***
Стюардесса-француженка принесла подушки и пледы, салон погрузился в полумрак, лишь мерцали экраны ноутбуков или телевизоров, вмонтированных в спинки кресел. Самолёт завис в синей тьме между чёрных облаков в полной неподвижности, монотонно гудели двигатели.
Отполировав ужин шампанским, Настя коварно уснула у меня на плече – сползла потихоньку, навалилась, словно я была не начальницей, а кариатидой. Она и так заняла сорок процентов моего кресла, да ещё и сгрузила сверху свои пухлые телеса.
Её дыхание было беззвучным, длинные чёрные ресницы даже не затрепетали, когда я сдержанно выругалась – раз тридцать подряд. Густые каштановые волосы завивались кольцами, приятно пахли и щекотали мне нос. После восьмой попытки я оставила надежду избавиться от мягкого груза. С трудом удалось достать из сумки книгу. Пролистав страницы, я погрузилась в чтение.
Героиня – Энни – с надрывом и упоением описывала свои мучения, связанные с переводом в новую школу. Ей пришлось несладко – дети не прощают лишнего веса, некрасивой одежды и плохих оценок. А учиться хорошо бедняжка не могла, она только что пережила страшную трагедию: её родители, учёные-исследователи, погибли в научной командировке, разбившись на вертолёте в Аппалачских горах.
Но настоящим дьяволом была её тётя Элизабет.
«Каким бы мучительным ни был день в школе – насмешки, придирки, дохлые чёрные тараканы, подсунутые в шкафчик для одежды – всё же дома было ещё хуже. Потеря родителей, переезд, новая школа, чужая обстановка… Достаточно, чтобы сойти с ума. А Элизабет словно мстила мне за то, что я стала неотъемлемой частью её жизни.
Моя ласковая мама, видела ли она с небес, как её родная сестра измывается надо мной? Элизабет никогда меня не любила. Я отлично помнила, как она не раз и не два с насмешкой говорила моей маме: «И угораздило же её родиться похожей на отца! Вот не повезло, так не повезло!».
До трагедии Элизабет виделась со мной очень редко: несмотря на отсутствие собственных детей, у неё не возникало никакого желания проводить время с племянницей. К тому же, она вела весёлую и беспечную жизнь в обществе бесконечных поклонников, подруг и мужей. А теперь я постоянно маячила в доме, вызывая у Элизабет зубную боль. Я лишила её свободы, да к тому же надругалась над её чувством прекрасного – видеть рядом гадкого утёнка причиняло ей страдания. Ей было некуда меня девать – не выгонять же на улицу. Теперь я постоянно была рядом, и мной нужно было заниматься.
Каждый день был сплетён, как морская сеть, из тысячи упрёков и насмешек, эта прочная сеть опутывала меня, не давала двигаться и душила. За столом я боялась взять лишний кусок – Элизабет с утра до вечера твердила, что я – мерзкая толстуха. Потом она и вовсе посадила меня на диету, оставив в свободном доступе на кухне капусту и морковь. Еды в холодильнике почти не было, Элизабет и её муж чуть ли не каждый день ходили в пиццерию и рестораны.
Диета. Это был самый настоящий кошмар. Наверное, заключённые Бухенвальда страдали меньше, чем я. Ведь они видели вокруг таких же измученных голодом, поедающих мутную баланду пленников. А я видела вокруг себя сытых, жующих людей, видела живописные витрины с тортами или с колбасой и мясными деликатесами. В телевизоре постоянно показывали кулинарные шоу, ведущие сладострастно причмокивали и облизывали пальцы.
По ночам мне снились булки и пирожные, или зажаренный стейк, или шоколадные конфеты. Нет, я, конечно, не умерла от голода, но ужасно настрадалась за те месяцы, пока не нашла выхода из ситуации. Я познакомилась в школе с двумя девочками, равнодушными к еде (да, и такое бывает!), и за массу мелких услуг они стали отдавать мне свои завтраки и приносить из дома ещё что-нибудь.
Кроме клички «жирдяйка» за мной закрепилось звание «вечно голодной Энни». После школы я теперь болталась на улице, так как все дополнительные занятия – художка, танцы – куда меня записывала мама, Элизабет отменила. Это стоило денег, а она не желала тратить на племянницу ни одной лишней копейки. Так вот, я слонялась по булочным и кафетериям, осваивая амплуа безмолвной попрошайки. «Что тебе, малышка? – спрашивали люди в ответ на мой жадный взгляд. – Угостить тебя печеньем?».
Настойчивые поиски пропитания однажды едва не довели до беды. Один симпатичный мальчик из класса позвал меня в гости, сказав, что бабушка испекла яблочный пирог. За кусок пирога я бы навечно продалась в рабство. Приглашение удивило, ведь одноклассники не стремились со мной общаться, в школе я была отщепенцем.
Вслед за мальчиком я вошла в квартиру, жадно принюхиваясь и надеясь ощутить волшебный аромат горячей выпечки. Я уже чувствовала, как тает во рту сладкая яблочная начинка…
Дверь захлопнулась позади меня. Я вдруг застыла, поражённая внезапной мыслью, что мальчик, наверное, в меня влюбился! Зачем иначе приглашал бы в гости? Пусть Элизабет постоянно обзывала меня мерзкой уродиной, но в зеркале отражались огромные карие глаза с длинными чёрными ресницами и пухлые розовые щёчки – и я хорошо помнила, как задыхалась от восторга милая мама: «Ах, ты моя красавица!».
Точно, мальчишка в меня влюбился.
Я доверчиво озиралась, стоя в прихожей с тяжёлым портфелем за спиной, – глупый одиннадцатилетний ребёнок. В квартире у мальчика не оказалось ни бабушки, ни пирога! Зато там находился…»
Рассказ Энни был прерван стюардессой. Она неслышно подкралась к моему креслу и шёпотом поинтересовалась, не хочу ли я шампанского.
Приятно летать бизнес-классом!
Выпив бокал, я поняла, что не могу продолжать чтение – меня капитально разморило, английский текст расплывался перед глазами. Лететь оставалось всего ничего, через полчаса начнётся снижение. Настя продолжала сладко дрыхнуть на моём плече.
Наверное, мне надо быть помягче с подругой… Хватит попрекать её каждым съеденным куском и постоянно напоминать о лишних килограммах. Она всё и сама прекрасно знает, вряд ли моя постоянная агрессия поможет ей справиться с проблемой.
Я протянула руку и поправила на Насте съехавший плед, а потом склонила голову на её макушку, не в силах бороться со сном. Засыпая, подумала о том, что Насте повезло гораздо больше, чем книжной Энни: хотя в школе моя подруга тоже подвергалась издевательствам сверстников, в её жизни присутствовала блистательная Изабель Бриссон.
К счастью, она была совсем не похожа на злобную тётку бедной Энни.
Вообще никакого сравнения.
Глава 7. Секс по телефону
На экране улыбалась Натка – моя восемнадцатилетняя дочь, студентка французского университета. Я сидела в офисе и общалась с ней по скайпу.
– Хорошо долетели?
– Чудесно!
– И уже на работе!
– А как же! – весело ответила я.
Из угла кабинета донесся сдержанный ропот – это Настя намекала мне, что хороший руководитель не потребовал бы от подчинённой появиться в офисе через пару часов после возвращения из дальней командировки. Но разве она не успела бросить чемодан и принять душ? И потом, она отлично отдохнула в самолёте. Спала, как сурок!
– Ты, правда, не обиделась, что я не приехала к тебе в Париж?
Наткин университет находится в городе Монпелье, на юге Франции. Мы договорились, что дочь приедет к нам на выставку на пару деньков на скоростном поезде ТЖВ. Но она не смогла. И мы, в конце концов, опять же пообщались по скайпу. Считай – увиделись.
– Вовсе не обиделась! Я понимаю, ты студентка, у тебя столько дел.
– Спасибо. С Володей встретилась?
– Его нет, он всё ещё в Ханты-Мансийске.
– О, жаль!
М-да. Господин Константинов, этот коварный Вольдемарище, очаровал всех девочек в моём окружении. Четыре года назад он в два счёта законтачился с Наткой, и сейчас они души друг в друге не чают. Он запросто сдружился с Настей, один раз даже уснул на ней в аэропорту, как на подушке, когда наш рейс задержали на пять часов. Проснувшись, нагло заявил, что так сладко он не спал никогда в жизни.
Скотина.
Да, мой муж со всеми дружит. А со мной постоянно ругается. Конечно, все девицы говорят ему только приятное: ах, Владимир, ах, Володечка, ах, ах!
А я всегда говорю правду. У меня такой характер. Он не поехал со мной в Париж – разве это не свинство? Или даже предательство. Я так ему и сказала. В ответ он взорвался – словно я бросила спичку в бензобак…
Любовь – это война.
– Мам, неужели опять поругались?
– Есть немножко.
– Да что же вы за люди такие! – возмутилась Натка. – Мама, когда ты начнёшь ценить то, что имеешь? Константинов – козырной туз, подброшенный тебе судьбой!
– Ха! Да мы из-за того и поругались – я объясняла ему, как он мне дорог. Ведь я мечтала поехать в Париж с ним, а вовсе не с Настей! Нет, Настя, нет! – закричала я, увидев боковым зрением, что глаза помощницы наполнились слезами, а пухлые губки поползли вниз к подбородку. – Я не это хотела сказать, не начинай, пожалуйста! Боже мой, какие все обидчивые!
***
Всё, что я поручила Насте, она могла бы сделать за полчаса. Всего-то:
– Отправить спецификации на ортопедическое оборудование партнёрам в Гуанчжоу.
– Написать коммерческое предложение по девяти новым заявкам.
– Внести мою правку и отправить Свете (юристу) на проверку два дистрибьютерских договора.
– Распечатать накладные для Тюменского завода мединструментов.
– Подготовить для сайта фотоотчёт о нашем участии в выставке, а текст я сама напишу.
– Заказать перевод на французский язык гигиенических сертификатов и товарно-транспортных накладных для компании в Лионе.
– Заказать воду для кулера.
Всё, больше никаких заданий.
Неужели трудно?
Для сравнения – в моём списке в этот момент было в два раза раз больше позиций, и все они – гораздо масштабнее.
Однако к обеду Настя всё ещё не справилась с заданием. Она слишком долго раскачивается.
Мы арендуем светлую, современную, но очень маленькую комнатушку в бизнес-центре. Если бы Настя сбросила пятьдесят килограммов, офис не казался бы таким крошечным.
Стоп! Я же поклялась в самолёте, что больше не буду попрекать её лишним весом – не хочу уподобляться преследователям бедной девочки Энни…
Мне казалось, Настя легко относится к замечаниям в адрес её фигуры. Да, на мои придирки по поводу плохо сделанной работы она всегда реагировала бурно, обижалась. А язвительные ремарки насчёт лишнего веса пропускала мимо ушей – мои слова отскакивали, как теннисные мячики, от её пышных упругих боков.
Но теперь, прочитав о страданиях книжной Энни, я задумалась: действительно ли мой яд безобиден? Я же не знаю, что творится у Насти в душе. Как часто мы самонадеянно считаем человека открытой книгой. А в этой книге между строк невидимыми чернилами написано ещё очень многое.
Итак, отныне я буду ласкова с моей бедной толстушкой. Она не виновата, что не может закрыть рот на замок, похудеть и стать красавицей.
Мне, конечно, этого не понять… Но я…
– Настя, ты опять жрёшь?! Где ты успела найти пончик?!
***
Ликующие фанфары, красочный фейерверк, водопад розовых лепестков – позвонил Володя!
Да, надо ссориться и ругаться. Чтобы потом простой звонок мобильника гранатой взорвал сердце… Я схватила телефон двумя руками.
– Я тебя люблю, – сказал драгоценный мужчина. – Соскучился ужасно. Ханты-манты меня укатали. Сейчас я в гостинице и совсем без сил. Ленка, а что на тебе надето?
Я растеклась по рабочему столу пылающей магмой, несколько раскалённых капель с шипением упали на пол.
– На мне много чего надето. Потому что мы с Настей всё ещё в офисе.
Настя из-за своего компьютера злобно засопела. Она начала проситься домой уже час назад, но ведь надо сначала закончить дела!
– Вот, она тебе передаёт страстный привет.
– И ты ей передай. Что же вы так долго работаете? Вы же ночью не спали, летели.
– Кто не спал, а кто – очень даже.
– Не устали после перелёта?
– Вовсе нет, – бодро ответила я. – Полны энергии. А когда ты вернёшься?
– Дня через три.
– Это ужасно. Но я рада, что, по крайней мере, не через месяц.
– Когда я приеду… – тут мой милый начал перечислять разнообразные действия порнографического характера, способные украсить жизнь влюблённых мужчины и женщины. И говорил так увлечённо, что вскоре мои щёки налились краской, а тело словно погрузилось в горячую джакузи.
Вот она – великая сила слова!
Могучий русский язык!
– Константинов, хватит издеваться. Из-за твоего декамерона я буду не в силах достойно закончить рабочий день.
Настя вновь зашевелилась и яростно задышала.
– Так ведь ночь на дворе! – сказал Володя. – Шли бы вы по домам, девочки.
– У нас совсем не ночь. Сейчас закончим и пойдём. Если некоторые товарищи не будут нас злостно отвлекать.
– Я тебя тоже очень люблю, Ленусик!
***
