Начнём, с замечательной девушки в красном платке. Эта молодая особа имела прозвище «Семёновна». Идея флешмоба принадлежала именно ей. В этом факте нет ничего удивительного, потому что Семёновна была сумасбродной до крайности. «В каждом уме, как соль в еде, должна быть определённая доля глупости…» – говаривала она, рассказывая друзьям замысел очередной проделки. К своей потрясающей красоте наша девица относилась с большой иронией, беззастенчиво используя её для достижения любых целей, которые порождало её бурное, лишённое здравого смысла, воображение. Особое место в картине мира Семёновны отводилось лицам мужского пола, и место это было, мягко говоря, не очень почётным, что часто чувствовал на себе другой герой нашего рассказа – Рыбка.
Такой странной кличкой был наделён скульптурный напарник Семёновны. Рыбка обладал смазливой внешностью героя-любовника, но практическими достижениями в этой области не отличался. Тем не менее, все существа женского пола он снисходительно именовал «рыбками»: «Прогуливался я как-то раз с одной рыбкой…». Рыбка не мог преодолеть в себе излишне чувственное отношение к женщинам, а к Семёновне его просто тянуло как магнитом, безо всякой, сами понимаете, взаимности. Иногда дело доходило даже до рукоприкладства со стороны нашей красавицы, и такие происшествия были предметами шутливых разбирательств в нашей компании.
Живой шлагбаум во время проведения скульптурной акции был сделан из Кабана. Он выглядел так же, как назывался. Огромное мощное тело, толстые щёки, рыжие волосы и усы торчащей щёткой, циничный и грубый характер. Не дурак выпить и сально пошутить. Однако все друзья знали, что Кабан силён и надёжен, как скала. В его компании мы без всяких опасений могли посещать самые злачные места Москвы и её окрестностей. Покровительством Кабана часто пользовалась Семёновна для защиты от слишком навязчивых поклонников, которых он без жалости распугивал своей брутальной внешностью.
Стихи про стакан принадлежали Венику. По-настоящему его звали Вениамин Видивицын. Веник обладал множеством талантов, среди которых были, в том числе, способности к стихосложению и музицированию (в чём вы сможете убедиться позднее). Широчайшая эрудиция давала Вене основания причислять себя к философам, что мы не будем подвергать сомнению, так как это выгодно с точки зрения изложения событий.
Ну и я – бестелесный дух этого рассказа, безмолвный свидетель достопамятных приключений моей молодости. О себе умолчу.
Восхищённые отзывы знакомых студентов о флешмобе в метро вдохновили Семёновну на новые замыслы. И вскоре, после нескольких дней подготовки, мы вышли на новое дело. Если вы предполагаете новый флешмоб, то вы плохо знаете Семёновну. Её причудливый ум никогда не порождал двух одинаковых мыслей.
В тот день мы зашли в кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади. Там в фойе, в промежутках между сеансами, обычно проходили различные музыкальные выступления, для чего имелась эстрада и фортепиано. А это и было необходимо по замыслу Семёновны.
Когда в фойе набралось достаточно зрителей, Веня непринуждённо зашёл на эстраду и сел за рояль. После того, как он сыграл энергичное вступление в стиле буги-вуги, внимание зрителей было обеспечено.
Красивым баритоном под собственный аккомпанемент, Веник запел:
– Мне нужен только поцелуй,
Чтобы понять, что я люблю тебя,
Меня к другим ты не ревнуй,
На этом свете есть лишь ты и я.
Мне нужен только взгляд,
Чтобы узнать, что любишь ты меня,
Глаза так много говорят
Судьба моя – теперь твоя[2 - Big Bad Woodoo Deddy (2012) It Only Took A Kiss (feat. Meaghan Smith). Вольный перевод автора.].
Опершись на руку Кабана, Семёновна вспорхнула на эстраду и подхватила песню своим чудесным серебристым голоском:
– Твой поцелуй, мой дорогой —
Он лучше всяких слов,
Мне говорит – теперь ты мой,
Что к нам пришла любовь.
Твой нежный взгляд, мой дорогой,
Всех обещаний он важней.
Он как сокровище со мной,
Он клад в душе моей.
Веня сыграл проигрыш на фортепиано, во время которого Семёновна, обворожительно улыбаясь, прошлась по эстраде в лёгком степе, в конце которого она уже стояла, слегка наклонившись, около Вени, и последние два куплета они пропели дуэтом, глядя друг другу в глаза:
– Наш поцелуй решает всё,
Он точно скажет нам,
Что наша жизнь теперь вдвоём
И счастье – пополам.
Взгляни ещё и улыбнись,
Ещё раз поцелуй —
Ты ночью снова мне приснись
Волшебный поцелуй…
Когда последние аккорды песни замерли в воздухе, губы Семёновны и Вени слились в нежном поцелуе. Зрители были в восторге, мои друзья раскланялись под бурные аплодисменты. Перед нами появился администратор со строгим лицом. Вперёд выдвинулся Кабан и попытался взглянуть на это строгое лицо как можно дружелюбнее, получилось плохо.
Вместо длинных разговоров администратор вложил в руку Кабана десятку.
– Это гонорар? – коротко поинтересовался Кабан.
– Не совсем. Это отступные, чтоб я больше вас здесь не видел, – так же лапидарно ответил администратор и добавил, – а кино можете посмотреть…
В кино мы не пошли, а на выходе из «Художественного» Веня поинтересовался у Кабана: «И что мы будем с этим делать?». Он имел в виду деньги.
– А это мы завтра, как положено настоящим лабухам[3 - Музыкант, играющий за деньги в ресторане.], пропьём! – безапелляционно заявил Кабан. – Приглашаю всех после четвертой склянки в Кишку[4 - Эти слова Кабана нуждаются в переводе: под склянкой он подразумевал не полчаса, как моряки, а академический час, то есть «после второй пары», а Кишка – название местной пивной.]!
Назавтра, в соответствии с планом Кабана, после полудня, наши друзья отправились в Кишку. Перед этим они, как водится, посетили некий заветный полуподвал, сакральное для многих поколений студентов место.
– У каждого ада должно быть преддверие… – говаривал про это место Вениамин. Тусклый белый кафель с грязными потёками окружил нашу неразлучную компанию. Вдоль стен в таинственном полумраке громоздились штабели винных ящиков. Ящики были покрыты многолетней темно-коричневой осклизлой патиной и издавали кислый запах винной бочки. Где-то капала вода. Многоярусный алтарь этого храма алкоголя демонстрировал последние достижения винно-водочной промышленности Советского Союза. Достижения эти были неважнецкими ни на вид, ни на вкус, и друзья знали это не понаслышке.
– Господа! Из напитков только «Зося[5 - «Зося» или «Золотая осень» – так называемая «бормотуха», советский алкогольный суррогат. Если вы его не пили, умоляю вас, не пейте никогда. Никакой романтики, кроме тошноты и похмелья. Наши герои употребляют это пойло исключительно в экспериментальных целях, для расширения сознания.]» и портфель[6 - Портфель – он же портвейн. Алкогольный напиток, по цвету напоминающий портвейн. На этом сходство заканчивается. По действию на человека портфель похож на боевое отравляющее вещество.]! – пафосно произнёс Кабан. Стоявшее у алтаря и опиравшееся на обшарпанную кассу существо неопределённого пола и возраста в замусоленном сером халате мрачно хрюкнуло. «Портфель» марки «Акдам» или «овощной коньяк» по классификации Кабана вызвал гримасу отвращения на лицах его друзей и большинством в два голоса был отвергнут. Веня хотел приобрести шампанского персонально для Семёновны, но та заявила, что поглощать этот благородный напиток в пивной противоестественно. Тогда она ещё не знала, что в этой пивной всё противоестественно.
Затарившись «Зосей», друзья направились в Кишку. Расположено было это заведение тоже в полуподвале, во дворе Елоховской церкви и служило для отправления самых низменных желаний представителей алкогольной субкультуры советского общества. Это была пивная самого что ни на есть низкого пошиба. Пристанище алкашей и падших женщин.
Табачный дым слоями стоял в воздухе. Лучи дневного солнца, проникавшие в полуподвал сквозь грязные стекла окон, застревали во всклокоченных волосах жриц платной любви и серебрились на многодневной щетине алкашей. Голубая пена от очистителя окон, которой завсегдатаи этого жутковатого места сдабривали кислое пиво, с тихим шипением пузырилась на немытых столах.
– Что это такое? – Семёновна показала на пену и посмотрела на Кабана расширенными от ужаса глазами.
– Это, душа моя, последняя стадия деградации, – зловещим голосом отвечал ей Кабан, задумчиво рассматривая жриц любви, – наша «Зося» по сравнению с этим – амброзия олимпийских богов. Мы в одном шаге от преисподней…
Как ни странно, но в этой обстановке, напоминавшей более картины Босха, чем место возлияний Бахусу, «Зося» пошла хорошо.
И вот там и тогда, под пьяные выкрики упившихся алкашей, и услышал я тот памятный диалог.
Как всегда, тему для беседы определил неугомонный Кабан.
– Вот как ты считаешь, что руководит людьми? Тобой, вот этими богомерзкими деградантами. Почему их тянет в этот притон? И почему мы здесь? – обратился он к Рыбке.
Миловидное лицо Рыбки искривилось в брезгливой гримасе:
– Ты намекаешь, что нами всеми управляют низменные постыдные желания? Ты это хочешь сказать? Что мы грязные животные, лакаем эту отвратительную «Зосю» в компании таких же грязных животных и рассуждаем о том, какие мы грязные?
– Рыбон… – произнёс Веня с французским прононсом, – слишком много грязи даже для этого места. Но ты, в общем, прав, мы – животные. Более того, скажу я тебе, в каждом из нас два животных и два человека.
– Налей и поясни, – лапидарно отреагировал Рыбка.
– Как вы знаете, друзья мои, биология – это моё давнее хобби. Так вот, я вычитал у Ромера и Парсонса[7 - Ромер А., Парсонс Т. (1992) Анатомия позвоночных. М.: Мир. Конечно, Веня в 1976 году не мог знать эту книгу, но в воспоминаниях могут твориться и не такие чудеса.], что в любом позвоночном животном заложен один и тот же архетип. Древние позвоночные существа проходили личиночную стадию развития в подвижном состоянии и оседлую стадию в неподвижном, прикрепившись к субстрату. В воде, само собой разумеется. От личиночной стадии у всех существ осталась так называемая соматическая часть тела, с позвоночником, головой и хвостом, – Веня энергично ткнул пальцем в обглоданные останки рыбы, лежавшие в куче мусора на столе. – От оседлой стадии существования в любом сложном позвоночном осталась висцеральная часть – живот, кишечник и прочие органы брюшной полости.
Тут Веня ткнул пальцем в брюхо Кабана, Кабан обиженно хрюкнул:
– Так вот, никто из вас не задумывался, почему у человека две нервных системы – симпатическая и парасимпатическая? Анатомически они сильно различаются, расположены в теле различно. Раньше их считали антагонистическими, одна управляла сжатием, другая – расслаблением органов. Потом физиологи установили, что действие обеих видов нервных систем одинаковое! Два тела в одном животном.
– И зачем? – спросил Рыбка.
– Не зачем, а почему, – поправил его Веня, – почему следы этого разделения остались и не были стёрты эволюцией, как жабры, например, превратившиеся в челюсти у высших существ?
– Что-то нашего Кабана язык не поворачивается назвать высшим существом, – тонким голосом протянул Рыбка. Семёновна рассмеялась, а Кабан поперхнулся «Зосей».
– И, тем не менее, это так, – продолжал Вениамин. – Два существа – два таксиса или стремления. В молодости быть подвижным и предприимчивым. Ищущим всего – знаний, удовольствий, приключений, к старости – ищущим пристанища, консервативным и оседлым. Чувствуете, насколько глубоко эти стремления заложены в человеке. Вся его жизненная философия является всего-навсего отражением эволюционного атавизма, заключённого в его анатомии. Но это ещё не все. Наверное, вы слышали о бикамеральном строении мозга человека. Я, когда занимался физиологией мышления, читал об этом.
– Неокортикс, большие полушария мозга человека, внешне, анатомически, подобны. Как две половинки грецкого ореха. Эти две половинки соединены центральной комиссурой или мозолистыми телом. Считается, что левое полушарие управляет правой рукой и является «орудийным», то есть отвечает на последовательные логически связанные действия. А правое полушарие, управляющее левой рукой, является местом появления интуитивных выводов или озарений. Логически необъяснимых, непонятных самому человеку. Блум и Лейзерсон[8 - Блум Ф., Лейзерсон А., Хофстедтер Л. (1988) Мозг, разум и поведение. М.: Мир. Опять анахронизм, вы уж привыкайте.] считают, что все-таки, не смотря на разные стили мышления, мозг, в его высших проявлениях, един. Разные стратегии рассуждений – и единое сознание. Загадка не в этом. Не здесь находится первое «я» человека. Оно находится в лимбической системе.
– Не только ты читал Блума, – перебил Веню Рыбка, – лимбическая система не способна к рассуждениям. И вообще, это центр эмоций и мотиваций, центр удовольствия и наслаждения. Это самая старая часть мозга, доставшаяся человеку от животного.
– Почему-то ты, Рыбка, отождествляешь способность к рассуждению и разум, – не смущаясь, продолжил Веня. – А вот ты представь, что именно в лимбической системе сосредоточена душа человека, его первое «я», его желания, его «хочу». Эта часть человека не способна к рассуждениям, она также безгласна. Ты никогда не сможешь её понять, потому что она не манипулирует понятиями. И вот эта часть твоего существа тобой и управляет. В твоё второе «я» только интерпретирует и объясняет выбор лимбической системы, но объясняет по-своему. Ну, например, идёт девушка. Твоё первое «я», твоя молчаливая душа определила, что девушка тебе подходит. И все тут. То есть она тебе «по душе». И ты, точнее твоё второе «я», неокортикс, почему-то решаешь, что девушка хорошенькая, что у неё красивое лицо, длинные ноги, и что тебя непонятно почему тянет к ней как магнитом. А чего тут думать-то. Все уже решено за тебя, дружище. И теперь ты будешь мучиться, если не познакомишься с ней и не уговоришь выйти за тебя замуж. Называется это – душевный разлад.
– То есть ты хочешь сказать, что душа человека неспособна к высокому, потому что не умеет думать, а умеет только желать и наслаждаться? – внёс свою лепту Кабан.
– Именно так, Кабан! – назидательно продолжал Вениамин. – И не налегай ты так на «Зосю», нам ещё не надоела твоя компания. Наше первое «я» от животного, и его желания не всегда моральны, потому что оно не знает морали. Но зато её знает наше второе «я», совсем человеческое. И задача моральной части нашего существа сдерживать и воспитывать нашу животную часть.
– Ах, эта постоянная борьба так изматывает, – вздохнул Рыбка, – в общении с женщинами я чувствую, что верх в этой борьбе все время берет мой «животный человек».
– А не надо бороться с самим собой. Надо любить своё животное начало, своего «животного человека», хорошо ты выразился, Рыбон, надо развлекать его, баловать иногда, но держать в строгости, как любимую собаку, – разволновался Веня и громко провозгласил: – Любите, люди, животное в себе – именно это, союз двух животных и двух человеков – душевного и рассудительного, подарит вам счастье!
«Зося», видать, добралась и до этого строгого ума и вывела его из строя.
Последствия этого громкого лозунга Вениамина не заставили себя долго ждать. Пока наши друзья произносили торжественный тост за «два животных и два человека», к ним шаркающей походкой приблизился один из обитателей «дна жизни», в котором они устроили свой научный диспут. Судя по внешнему виду, этот обитатель не воспитывал своё животное начало, и оно преобладало во всех проявлениях, в том числе и на запах.
– П-п-п …п-п-п-п-п…. – произнёс обитатель.
– По-моему, он хочет что-то выразить словами, и не может. Значит, им руководит «животный человек»! – засуетился Рыбка и участливо спросил:
– П-п-п-п… – это привет? Или, пожалуйста, вы хотите сказать?
А вот, по-моему, он хочет не выразить, а выразиться, – встрял в этот безумный диалог изрядно пьяный Кабан. – Ну, выражайся, ты, ублюдская кегля!
– П-п-п… пошёл ты, п-п-п… падла, – наконец выдавила из себя «ублюдская кегля».
– Видите, пошло…. – торжествовал Кабан.
Торжество это было недолгим. В возникшей паузе друзья с ужасом увидели множество повёрнутых к себе бледных лиц завсегдатаев притона.
И тут у Семёновны проявился побочный эффект от потребления «Зоси».
Семёновна начала икать со скорострельностью винтовки Мосина.
– Кабанч… ИК! Ты же добрый мальч… ИК! Помоги… – с трудом протелеграфировала она.
– Для начала, Семёновна, перестань говорить слова на «ик», икота и пройдёт, – иронически посоветовал Рыбка.
– Это не ИК… ота, это т… ИК! – возразила Семёновна.
Кабан начал спасать подругу.
– Ну, что уставились, господа алкоголики? – обратился он к местному собранию представителей винно-водочной субкультуры. – Икоты не слышали? Ну-ка, напугайте девушку!
– Гы-гы-гы-гы… – хором засмеялись алкаши. Лично мне стало страшно от этих замогильных звуков. Семёновне, видимо, тоже.
– Ой! Всё прошло, бежим отсюда… – скороговоркой произнесла она.
Кабан решительно ломанул на выход, прокладывая Семёновне дорогу через толпу алкашей. Я и Рыбка потащили Веню, прикрывая арьергард. При этом Веня, волочимый под мышки в позе боярыни Морозовой, продолжал читать свою странную мораль изумлённым обитателям этого храма Бахуса.
На улице я посмотрел вверх и увидел, как солнце золотило купола Елоховки. Тёплый вечерний ветер развеивал невыносимый пивной смрад по Бакунинской. Всё это вызвало у меня в памяти когда-то сказанные Веней слова: «Animas in homine, ut nobilis, et humilis[9 - В человеке живет как благородное, так и низкое (лат.).]».
Два животных и два человека внутри меня пребывали в согласии, и от этого было хорошо…
2. О пространстве и времени
Стояла чудесная золотая осень. Шёл 1977 год. Леонид Ильич Брежнев ещё страстно целует Эрика Хонекера, памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому ещё горделиво возвышается на Лубянской площади, Борис Абрамович Березовский ещё заведует лабораторией в Институте проблем управления АН СССР, а мрамор для облицовки Манежной площади ещё лежит в земле.
55° 5» 73» северной широты, 39° 4» 40» восточной долготы, излучина Оки. Один из совхозов Советского Союза, какой именно – оставим в тайне, потому что ещё как минимум семь совхозов претендуют быть местом упомянутых в этом рассказе событий, как семь городов претендовали на честь быть родиной Гомера.
Туман, покрывавший в тот день берега Оки, был таким же густым, как и тот, которым покрыта история происхождения Одиссеи.
– Паромщи-и-и-к! Паромщик, твою мать, плыви сюда-а-а-а-а! Нам на тот берег надо! – раздавался басовитый, как пароходный гудок, призывный клич с берега реки.
– А пошли вы… на тот берег … – в том же тоне отвечал паромщик. При этом учтите, что мы передаём только смысл его ответа, который на самом деле был украшен множеством замысловатых нецензурных эпитетов, выражавших отношение паромщика к просящим, к родителям просящих, к парому и, вообще, к жизни. Вся эта квинтэссенция лексики деревенской части нашего общества долго и протяжно разносилась по туманным берегам Оки, создавая неповторимую атмосферу эпохи развитого социализма.
– Плыви, а не то я сейчас тебе глаз… – продолжал мужской бас в том же духе, обещая паромщику участь Гомера.
– Подожди, Кабан, дай мне сказать! – прозвучал с туманного берега мелодичный женский голосок. – Плывите сюда, паромщик, тут вас поцелую-ю-ю-т!
Этот неожиданный приём, как волшебный призыв Лорелеи[10 - Лорелея – мифическая русалка, завлекавшая речных рыбаков на погибель.], возымел действие, потому что до страждущих переправы путников донёсся стук мотора парома, и вскоре из белой мглы вынырнула его чёрная продолговатая туша.
На укутанном туманом причале паром встречала девушка невероятной красоты. Её внешность – точёная фигурка и белоснежное лицо, увенчанное копной светло-каштановых волос – напомнила бы паромщику облик упомянутой речной девы и судьбу зачарованного ею рыбака, если бы он был достаточно образован для этого. Но на его беду, чего не было – того не было.
– Ну, кто тут меня поцелует? – с надеждой в пропитом голосе спросил плохо знакомый с немецкой мифологией паромщик.
Девушка рассмеялась русалочьим смехом и отступила, а из группы, стоявших на причале людей, выдвинулся огромного роста и неохватного объёма молодой человек, и, приблизив свою небритую рыжую рожу к перекошенному от страха лицу паромщика, процедил сквозь зубы: «Я тебя поцелую. На том берегу, – и после паузы свирепо добавил – если захочешь…»
В группе молодых людей раздался смех и один из них, худой очкарик заумного вида, сказал: «Und das hat mit ihrem Singen Die Lore-Ley gethan[11 - И это всё Лорелея сделала пеньем своим (нем.) цитата из стихотворения Генриха Гейне «Лорелея».]».
Паромщик ещё долго будет злобно курить и заплёвывать Оку, переваривая этот позорный для него эпизод, а мы давайте сделаем небольшую паузу в повествовании и познакомимся с его участниками поближе. Даже если эти личности вам известны, не упускайте этот момент, будет не скучно.
Грубиян на причале и обладатель пароходного баса имел кличку «Кабан». Его обхождение с паромщиком, было самым малым из того, что следовало ожидать от его натуры. В Кабане всё было «чересчур». Он занимал слишком много пространства своим мощным телом, он занимал слишком много времени у окружающих своим чрезмерно пытливым умом. Со стороны, вообще, казалось, что все достоинства и недостатки, которых хватило бы на семерых обычных людей, по какому-то недоразумению природы достались одному её творению. И вот это казусное произведение эволюции пёрло по жизни напролом, не переставая ужасать, удивлять и восхищать своих друзей и знакомых. В силу этих качеств, Кабан почти всегда является промотором всех диспутов нашей компании.
Наша прелестная Лорелея на самом деле была обычной земной девушкой необыкновенной красоты и среди друзей имела прозвище «Семёновна». Семёновна была великолепным образцом рассеянной романтичной девицы. Большую часть времени она пребывала в состоянии возвышенной меланхолии, сдабривая нашу скучную для неё действительность неординарными шутками «чёрного» юмора. Одно время я полагал, что Семёновна как бы случайно забрела в наш земной мир и просто не знает, что в нём делать. Будто бы она вот-вот отрешённо скажет: «Ну, я пошла…» и растворится в пространстве. Что же касается красоты, то наша подруга вполне понимала волшебное действие своей внешности на окружающих мужчин и часто, без угрызений совести, пользовалась этим влиянием как средством для достижения любых целей, как, например, в рассказанном вам эпизоде с паромом.
