывает умная!
– А когда тряпку выжимают,
Ум весь и вылетает!
Противоборство детей зачастую принимает форму известного ритуала: словесная перебранка (диалог с использованием специальных формул «угроз» и «унижения» противника) может предшествовать бою, драке, в которой дети выясняют не только отношения между собой, но – и свой статус, свое место в столь важной, к примеру, для мальчиков и подростков иерархии силачей-бойцов.
Из области т. н. «детской сатирической лирики»[358 - Термин Г. С. Виноградова.], которая на самом деле связана с обозначением и оценкой участников общения, служит средством целенаправленного влияния на партнера и утверждения своего положения в группе, контролирует нормы и правила детской жизни, мы переходим в область детского быта с его ритуалами и обычаями, регулирующими различные ситуации общения и взаимодействия между детьми.
Особое значение для ребенка имеет принятие его в группу. Оно принимало и в известных случаях принимает определенную форму испытания новичка. Сохранились многочисленные свидетельства о том, каким мучениям и издевательствам подвергались в прошлом дети при поступлении в учебное заведение со стороны своих будущих соучеников. Новичков били, толкали, щипали, их осмеивали, выставляли на общее посмешище – так испытывалась «социальная прочность» новичка: он получал прозвище и, в зависимости от того, как он выдерживал все эти испытания, занимал определенное место в детском/подростковом коллективе. Мы не знаем специально инициационных, «испытательных» текстов: чаще всего в их функции использовались и используются дразнилки, встречаются абсурдные и заведомо неисполнимые «поручения», «шуточные вопросы» (вроде вопроса «Почему луна / не из чугуна?» – с правильным ответом «Потому что на луну / нужно много чугуну»), «поддевки» и «покупки» (о которых речь пойдет ниже).
Для других ситуаций социального взаимодействия детей существуют и особые тексты. Например, присвоение себе найденной вещи происходило с помощью приговора:
Чья потеря? Мой наход.
На базаре – пароход;
мена вещами «требовала соблюдения некоторых обрядностей. Нужно было, чтобы договаривающиеся стороны непременно взялись за руки, а третье специально для этого приглашенное лицо разнимало их, произнося обычную фразу, освященную многими десятилетиями:
Чур, мена
Без размена,
Чур, с разъемщика не брать,
А разъемщику давать[359 - Куприн А. И. На переломе (Кадеты) // Куприн А. И. Собр. соч. в 3 т. М., 1954. Т. 1. С. 477.];
примирение среди младших школьников до сих пор требует того, чтобы, взявшись за руки и покачивая ими, произнести следующую приговорку:
Мирись, мирись,
И больше не дерись,
А если будешь драться,
То я буду кусаться,
после чего рукопожатие разбивается, и участники его считаются помирившимися и т. д. и т. п., вплоть до обрядов, посвященных окончанию учебного заведения с обязательным «кутежом» и специально создававшимися «прощальными» («расстанными») песнями.
Обрядовая песня – редкость в фольклоре детского быта; его основу составляют короткие стихотворные тексты и присловья – бытовые приговоры, имеющие не столько «деловой», сколько этикетный и в определенном смысле магический характер, еще просвечивающий сквозь полушутливую форму их исполнения.
Гораздо более очевиден магический смысл в словесности детского быта, когда ребенок сталкивался с явлением природы. Если, например, у него выпадал молочный зуб, то говорилось:
Мышка, мышка,
На тебе костяной,
Дай мне железный![360 - Русский фольклор в Латвии: Песни, обряды и детский фольклор / Сост. И. Д. Фридрих. Рига, 1972. С. 403.] —
и зуб забрасывался за печку. Обращение к «мышке» присутствует и в приговоре после купания, когда, для того чтобы вода вылилась из уха, подпрыгивали на одной ноге и приговаривали:
Мышка, мышка,
Вылей воду
Под осинову колоду,
Под кривую изгороду[361 - Сказки, песни, частушки, присловия Ленинградской области / Запись, сост., обработка и примеч. В. С. Бахтина. Л., 1982. С. 483.].
Эти обращения имеют очень древнюю традицию: «мышь» занимала весьма видное место в мифологии древнейших народов[362 - См.: Топоров В. Н. Мышь // Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1982. Т. 2.].
Отношения с природой представляют собой важную сторону детского быта. Обращения к различным ее явлениям, животным, насекомым, растениям с требованием исполнить какое-либо пожелание детей составляют значительную область детского фольклора. Вот несколько примеров подобных текстов:
Солнышко-ядрышко,
Посмотри в окошко!
Твои детки плачут,
По камушкам скачут,
Сырцы ломают,
В маслице макают,
Тебя ожидают…[363 - Русский фольклор в Латвии. С. 401.];
Дождик, дождик, перестань,
Я поеду на Йордань,
Богу молиться,
Христу поклониться.
Я у Бога – сирота,
Отворяю ворота
Ключиком, замочком,
Шелковым платочком,
Золотым ключиком[364 - Там же. С. 402.];
Божья коровка,
Улети на небо,
Там твои детки
Кушают конфетки.
Всем по одной,
Тебе ни одной![365 - Сказки, песни, частушки, присловия Ленинградской области. С. 483.]
Они отражают древнейшие мифологические представления людей и были усвоены детьми, для которых освоение таинственного мира природы и общение с ним требовало использования магических по своей природе текстов. Исходя из различия в предметах обращения их часто подразделяют на «заклички» (обращение к солнцу, дождю, радуге и т. п.) и «приговорки» (обращения к животным, насекомым и разным предметам). Это разделение не имеет существенного значения. Если по форме исполнения среди них еще можно различить короткие песенки и стихотворные приговоры, то функция всех этих текстов одна и та же – магическая: словесное воздействие на природу.
Широко распространенные в прошлом «заклички» и «приговорки» сейчас утратили свое положение в детском фольклоре. Этого нельзя сказать о самой детской магии. Она определяет существование таких явлений современной детской традиции, как, например, различные «вызывания»: «вызывают» духов, привидения, но чаще всего – Пиковую даму. «Вызывание» Пиковой дамы может происходить следующим образом: для этого перед тем, как наступит 12 часов, посередине зеркала красной помадой ставят точку и поливают духами «Пиковая дама», затем голову и зеркало покрывают одеялом и три раза повторяют: «Пиковая дама, появись!» Так дети, осваивая окружающий их мир, пытаются выйти за рамки повседневной жизни, в сферу необычного и таинственного. Важно, что этот выход имеет форму магического действа.
Общение со всем, что лежит за пределами мира детей, человеческого мира вообще осуществляется и регулируется с помощью магических формул, текстов и ритуалов.
Основным хранителем этих магических формул и текстов в прошлом выступала календарная обрядность. Дети принимали участие во многих обрядовых действах. На святках или под Новый год дети и подростки иногда вместе со взрослыми, а иногда и отдельно ходили по домам «славить» хозяев. Известны особые, детские «колядки»:
Я – маленький хлопчик,
Улез на диванчик.
Повернулся на бочок,
Пожалуйте пятачок[366 - Детский быт и фольклор. С. 66.].
Есть данные и об участии детей в масленичной обрядности. Однако записи исполнявшихся ими песен не являются образцами собственно детского творчества. Здесь, как, впрочем, и в ряде других случаев (песни Егорьева дня, похорон «Костромы» и т. д.), совершенно очевидно заимствование из «взрослого» календарного фольклора. Несколько особняком стоит обряд «заклинания весны», основная роль в котором принадлежала именно тем, кто не считался совершеннолетним, – детям и подросткам. Собираясь группами на улице или в поле, они выкрикивали:
Весна, весна!
На чем пришла,
На чем приехала?
На сошечке, на бороночке,
Кулики и жаворонки,
Слетайтесь в одоньи![367 - Харузина В. Н. Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни. С. 29.]
Аналогичные тексты мы уже приводили, говоря об особенностях общения детей с природой. Это свидетельствует, в частности, о том, что и остальные «заклички» могли быть связаны с какими-то давно забытыми ритуалами. Вряд ли они, в т. ч. «заклинания» весны, были изначально детскими. Многочисленные свидетельства собирателей показывают процесс постоянного перехода календарных обычаев, обрядов и песен в детскую среду. Дети не имеют своей календарной обрядности – включаясь в обряд или заимствуя его, они приобщались к сложной системе взаимоотношений с другими людьми, с миром природы и космической жизнью, осваивали особую форму регуляции этих отношений, какой и является календарный обряд. С разложением календарной обрядности исчезает и т. наз. детский календарный фольклор[368 - См. о нем работу Г. С. Виноградова «Детский народный календарь».].
Мы описали жанры детского фольклора, сильно различающиеся между собой по содержанию, по форме, по ситуации их использования. Однако все они отличаются именно своей ситуативностью, непосредственной связью с участниками и ее обстановкой. Ориентированные на условия и форму общения детей между собой и с окружающим миром многочисленные тексты: от рифмованных прозвищ и дразнилок до закличек, поверий и примет (о которых из?за недостатка места не рассказано в нашем обзоре), – предназначены для организации и регуляции самого этого общения.
Они тесно переплетаются со множеством самых разнообразных текстов, относящихся уже собственно к содержанию детского внеигрового общения.
Иногда бывает даже трудно определить, к какой области детского фольклора принадлежит тот или иной жанр. Вот, например, «поддевки» – тексты-диалоги, цель которых поставить собеседника в смешное положение. Есть несколько способов достигнуть этого. Ловушка может ожидать собеседника и по ходу обычного разговора:
– Что-то мне сёдни ичится.
– Верно поминают.
– Хто?
– Маша.
– Кака Маша?
– Свинья наша[369 - Виноградов Г. С. Детская сатирическая лирика. С. 40.].
Но чаще «поддевка» появляется в конце искусственно построенного диалога. Это может быть диалог, имеющий вопросно-ответную форму – М. Н. Мельников называет этот вид «поддевки» «поддевкой-шуткой»: например, после того, как на вопрос «Щи или каша!» следует ответ «Каша», вопрошавший со словами «Пуговица наша!» отрывает или делает вид, что отрывает у ответившего пуговицу[370 - Мельников М. Н. Русский детский фольклор Сибири. С. 135.]. Другая форма поддевочного диалога основывается на повторении собеседником части или целого высказывания вопрошающего: в одних случаях (вроде того: «Скажи: двести. – Двести. – Стой, дурак, на месте!») все кончается очень быстро, в других собеседник долго заманивается в подготовленную ему ловушку:
– У царя был дворец.
– Яско (добавка, условленная в начале игры), дворец.
– Во дворе был парк.
– Яско, парк.
– В парке было болото.
