"кошмар"
Я встала и меня пробила дрожь: разница между температурой в кровати и температурой в комнате была огромная. Натянув шерстяные носки, я пошла умываться. После, я заглянула в телефон. Ничего удивительного, последнее сообщение от Дэни в три ночи.
"а потом мы удивляемся: почему же Дэниел спит до половины первого обеда?"
Дэниел – мой друг детства, но общались так тесно мы не всю жизнь. Да, наши родители были хорошими друзьями, наши мамы родили нас в один день, да и отцы никогда не ругались. Наши семьи поддерживали связь, крепкую, дружескую связь. Как только нам минул девятый год, Дэниела увезли в Ватикан, где он готовился поступить в частную иностранную школу для будущих программистов, а я осталась одна в России. Прошло шесть лет, и Дэни вернулся совершенно другим человеком. Мы оба понимали, что эти года нас здорово изменили и даже не стремились возвращать былое общение. Пока не умерла мама.
Все оттолкнулись, не решая брать на себя ответственность за поддержку и моё состояние, даже папа становился всё дальше, а Дэни вновь стал мне очень родным человеком. Он был тем бликом света в тьме, которая меня поглощала каждый день, он буквально за шкирку тащил меня из этой пропасти. И то, что я сейчас жива – быть может его заслуга. Всё таки мы остались теми, кем и были, просто нам надо было время. И за эти пол года мы будто снова знакомились и узнавали друг друга. Только вот мне казалось, что я знаю его всю жизнь.
Думая как потянуть время, я вышла из комнаты и оказалась перед перилами. Кухня была пуста. Я повернула направо и пошла к ступенькам. Так я считала шаги от комнаты до ступенек и вниз по ним. Всё сошлось.
В утренней тишине я прогуливалась вокруг стола и стульев, обошла огромные горшки с цветами и прошлась вокруг колонн. Из кабинета папы я услышала звук перелистывающейся бумаги и щелчок степлера.
На душе стало легче – папа дома: он никуда не уехал, никого не убил, его не убили. Ко мне в голову пришла странная мысль:
"как мы могли не общаться столько времени живя в одном доме?"
Мы с папой всегда были в дружеских отношениях, он занимался моей подготовкой к вступлению в наши криминальные ряды, занимался моей физической и волевой подготовкой. Моими знаниями в области боевых искусств и криминальных систем – занимался исключительно он. На маме всегда были уроки психологии, этикета, манер и тонкости манипуляций. Она занималась мной, как девушкой, готовила к вступлению, так скажем, в высший свет, а папа к вступлению в свет мафии.
Случившееся сильно повлияло на нас по отдельности и на нас вместе. Мы отдалились, накрутили себе много глупостей и довольно нагрубили. Мама была, своего рода, клеем нашей семьи. Она искала компромиссы не только в общении, но и в общих занятиях, в быту, в учении. Папа стал для меня тенью, просто человеком, с которым я живу. Я же стала для него просто словом, словом "дочь", которое не имело никакого смысла.
Я взглянула на дверь в его кабинет, на ручку, которую так давно не держала. Дверь была приоткрыта, из нее слабо лился томный желтоватый свет. Я подошла к двери, взглянула на своё отражение в золотом покрытии круглой ручки и резко потянула на себя, как это обычно делают герои в книгах, когда хотят застать кого-то или что-то врасплох.
"надо же что-то менять"
Папа подпрыгнул, сильно ударившись коленками о стол, и разбросал свои бумаги по всему кабинету.
– Какого чёрта! – крикнул он.
– Доброе утро. – я еле сдержала улыбку. – Какой-то ты нервный. – добавила я и медленно стала собирать бумаги с пола.
– Ты когда-нибудь стучалась ко мне в кабинет? – спросил он и посмотрел на меня из своих прямоугольных "пенсне".
Я стала прокручивать фрагменты из воспоминаний в голове, искала хоть одну картинку, в которой мой кулак бы несколько раз стукнул по двери.
– Нет. – ответила я.
– А когда-нибудь научишься?
Теперь я улыбнулась.
– Нет.
– Я не шучу, я не хочу умереть от сердечного приступа. Уж не так я представлял свою смерть.
"смерть…" – это слово врезалось мне в голову и наворачивало круги. Улыбка исчезла.
Проходя по кабинету, я внимательно осматривала каждый уголок, каждый выступ и каждый фонарик, папа пристально следил за мной.
Папин кабинет похож на нору: без окон, без источника кислорода, без отверстия вентиляции. В нём темно, а единственная настольная лампочка не справляется в борьбе со мраком. Тут всегда сухо, тепло, и пахнет какой-то новой книгой. Это небольшая комната, в которой по середине стоит стол, одна стена закрыта стеллажом, набитым разными папками, коробками, книгами. В правом углу комнаты стоит кресло, компактное, элегантное, кожаное, но это кресло – самая дорогая, пожалуй, вещь в доме.
Когда я была маленькой, я обожала это кресло, любила прятаться в нём и пить горячий шоколад. Тогда это кресло было для меня надёжным гигантом, который мог меня защитить, а теперь я не уверенна помещусь ли я в него вообще. Зачем оно тогда папе? Если я не могу в него сесть, то он – тем более.
"очередной повод показать своё денежноё превосходство над другими"– подумала я и ухмыльнулась.
Я подняла взгляд на папины руки, они держали конверт и нервно теребили его.
– Что? – удивлённо пробурчала я, увидев знакомое имя в углу конверта.
Отец заметил изменение в моём взгляде и уже приготовился его спрятать, но я была быстрее. Я резко шагнула прямо к папиному столу и выхватила конверт из его рук.
– Что тут делает мамино имя? Это то, что ты от меня скрываешь? – гневно спросила я, глядя ему в глаза.
– О чём ты говоришь? – растерялся он.
– Вот, смотри же… – я ткнула пальцем в угол конверта. – Не может быть, оно было, я видела!
На конверте было написано совершенно другое имя. Папа сделал глубокий вдох.
– Сядь.
Закусив внутреннюю сторону губы, я посмотрела на верх и медленно села.
Мы оба молчали, хоть и знали: кто о чём думает. Перед глазами всплывали картинки с того дня. Он однозначно постарел за эти несколько месяцев. Под глазами его виднелись слишком ранние морщинки, на лбу, между бровей виднелась уже чёткая прорезь, волосы немного поседели, а глаза потускнели. Я посмотрела на него – он поймал мой взгляд. Я готовилась к его вопросу.
– Ты видела её? – тихо спросил он.
Нет, не видела, но я не хотела расстраивать его, папа в очередной раз ожидал услышать, что мама им интересуется. Но за все наши с ней разговоры, она ни разу не спросила про него. Я представила его огорчённый вид и грустные глаза.
– Да. – соврала я.
Папа резко поднял на меня голову. Его чёрные волосы с редкой сединой упали на глаза.
– Она спрашивала про тебя. Волнуется. – я старалась не бегать глазами по комнате, сдержалась от того, чтобы облизнуть губы. Но папа бы этого не заметил, он переваривал услышанное.
– И что она спрашивала? Что говорила? – у папы заплетался язык.
– Говорила, что ты неважно выглядишь в последнее время, что стал таким дёрганным и отстранённым. Спрашивала меня, не знаю ли я об этом что-то.
– И что ты ответила?
– А ты как думаешь? Ты мне что-то рассказываешь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь информация? Да слово "рассказываешь" – сильно сказано, тут вопрос в том, как много ты мне вообще говоришь…
– Что ты хочешь узнать?
– Ты знаешь. – я облокотилась на спинку стула и сложила руки на груди.
– Я не знаю того, как…
– Нет, пап, ты всё знаешь, ты всё знаешь, чёрт возьми. Почему ты просто не можешь мне рассказать? Я в праве знать как это случилось.
Я вспомнила день, когда увидела её тело перед похоронами. Она лежала в своём любимом платье с тропическими растениями. Её волосы, потерявшие прежнюю пышность – лежали на плечах. Я осматривала её руки – такие худые, её веки – даже сквозь все косметические средства было видно, какие они бледные; её лицо. Мой взгляд зацепился за что-то странное у неё на лбу. Это небольшое пятнышко, имеющее не такой цвет как у всего лица, оно было темнее. Я заставила себя нагнуться и присмотреться, от неё пахло её любимыми духами. Когда я прищурилась, то заметила неровные края у этого пятнышка: меня осенило.
– Пап. – тихо я произнесла тогда.
– Да?
– Что это? – я указала трясущимися пальцами на это пятнышко, и в этот момент папа перехватил мои пальцы, быстро развернул к себе и спрятал моё лицо себе в костюм.
– Ничего, доченька, ничего. – нашёптывал он, но я понимала что это. Её убили выстрелом в лоб.
От воспоминаний моё тело покрылось мурашками.
– Следствие ещё идёт, оно не закончилось. – возразил папа.
Я стиснула зубы.
– Ты хочешь сказать, что это следствие уже идёт пол года? Ты знаешь, что я всё понимаю. – Я стала поднимать тон. – Ты же ГЛАВА РУССКОЙ МАФИИ! И ты знаешь кто её убил, даже если не по документам, то по своим миллионным связям!
Естественно, на мои возражения никто и глазом не повёл. Папа сидел и молчал, а я пилила его убийственным взглядом, перебегая с одного глаза на другой. Когда в комнате стало настолько тихо, что слышно было только моё дыхание, я встала так резко, что стул упал назад, и вышла с комнаты.
Конверт был от лучшего друга папы, он всегда посылает письма в пастельных тонах: лавандовый – документ, бежевый – рассказ, персиковый – что-то очень срочное, болотный – секретное письмо. Я частенько читала эти письма первая, аккуратно переклеивала и клала обратно папе в сейф. Поэтому у меня всегда были пачки бумаги каждого из этих цветов.
. . .
В школе я вела себя крайне агрессивно. Сталкивала всех на пути и не обходила ни один рюкзак, смело пиная его ногой. Так одна девочка стала поворачиваться со словами: "смотри куда прёшь", а когда повернулась – получила в нос. Она качнулась и чихнула. Кажись я сломала ей нос. Потом я посмотрела на свою рубашку и заметила на ней маленькие капли крови. После второго и третьего удара она потеряла равновесие и упала прямо на глазах у директрисы, которая только что появилась в коридоре.
"теперь точно сломала"
Через пять минут я сидела у неё в кабинете. Здесь приятно пахло лилиями, дорогими духами и новой мебелью. Мне нравилось тут находиться, этот кабинет, как моя комната – я тут постоянный гость. Я вдохнула этот приятный воздух, прекрасно понимая, что в любом другом кабинете воняло бы потом, перегревшимся принтером и лаком для волос. Мои прикрытые веки вздрогнули.
– Надеюсь, мы друг друга поняли. – произнесла высокая блондинка, сидя на своём высоком кожаном стуле – директриса.
– Надеюсь. – ответила я и приняла самую непринуждённую позу, сидя на её специальном диванчике для провинившихся.
– Где гарантия, что этого больше не повториться? – спросила директриса, явно не удивлённая моим спокойствием.
– Её нет.
Она шлёпнула себя по лбу.
– Позвольте мне, дорогая. – сказала сидящая рядом женщина в строгой, облегающей каждую складку одежде. Её некрашеные корни жирных волос было видно, пожалуй, с космоса. Она повернулась ко мне и поменяла своё любезное выражение лица. – Ты, малявка…
Я сморщилась от её несвежего дыхания и спокойно произнесла.
– Вам не давали слова.
– А тебе тем более.
– Сначала дождитесь позволения от директрисы.
– Да как ты смеешь! – крикнула она, задыхаясь от ярости. – Закрой свой рот, недоросль! – в ее глупом выражении лица, я узнала лицо девочки, которую беспричинно избила, это была ее мать.
– Угомонитесь, женщина. – произнесла я.
– А то что? – она встала и наклонилась ко мне. – И мне нос сломаешь?
– И не только. – прошептала я настолько тихо, что это услышала только безумная мать.
Сейчас мне было не до каких-то жалких споров, а эта особа только и делала, что выводила меня из себя. Если бы не этот кабинет, ни эта школа, и не сидящая рядом директриса, я бы ей реально врезала. Безумная женщина медленно села на стульчик, не сводя с меня глаз и положила сумку себе на колени.
"испугалась"
– Я знаю как таких воспитывать надо: ремня по заднице до покраснения и на…
– Довольно. – отрезала директор. – Горденко, сколько на твоей памяти было драк в школе?
– На моей памяти – тринадцать. Если вы сегодняшний инцидент называете дракой, то это четырнадцатая.
– А сколько из них с твоим участием?
– Восемь. – ответила я, немного ухмыльнувшись.
– И ты гордишься этим? – директриса подняла на меня глаза и я увидела в них усталость. Мне не хотелось её унижать перед этой сидящей рядом выскочкой, поэтому я просто промолчала.
– Да вы посмотрите, она от счастья светится. – вставила эта женщина.
"если она ещё хоть слово скажет, то я ещё раз потеряю контроль"
– Вы вроде говорили, что вам к обеду надо быть у психолога, сейчас уже без двадцати двенадцать. Вам вызвать такси? – любезно сказала директриса, но даже та женщина поняла намёк.
"психолог? Может психотерапевт?"
Она фыркнула, встала, поправила чёрную кожаную юбку, которая так же облегала каждую складку, и выскочила из кабинета.
– Тебе надо учиться контролировать себя, Саша… – наконец начала директор. – Твои психи до добра не доведут, твое надменное поведение и излишнее высокомерие наживут врагов. Ты ещё не устала жить без друзей? Может вступишь в наш клуб…
– Нет. – отрезала я, даже не дав ей договорить. – Тратить время на посещение кружков для одиноких нытиков – не для меня, извините.
– У тебя ведь были друзья, ты же общалась с одноклассниками. – её глаза были наполнены жалостью ко мне, и меня это дико раздражало. – Все мы теряем близких людей, но надо же жить дальше.
– У меня есть семья. – сказала я, но знала, что она не поняла о какой семье шла речь.
Минуту в кабинете царило молчание, я не осмеливалась поднять на директрису глаз, а она в отличии от меня не упускала возможности разглядеть собеседника по лучше. Вскоре она громко вздохнула, сложила руки в замок и облокотилась на спинку стула.
"злится"
