– Ты для того нас среди ночи побеспокоил, чтобы о пути спросить? – сощурил глаза мой побратим. Тамгиру не понравилось, что я припрятал девушку, но это он мог стерпеть, а вот наглость паххетов – нет.
– Прошу простить нас, дети степей. Не по своей воле мы нарушили покой ваш, – паххет прижал руку с хлыстом к груди. – Ночью сбежала у нас рабыня. Не видали ли вы следов?
– По ночам здесь только глупцы шастают лесами. А рабынь не было, – все так же резко отозвался Тамгир.
Паххет поджал губы, стараясь удержать на месте гарцующего коня.
– А если мы следы отыщем? – тихо, почти проворковал восточник, отчего и братья, и я вскинули головы, внимательно рассматривая незваных гостей.
– Попробуй, паххет, – фыркнул Тамгир, потирая рукоять кривого клинка. – Мы из улуса Чоно. Рискнешь?
Паххет побледнел, даже его загорелая, темная кожа не смогла скрыть страх.
– Простите, дети степей. Сбежала моя невеста. Нужно вернуть беглянку, пока беда с ней не приключилась. – Попытался повиниться паххет, не слишком правдоподобно.
– Невеста, говоришь? Что ж ты так за ней плохо смотрел, что она сбежала? – фыркнул брат, а шкура у моих ног дернулась. Потянувшись, я перекинул ногу так, чтобы прижать мех. Не хватало еще из-за страха или нетерпения в еще большую беду попасть. Взяв заботу о безопасности девушки, глянув на ее хозяина, я не сомневался в своем решении.
– Не было тут ни невест, ни рабынь, паххет, – весомо произнес я, ясно помня, в чем пришла девушка. – Уходи и не мешай людям перед дорогой.
– И все же, если на вашем пути появится пропажа, я сумею хорошо наградить за помощь, – никак не сдавался паххет, сверля нас темными, злыми глазами.
– Иди, паххет. Унес твою невесту-рабыню Колючий Ветер Степей. Не найдешь теперь, – фыркнул Тамгир, коверкая мое имя на горском языке.
Паххет, чувствуя издевку, но не понимая, в каком месте его оскорбили, тронул поводья, уводя своих людей обратно к каравану. Сквозь негустой лес было видно, как почернело небо с одной стороны. Значит, за моей спиной уже должна была появиться светлая полоса наступающего утра.
– Шутишь, брат? – без злобы спросил я Тамгира на родном языке, продолжая вырезать лису. Курчавый, с рыжими прядями в голове, Тамгир расхохотался.
– Всю правду сказал, от слова до слова, – кивнул другой побратим, поднимаясь и складывая свои шкуры в мешок. – Что делать будешь со своей находкой, ЭргетСалхи, Колючий Ветер Степей?
– Посмотрим, – убрав ногу с мехов и откинув край шкуры, я с интересом посмотрел на тощую, запуганную девушку.
– На лису похожа, серебристую. Как та, что по осени к улусу приходила, – фыркнул Тамгир, кинув один короткий взгляд в сторону девушки.
В чем-то он был прав. Бросив девице флягу с водой, я вернулся к костру. Что с ней делать дальше – сам не представлял. Может, переждет, пока паххеты караваном тронутся, да дальше пойдет? Но, отчего-то, эта мысль казалась неверной.
**
Сидя под меховым покрывалом, дрожа от холода, я пыталась оставаться недвижной, надеясь, что степняки не выдадут. В горах поговаривали, что паххеты побаиваются местных, которые в любой момент могут лишить караваны права пересекать степи.
Лошадиное ржание и голоса, знакомые, с затянутыми гласными, вызвали новый прилив паники. Что решит степняк, если придется выбирать – я не предполагала.
Разговор начался спокойно, но я не сдержалась, вздрагивая, а через мгновение на меня легло что-то тяжелое, придавив к земле, не позволяя дергаться.
Голоса были приглушенными, слова удавалось разобрать с трудом, но по резким интонациям можно было предположить, что степняки отказали Хасану. Прошло еще немного времени, когда шкура откинулась, и на меня опять, без какого-либо выражения уставились черные глаза. Я ждала вопросов, каких-то слов, но степняки разговаривали только между собой, на своем языке, в котором я не понимала и пары слов.
Кинув мне бурдюк с водой, степняк отвернулся, словно его интерес на этом пропал. А мне было нужно как-то убедить черноглазого забрать меня с собой. Хоть рабыней, хоть девкой при шатре. Домой вернуться было невозможно, а у степняков даже рабы живут лучше, чем госпожи у паххетов. Правда, я не представляла, как убедить в своей нужности этого молчаливого мужчину, что не сказал мне ни единого слова.
**
Я молча сидела у огня, подрагивая от пережитых событий, когда степняки все как-то разом поднялись и отправились седлать лошадей. Мужчины почти не разговаривали, только как-то переглядывались, словно слова им и вовсе были не нужны. Быстро, за пару минут собрав вещи, оставив мне только то меховое покрывало, под которым я пыталась отогреться, степняки оказались верхом.
Оглядев в нарастающей панике стоянку, я поняла, что огонь больше не горит, фляга с водой привязана к поясу того черноглазого, что меня укрыл, а сам он сидит верхом на крепкой, мохнатой лошадке, чуть склонив голову на бок и наблюдая за мной.
Вскочив, в последний момент поймав сползающую накидку, я сделала шаг к нему навстречу, но не решилась произнести ни единого слова. Казалось, нарушать негласное молчание сейчас было самой плохой из идей.
Чувствуя, как от ужаса остаться здесь одной вдруг замерло сердце, я едва не расплакалась, кусая губы.
Сейчас этот мужчина ударит по бокам коня, а к вечеру меня задерут волки. Но даже в такой ситуации это казалось более приемлемым вариантом, чем остаться собственностью Хасана.
Четыре других мужчины уже скрылись между деревьев, выезжая на открытую местность, а я все ждала, молча глядя в черные, такие бездонные глаза.
Вдруг степняк тяжело вздохнул, словно не был уверен в правильности собственного решения, но ничего не мог поделать, и протянул мне руку. Не веря, я сделала еще шаг вперед, стараясь угадать, о чем мыслит этот мужчина, но лицо вновь стало непроницаемым, ставя меня в тупик. Степняк ждал мгновение, а потом вопросительно вскинул брови. Конь под ним загарцевал, отвлекая мое внимание.
Пожав плечами, степняк легко тронул лошадиные бока каблуками, направляясь между деревьев. Вот тогда оцепенение слетело и с меня. Подгоняемая жаром, вдруг вспыхнувшим внутри, я метнулась за ним.
– Стой! Погоди! – обзывая себя последними словами, я все же успевала за медленно идущей лошадью.
Степняк не стал больше играть в гляделки, а просто ухватил за протянутую руку, буквально затаскивая меня в седло. Проделал это мужчина умело, но все же резко. От такого действа на запястье должны были точно остаться синяки, а сидеть перед степняком на лошади было катастрофически неудобно, но я готовилась вытерпеть все, чтобы только не остаться здесь. Особенно когда солнце поднимется в зенит, выжигая степь. Пусть была только весна, пусть его жар был не так страшен здесь, на самой окраине степей, но этого хватит, чтобы меня убить.
Не знаю, на каких богов я надеялась больше, когда бежала из лагеря паххетов, но, видимо, кто-то все же смилостивился над моей несчастной, такой невезучей судьбой.
Мысль, что это все может оказаться просто очередным испытанием, вызывала противный привкус желчи во рту. С трудом удерживая рвотные позывы в пустом желудке, я крепче ухватилась за длинную лошадиную гриву, намереваясь пережить все и добраться до спокойной и мирной жизни.
**
– Долго ты, Эргет, – фыркнул мой рыжий брат по оружию, когда я поравнялся с отрядом, догнав их. – Что, ловить по лесу пришлось?
– Нет. Девушка сама не знает, чего ей хочется. То ли сбежать, то ли остаться. Пришлось немного помочь с выбором.
– И куда же ты ее денешь? Решил уже? Девушка в доме – либо жена, либо рабыня. В другом случае – беда,–покачал головой старший из нас, Хар Сум, а подумав немного, добавил: – Да и так и эдак, порядка нет.
– Да, как человек, у которого две жены, ты это точно знаешь,– кивнул я, давно для себя решив, что приведу в шатер только одну жену. Все детство я наблюдал, как страдает моя мать от власти старшей жены отца, и не собирался допускать подобного в своей семье.
– Две жены не так и много. Но гвалта от них, как от сорок на базаре, – покачал головой Тамгир, что тоже никак не мог выбрать себе девушку для ведения хозяйства.
Остальные покивали, и развели лошадей немного в стороны, чтобы не глотать пыль друг друга. Погода уже несколько дней стояла сухая, так что только проклюнувшаяся трава не могла сдержать песок, что будут поднимать лошадиные копыта, стоит нам перейти на рысь.
Сейчас в степи женщин было меньше, чем мужчин, и девушкам не разрешали самим покидать улусы. Если невест не хватало или не удавалось договориться с соседями, ничего не мешало поймать девушку в степи. Закон силы здесь был беспощаден.
Девушка в моих руках сидела тихо, стараясь лишний раз, кажется, не дышать, и это было смешно, словно я мог забыть о том, что она здесь. Но и к расспросам она явно пока не была готова, так что не стоило и начинать. Меня не сильно интересовало ее прошлое, и мало волновало будущее. Захочет уйти из улуса – пусть идет. Захочет остаться – в шатре матери всегда нужны руки. Если нет, мать мужа найдет. Пусть красота и необычна, но и на такую женихи найдутся. А за пару лет себе на приданное соберет. Моя мать – богатая женщина и не жадная.
После смерти отца, мать смотрела и за моим имуществом, а это не малая забота, так что еще одна толковая помощница лишней не будет. Девушка показалась мне разумной, а в степях это уже не мало.
Беглянка выглядела совсем молоденькой, тонкой, но глаза говорили о другом, так что я пока затруднялся сказать, сколько зим этой беглянке. Да и важно это сильно не было. В степи ты молод, пока силы есть.
Глава 4
Ехать на одной лошади с крупным мужчиной – не одно и то же, что в крытой повозке среди женщин. Тело, и так не отличающееся бодростью и силой, вовсе устроило мне бунт, отдаваясь болью в каждом суставе. Особенно не радовала спина. А еще страшно, до резей в желудке, хотелось есть. Я даже не могла сказать, что меня терзало больше: голод или усталость.
К середине дня, когда солнце сияло ровно над головой, желудок стал издавать печальные рулады, которые, пусть и не были слышны за топотом копыт, но все же вызывали некоторый дискомфорт и смущение перед степняком.
Кони шли плавно, словно и не копыта у них, а крылья, но с каждым часом все равно я чувствовала себя хуже. Когда солнце стало опускаться к горизонту, единственное, о чем я могла думать – это остановка. Эти мужчины обладали невероятным запасом выносливости, не позволяя себе или лошадям даже короткого передыха.
Вдруг мне в руки толкнули кожаный бурдюк, отчего в теле словно вспыхнули новые силы. Откинув пробку, я жадно глотнула, тут же закашлявшись. В мешке была не вода, как я предполагала, а что-то белое, тут же струйкой потекшее изо рта, кисло-сладкое и немного жирное.
На спину, между лопаток легла крупная ладонь, надавив, а затем медленно поглаживая, пытаясь, видно, помочь с приступом кашля. И все это без единого слова.
То, что мы немного отстали от остальных, я заметила только тогда, когда вновь смогла сесть ровно. Четыре всадника, оставляя небольшие пылевые облака, правили коней к горизонту.
Второй раз я глотнула куда осторожнее, опасаясь подавиться еще раз. Напиток, что показался мне вкуснее всего, что доводилось пробовать раньше, приятно заполнял желудок, оставляя сладковатый привкус на языке. Я, кажется, могла выпить все, до последней капли, но та же рука, что до этого поглаживала меня по спине, сжала плечо, привлекая внимание. Стоило нехотя оторваться от бурдюка, как в самое ухо мне произнесли:
– Много нельзя. Будет плохо, – вздрогнув всем телом от внезапной волны мурашек, я нехотя закрыла мешок, возвращая его обратно обладателю этого низкого, хрипловатого голоса. Когда мужчина говорил с остальными на своем языке, мне не слышались эти урчаще-грохочущие отзвуки, что цепляли до самого низа живота.
Степняк, не подозревая, какие ощущения во мне вызвал всего парой слов, пришпорил коня, нагоняя остальных. Голод немного отступил, и даже, кажется, спина перестала отдаваться такой болью, но теперь во мне появились иные, не менее интересные ощущения.
Солнце почти коснулось горизонта, когда один из всадников, рыжий крупный мужчина, сидящий на лошади как властелин степей, выхватил от седла кривой лук, почти не целясь выпустив стрелу. В воздухе раздался только свист перьев, а через мгновение рыжий дал шпоры коню, отклоняясь в сторону. Свесившись с седла, рыжий степняк подхватил что-то не очень большое, но пушистое, подвесив к седлу.
Степняки загалдели, съезжаясь ближе и над чем-то посмеиваясь, на что рыжий отозвался резким возгласом, заставив одной фразой всех умолкнуть. А мне показалось, что речь снова идет о беглянке. Это все было немного странным, так как несмотря на отсутствие вопросов и то, что на меня никто даже не смотрит, я все равно ощущала себя центром внимания. Никогда не испытывала неудобств подобного толка.
**
Девушка устала. Она передергивала плечами, наклоняла и вытягивала шею, но я ничем не мог помочь. Не рассчитывая, что в пути к нам присоединится кто-то еще, я не мог подготовиться к подобному. С полудня у девушки урчало в животе, но давать ей кумыс на такой жаре тоже было делом рискованным. Пусть от того, что был у меня, нельзя было сильно захмелеть, но с непривычки могло быть всякое.
И все же держать ее голодной дальше – означало дождаться обморока.
Протянув девушке бурдюк, не сдержавшись, покачал головой, когда девушка подавилась первым глотком. Какая неуклюжая и слабая. Видно, сбежать ей удалось только чудом и по милости духов степи.
Когда Тамгир попал в зайца, все засмеялись. Такой мелочи не хватит и на зуб здоровому степняку, так что не стоило и стрелять такую мелкую добычу.
– Ты так голоден, брат? – Хар Сум рассмеялся, кивая головой на кусок соленого мяса, что пряталось в сумке рыжего.
– Даже не будь у меня еды, – сердито отозвался Тамгир, – я был бы способен перенести пару дней, но вот маленькая серебряная лисица Эргета, скорее всего, не выдержит долго на таком питании.
Задумавшись, я был вынужден кивнуть. Пусть у меня и было две сестры, я никогда не интересовался, могут ли они питаться вяленым мясом или нет. Женщины почти никогда не покидали становище, разве только тогда, когда улус переходил на другие пастбища два раза в год. Но и тогда женщины были словно сами по себе. Как свободный мужчина, я занимался охотой или охраной, оставляя заботу о правильном выборе пищи для матери.
– Удивительно, что ты, не будучи женат, думаешь о подобном, – заметил коротко стриженный глазастый Молчун.
– То, что я пока не нашел себе супругу в бескрайних степях, не значит, что я не думаю об этом, – нехотя признался рыжий. Мы промолчали, зная, как бывает не просто отыскать женщину, способную стать женой мужчины из улуса Чоно.
Старики и шаманы поговаривают, что только боги отмечают путь одаренных. Редко у кого из детей Тенгэр хватит сил изменить судьбу против воли Неба. И это касалось всего, в том числе, выбора жены.
– Небо темнеет, ветер плотный стал, – недовольно сощурился Хар Сум, вытягивая руку над землей.
– Это не кто-то из наших, – покачал головой Тамгир, вслушиваясь в вой ветра.
– Но и не кто-то из улуса Шонхор. Их становище слишком далеко, – кивнул Хар Сум, придерживая коня.
Мы все прислушались к тому, что начинало собираться в небе, но пока было неясно, для чего и кем собираются тучи.
– Эх, жаль, что до дома не добрались, – печально вздохнул Тамгир. – Лето еще не началось, всем бы по улусам сидеть, а они все воевать лезут.
– Не торопись, брат. Может, обойдемся разговором и предупреждением, – я не чувствовал угрозы в том, кто прятался за ветром, только интерес и силу. Но и она была недостаточной, чтобы серьезно противостоять одному из нас. Кто-то из младших семей, из дальних улусов решил, что может играть так далеко от дома.
– Не думаю, Эргет. До становища два дня, а здесь бродит кто-то из незнакомых нам детей Тенгэр. Неспроста это. Чует мое левое плечо. Неспроста, – мрачный голос побратима мне совсем не понравился, как и упоминание его левого плеча. Если у рыжего начинало тянуть эту руку, значит, скоро ему предстояло очень сильно устать, пуская стрелы во врагов.
Глава 5
– Что видишь, брат? – ХарСум передернул плечом, всматриваясь в степь, где над сухой землей дрожало марево. Было не так жарко, чтобы воздух вибрировал, так что те, кто прятался, сами себе хуже сделали.
– Вижу конников. Не больше дюжины. На месте стоят и ждут. Знамен нет, так что не скажу, из какого клана, но из детей Тэнгэр только один или два. Один держит ветер степей, а вот второго не могу увидеть. За спинами людей ждет.
– Два – это не много, – кивнул Тамгир.
– Попробуем поговорить? – мне совсем не хотелось сегодня хоронить врагов. Последние месяцы только и делали, что воевали, а так близко к дому это казалось неправильным. Впрочем, оставлять врагов бродить так близко с улусом – тоже не дело.
– Попробуй, если веришь в успех,– покачал головой ХарСум, усмехаясь. Прислушавшись к шуму ветра, сам себе кивнул. У того, кто пытался укротить ветер, совсем не много сил. Зачем такого посылать на земли Чоно, было мне не понятно, но раз прибыли – стоит разобраться.
– Будешь здесь. Сядешь и станешь ждать, – тихо шепнул на ухо своей лисице, которая явно чувствовала тревогу, но не понимала, с какой стороны ждать угрозу.
– Вы меня не бросите? – тихо, с дрожью в голосе уточнила девушка, пытаясь устоять на дрожащих ногах, когда я ее спустил вниз.
– Стал бы я тратить кумыс на ту, кого собираюсь отдать степным шакалам. Жди, – мне вдруг стало легко и даже весело от всего этого. Задумавшись на мгновение, кинул ей в руки бурдюк, как подтверждение собственных слов. Показалось, что от этого простого действия лицо девушки немного посветлело.
Тронув пятками бока коня, направился в сторону марева, что скрывало от нас чужаков. В отличие от ХарСума, видеть самих всадников я не мог, но мне это и не требовалось.
Остановившись на полпути между братьями и маревом, вытянул руку вперед. Сил сейчас было не так и много, последняя гроза гремела над степью больше двадцати ночей назад, но тот, кто держал ветер с той стороны, был куда слабее.
Повинуясь, воздушное марево, эта ширма, вдруг потянулось в мою сторону, как стягиваемое покрывало, собираясь складками от центра. Колдун с той стороны попытался поймать свое творение, но в небе что-то грохнуло, эхом покатившись по степи, и через мгновение воздушная ширма просто пропала. Пальцы немного жгло от напряжения, но это совсем не шло в сравнение с тем, что мы пережили с братьями недавно, так что я только тряхнул рукой, сгоняя неприятные ощущения.
