Пит Хэмилл "Снег в августе"

grade 4,9 - Рейтинг книги по мнению 10+ читателей Рунета

Этой книге суждено стать классикой, и она представляет собой путешествие в мир, полный чудес. Одиннадцатилетний ирландский подросток и пожилой еврейский раввин, бежавший из Праги, встречаются в послевоенном Бруклине. Магия их отношений пронзительна и захватывающе трогательна, несмотря на то, что жизнь и того и другого находится под угрозой.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Феникс

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-222-40703-5

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 16.07.2023

– Это чай! – улыбнулся рабби.

Он подошел к плите, поднял кипевший чайник и налил воды в заварник.

– То, что у нас будет, – это чай!

– А другие книги? – сказал Майкл. – Вы начали говорить…

– Идиш, – сказал рабби. – Язык народа. Обычных людей. Не раввинов. Простых людей.

– А о чем эти книги?

Рабби стоял перед этажеркой.

– Это обо всем, – сказал он, снимая с полки том. – О религии. Об истории евреев, – он взвесил на руке книгу. – Но есть и Бальзак. Знаешь Бальзак?

– Нет.

– Очень хороший Бальзак. Очень умный францужанин. Тебе надо читать Бальзак. Он знает все. А вот Генрих Гейне. Очень хорошие стихи. А вот Толстой, он очень великий.

Майкл присел на корточки, взял с нижней полки пыльную книгу и раскрыл ее:

– А это – на иврите или на идише?

Рабби напялил на нос очки:

– На идиш.

– А про что книга?

– Это очень смешная история. И очень печальная. Добрый солдат Швейк. Чешский солдат, он знает, что война – это сумасшествие. Я уверен, что он есть и в английских книгах.

Рабби отвернулся и достал с полки над раковиной два стакана. Он налил в них чай. А затем сложил газеты и отодвинул их в сторону, поставил стаканы на стол и жестом пригласил мальчика присоединиться. Майкл никогда до этого не пил чай из стаканов. Затем рабби поставил на стол сахарницу с ложкой. Вдруг он испуганно подался вперед и подал Майклу руку. Мальчик ее пожал.

– Я рабби Хирш, – сказал он. – Иегуда Хирш.

– Майкл Делвин, – сказал мальчик.

– Ты доброй мальчик, – сказал рабби. Майкл поправил его: добрый. Поднял стакан и отхлебнул из него. Стакан оказался горячим.

– Это замечательно, – сказал он, ставя стакан на стол, чтобы дать чаю остыть.

– В Америке трудно найти хороший чай, – сказал рабби. – Может, дело в воде?

Ага, он же из Европы, а там вода другая. Майкл вспомнил синие тома энциклопедии и спросил рабби, не из Польши ли он.

– Нет. Из Праги. Знаешь, где Прага?

– Я знаю Пражского младенца Иисуса. Это статуя Иисуса, которая вроде делает чудеса и всякое такое. У нас в церкви продают уменьшенные копии. Но где Прага, я точно не знаю.

– В Чехословакии, – ответил рабби. – Прага красивый город. Шейн. Зейер шейн[9 - Красивый. Очень красивый (идиш).]… Самый красивый город во всей Европе.

В его голосе послышалась печаль, и он, судя по виду, насторожился. Майклу это напомнило маму, когда та пела песни о далекой Ирландии, которую она покинула. Старая родина, как она обычно говорила. А жила при этом в новой.

– Почему ты думаешь, что я польский?

– Я прочел в книге, что в Польше до войны жило три миллиона евреев.

– Это правда. А теперь? Никого не осталось. Все погибли.

Он вдруг перевел взгляд на газету:

– Английский язык такой странный.

– Вы учите его в школе?

– Нет. Нет. Учу сам. Но это очень трудно. – Он взял в руки последнюю страницу «Дейли ньюс» и показал на заголовок: – Посмотри, что это может значит?

Заголовок гласил: СТАЯ БЕРЕТ РОББИ.

– Ну, – сказал Майкл. – Это про бейсбол.

И Майкл впервые принялся объяснять пражскому рабби таинства бейсбола – в будущем они к этому еще вернутся. Начал он со «стаи» – это были «Бруклин доджерс». Стаей их окрестили за то, что много лет назад они называли себя «Воробьи». А воробьи, как известно, это птицы. Поэтому, даже сменив имя, они так и остались «стаей».

– Но «стаей» их никто не называет, – сказал мальчик. – Только в газетах. Здесь все называют их просто «Доджерс». Или «Шланги».

Рабби выглядел озабоченным.

– Шланги? – он задумался. – А что это означает?

– Ну, «шланг» – это такой лодырь, человек, от которого мало толку.

– То есть их не любят?

– Нет, мы их любим. Но, когда они проигрывают, мы их между собой называем «Шланги». Видите ли, рабби, в Бруклине многие вещи называют по-своему. В кино и по радио говорят по-другому…

Голос Майкла звучал в несколько напряженной тишине; ведь действительно – суть игры в бейсбол не так-то просто объяснить. Маму он просветить так и не сумел. Возможно, с этим надо родиться. Рабби уставился на мальчика, брови его нахмурились, будто бы он еще раз убедился в том, что английский не дастся ему запросто. Затем он показал на другое слово:

– А кто этот Робби? Шланг?

– Пока неизвестно.

Майкл объяснил, что Робби – бейсбольный игрок по имени Джеки Робинсон. Он был цветным, негром, и до этого в верхних лигах чернокожих игроков не было. Поэтому заголовок означает, что «Доджерсы» подписали с Джеки Робинсоном контракт, и если он пройдет весенние сборы, то к середине апреля будет допущен к играм на Эббетс-филд. В этом году. В тысяча девятьсот сорок седьмом. Первый негр в верхних лигах.

– А что такое верхние лиги? – спросил рабби Хирш.

– Ну, есть две высшие лиги, их можно называть и «верхними». «Доджерс» играют в Национальной лиге. И «Джайнтс», у них база на Манхэттене на стадионе «Поло граундс». Но «Янкиз», которые из Бронкса, играют в Американской лиге. Ну, и есть еще куча нижних лиг. Лучшие игроки, конечно, все в верхних, особенно сейчас, когда война кончилась…

Он силился объяснить все как можно проще. Но лицо рабби выдавало предельно допустимую концентрацию.

– Мне нужно все это изучить, – сказал он, кивая головой. – Если уж я живу в Америке, мне нужно учить себя. – Он посмотрел на Майкла. – Может быть, ты можешь учить меня.

– У-у-у, ну-у-у-у, рабби, я не знаю. Я сам еще только учусь.

– Нет-нет, ты хорошо говоришь. Ты можешь меня учить. Я это знаю.

Майкл внезапно почувствовал себя в ловушке: то, о чем просил его рабби, было сделать куда сложнее, чем щелкнуть выключателем.

– Деньги, у меня нет денег, чтобы ими тебе платить, – сказал рабби. – Но я могу тебя учить идиш. Ты мне английский, я тебе идиш.

Майкл взглянул на этажерку. Рабби выглядел бедным. Эта комната была столь же бедной, как любая комната на Эллисон-авеню; по сравнению с нею собор Святого Сердца был дворцом. Если у рабби и есть тайные сокровища, то он определенно не использует их в собственных целях. Но у него есть другие сокровища, вот они – таинственные книги на странных языках. На мгновение Майкл почувствовал, как из книг поднимаются живые люди, бородатые мужчины и темноволосые женщины, солдат, ненавидящий войну, француз, который знает все на свете, и все они разговаривают на неслыханных языках. Они поднимались с этажерки, словно туман.

Он хотел разговаривать с ними и слышать их голоса в ответ. Возможно, это и удастся. В эту глубокую и бесконечную юконскую зиму заняться в послеобеденное время было решительно нечем – ни в мяч поиграть, ни по округе послоняться с друзьями. У него было полно времени. Даже слишком много.

– Вы правда думаете, что сможете научить меня идишу? – спросил он.

– Да, стопудово, – сказал рабби, гордясь тем, что к месту употребил американскую фразу.

– А давайте попробуем, – сказал Майкл.

Рабби широко улыбнулся.

– Хорошо! Очень хорошо! – он допил свой чай и вытер рукавом рот. – Идиш – это великий язык, и он не такой трудный. Не такой трудный, какой трудный английский. Ты сможешь его выучить. – Он похлопал Майкла по спине. – Как это будет по-вашему? Заметано?

Майкл также допил чай и поискал глазами часы. Часов нигде не было. Радио тоже. Он взглянул на тяжелую дверь в углу.

– А там что – храм? – спросил он, чувствуя себя шпионом.

– Да, – сказал рабби Хирш. – Но не храм. Мы говорим… – он принялся перелистывать словарь, водя по страницам пальцем. – Харам. – Майкл объяснил, как правильно говорить «церковь». Рабби несколько раз повторил за ним.

– А можно присутствовать на мессе, или как она у вас называется? В смысле: это же не тайная церемония?

– Да, да, это не тайна. Когда-нибудь придешь.

Значит, эта дверь вела не в сокровищницу, где золотые дукаты не умещаются в сундуках, а рубины и изумруды поблескивают в полумраке. Это была всего лишь церковь. Все, что теперь ему нужно, – убедить в этом Сонни. Он собрался уходить и снова посмотрел на фото женщины.

– Ее зовут Юдифь?

– Нет. – Рабби сделал паузу. – Лия. Ее звали Лия. – Он посмотрел долгим взглядом на фото в рамке. – Моя жена.

– Очень красивая.

– Да, – сказал рабби Хирш. – Но она умерла.

– Мне очень жаль, рабби, – сказал мальчик.

– Ребенку сложно понять, что такое смерть.

– У меня умер папа, – сказал Майкл. – Его убили на войне.

Рабби оторвал взгляд от фотографии своей жены.

– Прости, – сказал он. – Я дурак. Я думал, у меня одного кто-то умер.

– Да все нормально, рабби, – сказал Майкл.

– Нет. Смерть – это ненормально, если такой молодой. В конце концов, я… я… – он не мог подобрать слов. – Мне очень жаль.

– Забудьте, – сказал мальчик. – Мне жаль вашу жену, а вам моего отца. Так что на следующей неделе мы начинаем занятия английским.

– Идишем, – сказал рабби.

– И тем, и другим, – сказал Майкл.

– Да, точно.

8

Весь январь основательно штормило.

В первую неделю Майкл увидел, как перед лавкой сладостей мистера Джи остановился грузовик, накренившись на куче колотого льда и свежего снега. Сыновья мистера Джи вынесли наружу картонные ящики, стол, чемоданы, кровать и диван, а затем забрались в кузов со всем этим добром и прочими пожитками и уехали прочь. Они ни разу не оглянулись, и Фрэнки Маккарти не пришел с ними попрощаться.

Спустя несколько дней Непобедимый Джо собрал завсегдатаев своего бара, выволок наружу пару лестниц, несколько досок и лебедку, и все принялись водружать вывеску на прежние высоты. Мужчины работали. Они пили виски. Они блевали, вздыхали и ругались. И продолжали пить. Майкл, Сонни и Джимми наблюдали за всем этим из теплого подъезда через улицу, хихикая и комментируя происходящее. Непобедимый Джо с еще одним мужчиной забрались по доскам наверх и обследовали стальные кронштейны, на которых когда-то держалась вывеска. Непобедимый Джо жестом показал тем, кто внизу: тяните. И вывеску подняли, будто монумент в честь победы над чем-то.

Но ветер дул все сильнее, как это обычно происходило на Коллинз-стрит, и мужчины, ругаясь, выбирали и травили веревки, пока гигантский знак не взлетел к небу и не обрушился на землю с величественным грохотом, а за ним – лестницы, доски и сам Непобедимый Джо. Мальчики расхохотались и покинули теплый подъезд, чтобы посмотреть, как Непобедимый скачет на одной ноге, схватившись за другую. Остальные ругались и пили виски из горлышка, чтобы не замерзнуть.

А затем Непобедимый Джо прихромал из бара, неся в руке здоровенный пожарный топор, которым он начал крушить вывеску в какой-то маниакальной ярости: глаза расширены, волосы взъерошены, ноздри раздуты – а потом устал, всучил топор одному из мужчин, тот рубанул по вывеске и передал инструмент другому, а тот следующему, пока снова не дошла очередь до Непобедимого Джо; тем временем вокруг собралась толпа, все приветственно улюлюкали, включая парней с фабрики, что через дорогу, женщин с авоськами, малышню с Пирс-стрит, и все требовали продолжить начатое, вздымая вверх кулаки. Появилась полицейская машина, остановилась, копы вылезли наружу, но мужчины продолжали колотить, крошить и дробить вывеску, пока от нее не осталась лишь кучка обломков, и толпа взревела от счастья, в том числе и полицейские.

– Дайте мне метлу, – заявил Непобедимый Джо. – Вымету отсюда эту долбаную вывеску.

Когда Майкл спустя несколько дней рассказывал обо всем этом рабби Хиршу, голубые глаза раввина буквально плясали, а живот сотрясался от смеха.

– Эти гоим просто чокнутые, – сказал он.

Майкл не стал рассказывать рабби Хиршу о том, что некоторые гоим чокнулись на чем-то совершенно ином. В день крушения вывески Непобедимого Джо Майкл, Сонни и Джимми сидели на лестничной клетке у двери на крышу. И Майкл начал понимать, что Джек Лондон имел в виду, описывая, как люди сходят с ума в четырех стенах.

– Ну что, история продолжилась? – спросил Сонни.

– Ты о чем?

– Насчет синагоги. Ты разузнал что-нибудь?

Майкл вздохнул.

– Да нечего там узнавать, – сказал он. – Рабби победнее нас с тобой, Сонни. У него нет ни телефона, ни радио, он живет в одной крошечной комнате, как чертов нищий.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом