Эффект Фостера
Селина Аллен
Розовое платье, холодный взгляд и прямая осанка, она олицетворяла собой все то, что я так ненавидел в этом мире, но вместе с тем, вызывала во мне сильнейший интерес. Я обжигался после каждого нашего взаимодействия, ведь она была жестоким маленьким манипулятором, принцессой, к которой мне запрещено было приближаться, но я любил вызовы. От этого соблазна невозможно было устоять, тем более, когда мы оба больше не были детьми.Он ходячая неприятность: самоуверенный, совершенно дикий и, не поддающийся контролю демон с лицом ангела. Старший брат моего парня всегда был темным пятном на общем семейном портрете. Наша вражда началась еще в детстве, когда он опрокинул на меня стакан с яблочной газировкой. Раньше он вызывал во мне лишь ненависть, но сейчас, когда я снова и снова ловила на себе его взгляд объятый зеленым пламенем, подвергла сомнению все, во что всегда верила.
Селина Аллен
Эффект Фостера
Глава 1
Барбара
Белая хлопковая ткань коснулась моих голых плеч. Кожа моментально покрылась мурашками, но я любила это чувство всем сердцем. Я медленно запахнула края рубашки и принялась застегивать маленькие перламутровые пуговицы. Над этой рубашкой я работала две недели – это не большой срок, но если учесть, что я днями и ночами пропадала за швейной машинкой, то получается достаточно.
В этот раз я точно преуспела.
Последняя пуговица была застегнута. Я зажмурила глаза и улыбнулась в предвкушении чего-то грандиозного. Это не первая вещь, которую я сшила самостоятельно, однако я возлагала на нее большие надежды, именно она станет моим триумфом, по-другому быть не может. Я начала притопывать на месте от радости и, волнительно вздохнув, обернулась.
Три.
Два.
Один.
Я распахнула глаза и жадным взглядом заскользила по рубашке на мне. Она прекрасно села, а выглядела еще лучше: рукава фонарики с узкими манжетами, объемный фасон, белая полоска итальянского кружева тянулась от линии плеча вдоль талии и до края рубашки, где заканчивалась поперечной строчкой. Воротнички с нашитыми на них металлическими закругленными уголками и…
Что за черт? Почему один рукав короче?!
Я стала лихорадочно вытягивать рукав, надеясь, что это просто недоразумение, но нет! Правый рукав был короче левого примерно на сантиметр.
Мои глаза округлились в панике. Я бросилась к своему альбому с эскизами и чертежами и принялась искать рубашку.
Эта вещь должна была стать моим триумфом, но пока от нее сквозило непрофессионализмом и кривыми руками!
Я перелистывал страницы, не беспокоясь о том, что некоторые чертежи просто выпадали из альбома. Когда мои глаза нашли тот самый эскиз, я принялась внимательно изучать его. Все было идеально, никакой асимметрии появиться не должно было. Выкройки у меня не осталось разве что части бумаги, которыми я обклеивала портновский манекен.
Я подбежала к шкафу, где прятала Лу – так я назвала манекен – вытянула его на середину гардеробной, в которой все это время находилась и принялась внимательно осматривать детали. Только через пару минут я нашла ошибку, я забыла учесть кружевную полоску, именно она виновата в том, что рукава моей рубашки получились ассиметричными.
Застонав, я откинула альбом, толкнула Лу и упала на пол. Манекен упал рядом со мной, вместе мы смотрели в потолок усеянный маленькими софитами и недоумевали, почему я такая невнимательная.
С белой завистью я смотрела на девчонок с курса, которые давно создавали одежду. У меня же вечно возникали проблемы с этим делом. Я занималась на курсах дизайна одежды уже год – гораздо меньше, чем другие, но именно я посвящала этому делу все свое свободное от учебы время. Я задвинула парня и подруг на задний план и пропадала в своем тайном уголке сутками, ведь так хотела поскорее прийти к тому, о чем мечтала не один год. Но это был очередной провал. Времени переделывать рубашку у меня нет. В понедельник мне нужно презентовать ее перед курсом.
Уже предвкушаю неодобрительное покачивание головы миссис Нельсон и смешки моих однокурсниц. Некоторые из них были настоящими змеями.
– Барбара! Мейсон приехал, – послышался крик отца с первого этажа.
Черт!
Чем взрослее я становилась, тем сильнее чувствовала это напряжение, нависшее надо мной, словно облако из вулканического пепла. И причиной тому был мой отец. Я задыхалась рядом с ним. И сейчас я в панике прятала все до последнего листочка в свою гардеробную, ведь если он увидит, чем я занимаюсь тут, то мне сильно попадет. Его шея покрывалась красными пятнами, а лицо сводило судорогой, когда он слышал слова «дизайнер», «одежда» и «хочу стать» в одном предложении. А все потому, что отец лучше знал, кем мне стоит быть в этой жизни.
Я стянула с себя бракованную рубашку и натянула новенький белый топ от «Кельвин Кляйн». У вещицы была аккуратная круглая линия горловины, из-за которой не вываливалась моя грудь второго размера, при этом он был с длинными рукавами, и подчеркивал мою тонкую талию. Сверху накинула джинсовую куртку.
Я еще раз покрутилась перед зеркалом, в последний раз оглядывая свой образ, а после захлопнула двери в гардеробную, схватила с кровати сумку с вещами и побежала на первый этаж, где меня ждал Мейсон.
Мой взгляд скользнул по синему поло, тонкой серой куртке и голубым джинсам, которые потрясающе сидели на его бедрах. Мейсон одевался стильно, гораздо лучше остальных парней из старшей школы. Он был выше меня на голову, обладал подтянутым, спортивным телом и природными харизмой и обаянием. Сегодня он зачесал свои темные волосы гелем назад, так, что походил на одного из ребят Лиги Плюща[1], на губах его замерла широкая улыбка и, клянусь, в этот самый момент я поняла, как мне повезло с парнем.
Думаете, я обращаю внимание только на внешнюю оболочку? Это вовсе не так, ведь его внешность составляла всего пять процентов от общей невероятности. Его имя – синоним словам забота и внимание. Мейсон был влюблен в меня и что самое главное, он не стыдился показывать это.
– В этот раз ровно три минуты, детка, – сообщил он, кивая на свои наручные часы. – В прошлый раз я ждал тебя двадцать.
Я улыбнулась, сморщив нос, и медленно подошла к своему парню. Его глаза жадно впитывали каждую мою улыбку, каждую эмоцию на лице, каждый мой вдох. И от этого ощущения полного обожания, которое я чувствовала даже своей кожей, кружилась голова. В груди возникла сильнейшая потребность утонуть в его объятиях, ощутить ту безопасность и надежность, которые он мне давал.
Раньше я вообще не воспринимала Мейсона как парня. Мы с ним были одногодками, он старше меня всего на четыре месяца, сидели на соседних горшках, поэтому раньше он был мне кем-то вроде брата, лучшим другом, на которого я могла положиться. Но Мейсон как-то признался, что был влюблен в меня с самого детства, однако действовать решил совсем недавно. Потребовалось время, чтобы я смогла рассмотреть в нем кого-то большего.
Мейсон забрал из моих рук сумку, закинул ее ремешок на свое плечо, а после опустил теплые руки на мою талию и притянул меня к себе, а я нежно обвила руками его шею.
– Ну да, я долго собираюсь, что с того?
– Нет, я не с претензией, – поспешно выдал он, заправляя светлый локон волос за мое ухо. – Я готов ждать тебя вечность.
Услышав эти слова, я улыбнулась сильнее и покрылась мурашками. Он вкладывал особый смысл в это, тот, что понимали только мы.
Мы с Мейсоном встречались уже полгода, и оба ждали момента, когда сможем перейти на новый уровень наших отношений, ведь я все еще была девственницей.
Расти под присмотром консервативного отца, который хотел видеть меня благочестивой христианкой – не просто. Но отчасти я разделяла эту идеологию.
Конечно, мне, как и любой девушке моего возраста, нравилось встречаться с парнями, но никому из них я никогда не позволяла лишнего, ведь была верна своим принципам и воспитанию. Но другие парни не считали мои принципы чем-то важным и стоящим. Мальчики, которым я отказывала в близости бесились и, как бы это ни было парадоксально, называли меня либо ханжой, либо шлюхой. В какой-то момент я даже разочаровалась в мальчиках своего возраста.
Старшая школа самое опасное время для девочек, как по мне. Гормоны доводят до сумасшествия, интерес и первое влечение приводят к одному – к сексу. Чаще всего девчонки теряли свою девственность на задних сиденьях автомобилей, на вечеринках в чужих комнатах, и с парнями, которые относились к ним как к кускам мяса. И после секса эти парни сидели в компании подобных себе придурков и делились подробностями об этих встречах, рассказывали о том, как потрясающе тряслись сиськи блондинки или как здорово бились яйца о ее задницу.
Я знаю, о чем говорю, некоторые парни считали приемлемым трепаться об этом прямо в коридоре школы, даже если девочки о которых они говорили, находились поблизости и могли слышать все эти слова.
Мерзость.
Все эти девочки потом улыбались и хвастали в женском туалете подружкам о том, как хорошо было объезжать квотербека[2]школьной команды по футболу на вечеринке парня, которого никто из компании и не знал. Но внутри эти девочки были сломлены, ведь они ожидали не этого от первой ночи секса в своей жизни, и никогда в этом не признаются.
В отличие от многих других я всегда старалась прислушиваться лишь к здравому смыслу, а не к желаниям тела. Я не отдалась бы парню на заднем сиденье автомобиля и не позволила бы сунуть руку в мои трусики, сидя в полной темноте на последнем ряду в кинотеатре.
Мейсон был исключением, он относился ко мне с уважением, принимал меня и мои правила, никогда не давил и не пытался манипулировать мной.
Мой парень играл на позиции центрального аутфилдера[3] в бейсбольной команде школы Раунд Лейк, обладал внешней привлекательностью, и – вишенка на торте – происходил из богатой и уважаемой в целом штате семьи, что по определению делало его самым популярным парнем в школе и лакомым кусочком даже для девчонок из колледжа. Каждая красавица старшей школы считала своим долгом похвалить его потрясающую игру, сильные руки и сексапильную задницу. И я могла бы ревновать, но Мейсон говорил, что внимание фанаток не входило в список того, что необходимо ему как воздух. В этом списке было всего три вещи: семья, бейсбол и я.
Я знала, как сильно Мейсон хочет перевести наши отношения на новый этап, и сама хотела этого не меньше, но тянула с этим все шесть месяцев. Сегодня, я собиралась наконец все исправить.
Я обхватила рукой его затылок и соединила наши губы в поцелуе. Мои легкие моментально наполнил аромат его тела и геля для душа: совсем легкий и такой совершенно чарующий, как ранняя весна, свежая трава и утренний еловый лес. Его язык легко и трепетно проскользнул в мой рот, соединяясь там с моим языком, заставляя меня заурчать от нежности, что Мейсон дарил мне и сильнее сжать пальцами его крепкие плечи. Его руки гладили мою талию, плавно опускаясь ниже, к поясу свободных джинсов на мне.
– Мейсон, – послышался стальной голос моего отца. Мейсон моментально разорвал поцелуй, отошел от меня на два шага и выпрямился во весь рост, словно его током поразило. Я прикусила губу, чтобы не засмеяться.
– Мистер Эванс? – вытирая рот тыльной стороной ладони, отозвался он.
– В моем доме держи руки при себе, – сощурив глаза, выдал отец. – Впрочем, и вне его тоже.
Это не было типичным тронешь-мою-дочь-отстрелю-тебе-яйца-дружок, папа любил Мейсона, как собственного сына, ведь наши семьи давно дружили, а отцы и вовсе ладили, словно родные братья.
– Да, сэр. Мы, пожалуй, пойдем, родители ждут.
Отец кивнул.
– Хорошего вечера.
Мейсон взял меня за руку и повел к своей серебристой «Феррари Портофино» с откидным верхом, что стояла на подъездной дорожке особняка Эвансов.
Поместье моей семьи находилось в Ист-Бенч – районе города Солт-Лейк-Сити. Двухэтажный особняк с видом на поля и горы располагался вдали от городской суеты. Дом достался отцу от моих покойных бабушки и дедушки, а переехал он сюда сразу после того, как женился на моей маме. Дом выглядел величественно и богато, отец любил роскошь, а престиж входил в состав воздуха, которым он предпочитал дышать.
– Твои родители дома? Ты же говорил, что их не будет, – сказала я, вспоминая о словах Мейсон. Я думала они уедут, и мы останемся в доме Фостеров вдвоем на всю ночь.
– Их не будет после ужина, у отца вечером рейс в Бойсе, а маму попросили выйти в ночную смену.
Водрузив большие солнцезащитные очки на переносицу, я села в машину. Мейсон занял место водителя, двигатель зарычал, и машина тронулась с места.
Апрель настиг нас буквально две недели назад, и уже был безумно жарким, гораздо теплее, чем в прошлом году. Ветер трепал мои светлые завитки волос, заставляя их разлетаться в разные стороны, солнце припекало макушку.
Дом Фостеров располагался южнее, в километре от нашего дома – совсем близко, в детстве я преодолевала это расстояние на велосипеде за пять минут. Забавно, что два дома находились по соседству друг с другом, если учесть что предыдущее поколение Фостеров и Эвансов враждовали.
– Если отец узнает, что Джемма будет на работе всю ночь, то непременно взбесится, – сказала я, наслаждаясь ревом «Портофино» Мейсона и свистом ветра в ушах.
– Барбара, тебе скоро восемнадцать, ты не должна бояться своего отца, – сказал Мейсон, не отрывая взгляда от дороги.
– Кто бы говорил? Не ты только что отлетел от меня, словно тебе губы утюгом прижгли?
– Это другое, ты его единственная и любимая дочь, я всего лишь сын его друга.
– И любимый парень его дочери, – напомнила я. После этих слов Мейсон улыбнулся и накрыл правой рукой мое колено.
Через минуту мы были на месте. Подъездная дорожка особняка Фостеров была выложена из крупных темно-серых гранитных плит. Вдоль стен дома цвели богатые кусты желтых и оранжевых азалий. На заднем дворе их участка располагался огромный бассейн – мое любимое место в этом доме, между прочим, ведь в доме Эвансов бассейна отродясь не было. Мой дедушка считал это глупым, ведь мы находились на берегу озера, в котором, к слову, купаться запрещено.
Особняк Фостеров отличался от нашего. Как по мне, он выглядел мрачным, а все из-за преобладающей в декоре темной палитры. Двухэтажное поместье совмещало в себе центральную часть, правое крыло и левое крыло. Поместье Фостеров принадлежало еще дедушке Мейсона, а позже перешло его отцу по наследству.
С самого раннего детства я проводила здесь много времени, будь то прием Фостеров или обычный день в компании Мейсона. Я знала каждый уголок дома и каждую комнату, как свою собственную. Поэтому когда мы зашли в дом, я сразу направилась в кухню. Семья Фостеров как раз собиралась ужинать.
– Барбара, здравствуй, красавица, – пропела Джемма – мама Мейсона.
Она вышла из-за стола и обняла меня, словно я тоже была ее дочерью. Я никогда не отказывалась от ее теплых объятий, хоть они и случались по несколько раз в неделю. Джемме было сорок пять лет, однако выглядела она гораздо моложе. Волнистые волосы цвета коньяка едва доставали до ее плеч, карие глаза всегда светились заботой и мягкостью. Сейчас на ней были желтые брюки свободного фасона и белая хлопковая футболка. Джемма всегда любила яркие цвета в одежде, она не боялась их, ведь прекрасно знала, как это идет ее живым глазам.
Джемма и Мейсон были очень похожи внешне. И оба они определенно были моими любимыми членами семейства Фостеров.
Отстранившись, Джемма спросила:
– Голодна?
– Не то слово, – ответила я.
– Садитесь, Робби приготовила потрясающую курицу, – сказал Дэниел – папа Мейсона и глава семейства Фостеров. Неровной походкой он подошел к столу и занял место во главе.
Закатное солнце проникало в окна их просторной кухни-столовой и падало на его седые виски, заставляя их переливаться серебром. В свои пятьдесят лет мистер Фостер выглядел хорошо: высокий и подтянутый, он явно следил за собой. После травмы, которую он получил еще в детстве, Дэниел прихрамывал, однако эта хромота придавала ему особого шарма.
– Отец не говорил о ставке? – спросил он меня, прищуривая свои зеленые глаза.
– О ставке?
– Вчера он здорово проиграл мне в покер, – с шальной улыбкой заявил Дэниел.
Я рассмеялась. Папа не обмолвился и словом об этом.
– Отец ни за что не расскажет о поражении. Всегда таким был, только победы по его мнению достойны внимания.
– Да, кажется мне, что это и погубит Эванса, – задумчиво произнес Фостер.
