– Папа сам боится этого берега.
– Он умеет бояться?
– Да, он всегда боится, но его талант в том, чтобы не показывать этого.
Я опустила голову вниз и взглянула на волны.
– Если ты не хочешь, я могу предложить папе другой берег, и сказать, что я боюсь. Тогда всем будет хорошо. – её волнистый локон опустился ей на глаза и стал легонько покачиваться от ветерка. Мама следила за этим локоном и в конце концов сдула его с лица.
– Нет, мам, я…
– Кто просил мороженное? – неожиданно сказал папа и мы обе вздрогнули.
– Мне самое большое! – мама вскочила и выхватила из рук у папы большой рожок с белоснежным пломбиром, покрытым шоколадным допингом.
Я так и осталась смотреть на метровые волны, поглощающие смельчаков.
– Ну что, трусишка, готова научиться покорять волны? – спросил папа и приобнял маму за талию. Папина уверенность в голосе придала мне больше смелости. И тогда я уверенно улыбнулась, и сказала:
– Я хочу покорять, а не быть покорённой.
Сейчас же я сидела на берегу пруда, кормила рыбок гренками и смотрела куда-то в пустоту.
"… а не быть покорённой"
На удивление наша связь с мамой стала ещё сильнее после её смерти. Вот только эта связь меня пугала… Её образ ко мне приходил регулярно во снах. Всю первую неделю я просыпалась в холодном поту от своего же крика, если вообще спала. Мне снились в основном фрагменты из воспоминаний, но конец всегда был ужасным. И однажды, я увидела её.
Тогда я стояла на похоронах. Священник читал молитву, а я ничего не слышала, просто смотрела на сырую землю под ногами. Что-то заставило меня поднять голову. Я подняла, но ничего не привлекло моего внимания. Шея заболела от резкой смены положения, и только тогда я заметила какой-то силуэт в роще, которая находилась от нас в двадцати метрах.
Я проморгала и увидела её нечёткий контур: пышные волнистые волосы, хрупкие плечи, ровные руки, бёдра, ноги. Она была в черной шляпке, в свободном чёрном платье и на её любимых шпильках. Я осмотрела её с ног до головы, но не повела даже мускулом на лице. Я была уверенна, что это галлюцинация, была уверена, что это мне кажется. Я смотрела на неё, на её лицо, на её поднятые в домик брови, просящие прощения, на её глаза, полные блеска, а может, и слёз. Перестав мучить себя, я вдохнула воздух и позволила плечам тихонько вздрагивать. Тогда она растворилась в воздухе так же как и появилась.
После всей этой церемонии я оставила папу с его товарищами, оказывающими ему нужную поддержку, а сама на плетущихся ногах пошла в ту рощу. Придя туда, я внимательно оглянулась, посмотрела за каждым деревом и за каждым кустиком. Потом вернулась на место, с которого начала поиски и опустила голову. Тогда я увидела две точки на земле, присела, дотронулась пальцами до земли и нахмурила брови. Это были следы от шпилек.
После этого я видела её везде: в гостиной, на улице, в коридорах школы. И я не считала её каким-то злым духом, когда, проходя мимо моей комнаты – видела её там, нет, я считала её своей галлюцинацией. Я буквально ощущала её присутствие, знала в каком она углу комнаты или с каким выражением лица она. Я пыталась пить меньше успокоительного, думая что это просто побочный эффект, ведь глицин я просто глотала пачками, но ничего не менялось.
И однажды я вышла в лес за железной дорогой, находящейся где-то в пяти километрах от дома, и зашла в самую глубь. Не знаю зачем я туда пошла: чтобы потеряться или чтобы увидеть её, но потеряться не получилось точно – уж слишком я хорошо ориентируюсь в лесах, спасибо папе. Когда я села на поваленное бревно, я подняла голову, но небо разглядеть не получилось, были видны только переплетённые кроны деревьев. Тогда я опустила голову и увидела маму. Теперь я поняла, что этого и хотела. В этот раз она стояла очень близко – всего лишь в трёх шагах от меня. Немного помолчав, я сквозь пелену в глазах и ком в горле, тихо произнесла:
– Привет.
Где-то вдалеке прозвенел звонок, наверное второй по счёту, и я снова очутилась перед небольшим прудиком. А её нигде не было, я это знала. Что бы я ей сейчас сказала? Мы с ней никогда не разговаривали о том, почему она здесь, или о том, почему я её вижу; мы не говорили о похоронах, да и в принципе о её смерти. Я будто боялась, боялась что спугну её, и больше она не придёт.
Руки уже околели, нос чутка онемел, а ноги заныли от их скрученного положения. Сигарета потухла. Я встала, закинула портфель на спину, выкинула контейнер с окурком в мусорку и пошла к выходу. Оказавшись у массивных дверей школы, которая больше походила на какую-то академию, я взглянула на дорогу.
– Ну что, красавица, пошли? – из-за спины сказал знакомый голос.
– А у меня есть выбор? – тихо рассмеялась я.
Всю дорогу до дома мы обсуждали новенькие кафешки, фильмы и погоду на ближайшую неделю – всё, кроме сегодняшнего события.
– Никакого снега. – грустно сказал Дэни.
– Не похоже на Москву. – подметила я.
– И то верно.
Краем глаза я заметила как что-то зашло за дерево.
"как эти шпионы меня уже достали!"
Взглянув на друга, я заметила то же самое выражение, как в школе – потерянный взгляд.
– Не похоже на Дэниела. – выдохнула я.
– И то… стоп, что? – он прояснил взгляд. – Ты о чём?
– Я о твоей грустной физиономии.
Он резко остановился и посмотрел мне в глаза. Сейчас они были ярко голубыми, будто воплощение самого океана. Но помимо океана, в них был какой-то холод, почти лёд. Что-то он пытался найти в моих глазах, и я дала ему на это разрешение. Что-то было с ним не так, и я очень хотела помочь, но всё, что я могла сделать, это просто смотреть ему в глаза. Через некоторое время он опомнился и крепко сжал меня в объятиях. Я улыбнулась и тоже его обняла. С того момента никто не сказал ни слова, мы дошли до дома держась за руки, и перед тем как разойтись, снова обнялись.
Подойдя к воротам и обернувшись, я окинула его осторожным взглядом. Что-то тревожило этого парня, хотелось узнать что. Хотелось уже самой оказать кому-то заботу, если я не забыла что это такое… Я зашла в дом, который по размерам больше походил на особняк. Моя любимая тюрьма.
Царила гробовая тишина. Я знала что папа не дома, поэтому, чтобы не дать воспоминаниям возможность взять надо мной верх, я поскорее чем-то решила заняться. Пройдя несколько шагов к шкафчику в прихожей, я повесила легкий кардиган на крючок и повернулась лицом к гостиной. Я прошла несколько метров и оказалась между двумя высокими колоннами, которые тянулись в два этажа.
Прихожая и кухня – это одно большое помещение, я встала по середине прихожей, прошла еще десять шагов и упёрлась животом в длинный стол, рассчитанный на двадцать два человека; когда я прошла половину стола, а это еще пять шагов, я посмотрела на право – в десяти метрах от меня была комната, слева, на таком же расстоянии от стола была такая же. Я прошла оставшийся кусочек стола и оказалась перед так называемой "барной стойкой": на верху висели бокалы, а туманно-голубое покрытие стола их отражало. Там, за стеклом, в шкафчике, стояли различные напитки. Я подавила нарастающее желание взять одну из них и опустошить.
Повернув направо и пройдя еще семь шагов я дошла до первой ступеньки, ведущей на второй этаж. Подняла голову, потолок был далеко от меня, от чего весь дом казался таким огромным внутри и небольшим снаружи. Я прошла десять ступенек и оказалась на втором этаже и попала в коридор с тремя комнатами. Сверху на плинтусах висели аккуратные китайские светильники. В этом коридоре можно найти несколько гостевых комнат и мою.
В общих чертах: мой дом это симметричный особняк, отделанный мрамором и перламутром везде, где это возможно. Черное и розовое золото, красное дерево и бронированные окна. Восемь комнат, не считая двух кладовок, котельной, двух ванных комнат и прихожей. И всё это когда-то было мне родным.
Я мотнула головой, не дав воли моим мыслям и попыталась расслабиться. Единственное место, которое я не отсчитала шагами – чердак, там всегда что-то стоит, и мешает пройти. Я знаю каждый миллиметр этого дома, каждую щель и дырочку, я знаю сколько шагов от кустика к другому кустику в нашем дворе, и наизусть знаю время, за которое неторопливым шагом можно спуститься по ступенькам. Родители отлично позаботились о том, чтобы я запоминала и анализировала всё что вижу. И теперь это вошло у меня в привычку.
Я зашла в комнату и плюхнулась на кровать. Потом встала, осмотрелась и решила, что валять дурака – лучшее средство от дурных мыслей. Иронично. Собираясь чем-то заняться, я и не думала, что через пару минут наплюю на все планы, лягу снова на кровать и засну. Так и произошло.
Мой короткий дневной сон прервали шаги по коридору. По инерции я метнулась к тумбочке с оружием и стала ждать. Я ещё не совсем проснулась и еле видела руки перед собой. В дверь постучали, и поняв кто это, я с облегчением опустила оружие. Хотя облегчением я бы это не назвала, ведь все мышцы в теле напряглись – папа первый раз за все эти шесть месяцев постучался ко мне.
– Можно.
Дверь распахнулась, и в проходе я увидела высокого, брутального, сероглазого мужчину.
– Привет. – сразу сказал папа полушепотом.
– Привет. – сказала я, отходя от тумбочки.
Мы с ним обменялись взглядами, намекнув на то, что оба помним про сегодняшнюю дату. Если с мамой у нас было что-то вроде ментальной связи, то с папой мы могли понять друг друга по глазам. Я не отвела взгляда от его лица, сегодня оно было намного измученней чем вчера. Его глаза изучали комнату, в них читалась какая-то мысль. Он будто выжидал подходящего момента чтобы что-то спросить или сказать. Но он ошибался, если думал, что его молчание меня как-либо смутит… в такой обстановке я проживаю уже пол года.
– У меня нет времени на готовку, да и ты наверное устала. Так что придётся заказывать еду. Что ты будешь? – неожиданно произнёс он.
Это было однозначно не то, о чём он думал.
– Зачем ты спрашиваешь, если потом скажешь: "исключительно русская еда". – да, папа был фанатиком русской кухни, и настаивал на том, чтобы мы всегда ели её, по крайней мере, когда находимся в России.
Он провёл рукой по лицу и произнёс:
– Сегодня бери что хочешь.
Но сегодня я как раз таки хотела русской еды: пельмени, голубцы, или мамин фирменный борщ.
– Рыбу.
– Что?
– Хочу рыбу, неважно какую, только не сырую. – я сделала глубокий вдох и стала поправлять постель. Мне было крайне неудобно находиться с ним в одной комнате, да и ещё так долго.
– Хорошо, еще какие-то пожелания?
Я на него серьёзно взглянула.
– Да, отошли своих людей куда по дальше, пока я не пристрелила одного из них.
Папа понял, но с удивлённым выражением лица спросил:
– Каких людей?
– Которые за мной шпионят.
– Охраняют? – поправил меня папа.
– Шпионят. – настояла на своём я.
– Охраняют.
– Преследуют!
– Это ради…
– Моей безопасности??? Ты серьёзно?
– Вполне.
– Не находишь сейчас в этом долю бреда?
Папа серьёзно на меня взглянул. Ему не нравилось когда с ним разговаривают в таком тоне его подчинённые, но увы я не они; поэтому хоть через силу, но он промолчал.
– Ты ещё маленькая. – решил он меня вывести на эмоции.
– Нет, не надо так говорить, мне 16 и я сама могу за себя постоять, а если ты так за меня переживаешь, то я могу брать свое оружие с собой. – сохранив спокойствие ответила я.
– Ты про это? – папа кивнул в сторону пистолета на моей кровати и шагнул к нему.
"когда я успела его вытащить?"
– Да, – я перекрыла ему путь. – не ты ли говорил, что надо всегда иметь с собой средство обороны?
– И ты решила, что это будет огнестрельное оружие?
– Лучше было бы, если бы я ходила с ножиком?
– Послушай… Что тебе нужно сейчас? Вывести меня из себя?
– Мне нужна постоянная гарантия на личную безопасность, и я не собираюсь её лишаться, только из-за неуверенности моего отца.
Он выпрямился во весь рост и произнёс:
– О какой неуверенности идёт речь?
– О той, что ты не уверен в моих силах и умении обращаться с оружием, тебе не должно быть стыдно за такие мысли?
– Я тебя услышал. – ответил он, повернулся и пошел к выходу.
– Надеюсь. – язвительно добавила я, посмотрев на время.
Мы сказали друг другу больше, чем за все четыре месяца. Если первый месяц мы ещё как-то пытались с друг другом спокойно говорить, не затрагивая опасную тему, то второй месяц мы только и делали что ссорились и не понимали друг друга. Тогда во мне кипела дикая злость и жажда мести, а папа старательно скрывал от меня всё, что ему известно об этом.
– И насчёт шпионов я не шутила, убери их, или их уберу я!
Дверь закрылась.
В остаток дня, мы покушали с папой за одним столом, что тоже было очень непривычно. Разговор у нас не завязывался никак. Папин телефон разрывался от сообщений, и мы оба знали о чём они. Я же всех еще давно предупредила, чтобы мне никто не напоминал ни о чём, поэтому я спокойно кушала свою запечённую треску.
Я подняла глаза, папа теребил тарелку ложкой и мял в руке хлеб. Он открыл рот, чтобы что-то сказать и тут же его закрыл. Моя интуиция мне подсказала, что он хотел узнать то же, что и в комнате: узнать про неё, видела ли я её сегодня. Да, папа мне верил, когда я ему сказала, что вижу маму, он мне сразу же поверил. Я не знала, что его остановило. В конце концов мы разошлись по комнатам. Всё левое крыло, а точнее верхний этаж левого крыла, все три комнаты были его: библиотека, кабинет и спальня.
Оставив посуду в раковине, я поднялась к себе и зарылась в кровать. Как бы я не боялась этих ночных кошмаров – мой организм требовал сна.
2 глава.
Тишина. Темнота. Я открыла глаза и на секунду осталась ослеплённой. Мой взгляд пробежался по комнате и я зарылась глубже в свою обитель, в ней так тепло. На удивление я выспалась и не припомнила никаких кошмаров сегодня ночью.
– Который час? – спросила я у себя.
Я заставила себя шире открыть один глаз и взглянуть на настольные электрические часы на тумбочке. Кислотно-зеленые цифры показывали 5:34.
"и когда я стала так рано просыпаться?"
В комнате царил полный хаос: пустые пачки от чипсов, бутылки от энергетиков и естественно пачки глицина.
